Беседуя со мной среди сводчатых портиков и могольских живописных миниатюр, украшающих дом для гостей министерства, Менон, министр иностранных дел, использовал выражение ученого Суниля Хильнани. Тот определил Индию как «связующее звено»: нечто среднее между Китаем и Америкой, нечто промежуточное между всемирно важной и регионально важной державой, между суровым и терпеливым государственным устройством. Экономическая и военно-морская сила страны растет, но при этом огромное множество граждан бедствует, а границы остаются слабыми [28]. Индийское культурное влияние всегда распространялось и шире, и глубже, чем следовало бы предполагать, исходя из обычных суждений о силе и слабости, присущих какой-либо державе.
Это был изящный взгляд на вещи – но вот способствовал ли он принятию верных решений? Будь окружающая политическая среда еще менее благоприятна, Индия оказалась бы вынуждена сделать выбор и надолго очутиться либо в одной, либо в другой категории стран. Более того, индийская нация часто обнаруживала известную нерешительность, утверждая свои права. Индия все еще привыкает включать в свои внешнеполитические расчеты и усилившийся флот, и окрепшие военно-воздушные силы [29].
Индия представляет собой яркий парадокс. Она правит полуостровом почти что на британский манер; но британские вице-короли не ломали себе голову насчет государственных рубежей, тянущихся по субконтиненту, где единственной страной, способной существовать полноценно, остается сама Индия. Во всех прочих странах – Пакистане, Непале, Шри-Ланке, Бангладеш и Бирме – царит полнейшая неразбериха. Пакистан и Бангладеш бессмысленны географически. Они были созданы искусственно в местах, где политическая карта коренным образом менялась на протяжении десятилетий и веков. Непал и дюжину обитающих в нем народностей оберегала и скрепляла индусская монархия, растерзанная зверскими убийствами и впоследствии сменившаяся новорожденной хрупкой демократией. Враждующие цейлонские народы воевали веками – и угли вражды пышут жаром доныне. А бирманская топография такова, что труднодоступные области государства обширны и дают прибежище сразу нескольким мятежным племенам, чьи действия служат оправданием существующей военной диктатуре и злоупотреблениям, порождаемым ею. Лишь Индия со всем ее языковым, религиозным и этническим разнообразием доминирует на субконтиненте от Гималаев до Индийского океана, обеспечивая географическую логику. Демократия безмерно помогла делу, отвела каждому народу или племени известную долю в общей системе. И, невзирая на террористов-наксалитов, Индия по самой государственной природе своей устойчива. Иными словами, она не развалилась бы, даже пожелав этого.
Пусть начальник индийского морского штаба обдумывает, как простереть могущество страны до берегов Мозамбика и Индонезии, все равно обитатели громоздких правительственных зданий вынуждены ежедневно бороться с несчетными невзгодами, постигающими Индию. И это наделяет их смирением, которого британцы, при всем своем пресловутом политическом здравом смысле, не ведали. По этой причине индийцы могли бы занимать свое почетное и теплое местечко на слиянии Средней Азии с Индо-Гангской равниной гораздо дольше и в конечном счете плодотворнее, чем это удавалось их предшественникам. Ибо истинное искусство государственного управления сводится к заповеди: следует мыслить трагически, чтобы избежать трагедии.
Индия внушительно высится на географическом «командном пункте» Индийского океана, поблизости от тех мест, куда на свидание с судьбой направляются и Соединенные Штаты, и Китай. Америка, имевшая два флота – Тихоокеанский и Атлантический, – постепенно превращается в державу, по-прежнему имеющую два флота – Тихоокеанский и Индоокеанский. Китай, как мы увидим в одной из нижеследующих глав, тоже способен превратиться в державу, имеющую два флота – Тихоокеанский и Индоокеанский. Индийский океан, соединяющийся с западной частью Тихого, может поистине сделаться стратегическим сердцем всего мира. Но, прежде чем дописывать нашу картину, следует пристально поглядеть на другие прибрежные страны – особенно те, что окаймляют Бенгальский залив. Начнем с индийской соседки, Бангладеш – Бенгалии, тоже некогда входившей в состав империи Великих Моголов.
Глава 8
Бангладеш: борьба за прозябание
Среди величайших в мире водных зеркал только Индийский океан образуется по большей части огромными заливами; Алан Вилльерс в шутку зовет его «заливистым». Если другие океаны тянутся от севера к югу, от арктических льдов к антарктическим, то над Индийским нависает громадный Азиатский континент, а перевернутый треугольник полуострова Индостан рассекает соленые воды на две исполинские бухты: Аравийское море и Бенгальский залив [1]. Аравийское море обращено к Среднему Востоку, Бенгальский залив повернут к Юго-Восточной Азии. На обоих индийских побережьях некогда восседали Моголы. Но по-настоящему их объединяет муссон. Широко веющему ветру безразличны государственные границы. Пакистанцы, обитающие в Карачи, следят за буйным полетом юго-западного муссона вдоль Малабарского берега, над пространствами Аравийского моря; бангладешцы смотрят, как муссон вздымает волны по всему Андаманскому морю, омывающему Бирму, и устремляется к верхней, северной, оконечности Бенгальского залива. На бенгальских побережьях я почти всегда бывал в сезон весенних и летних муссонных ливней, оттого и в памяти моей эти края остались более пасмурными, хотя отнюдь не унылыми, по сравнению с иными приморскими землями, лежащими западнее, близ Аравийских вод.
Юго-западный муссон, проносящийся над Бенгальским заливом в начале лета, придает ливням невероятную силу. Это время тропических циклонов, и чудится, будто на вас без перерыва низвергаются все океанские хляби. День за днем небо предстает низким, гнетущим сводом клубящихся туч. Солнце не светит, а окрестности – изобильные зарослями гибискуса и ярко-оранжевого манго, обычно богатые сочными красками, весело пестрящие женской одеждой, сари, – надолго прячутся в густой туман.
Преобладающим цветом становится грязно-глинистый; впрочем, он не выглядит угрюмо. Вы замечаете прежде всего прохладу, а не окружающую свинцовую мглу. Чувствуете прилив свежих сил. Одежду больше не пропитывает непросыхающий пот, и колени не подгибаются от зноя. Воздух перестает быть удушливой, густой средой, сквозь которую приходится буквально протискиваться.
Муссон – от арабского слова маусим, означающего «время года», – одна из «величайших погодных систем», порождаемых и вращением планеты, и климатическими условиями. Обширная суша на северных берегах Индийского океана, близ Тропика Рака, прогревается летом до поразительно высоких температур. У земной поверхности образуется зона низкого атмосферного давления, и более прохладные воздушные массы начинают притекать со стороны моря. Когда этот прохладный и влажный морской воздух встречается с горячим и сухим воздухом Азиатского континента, морской воздух вихрится восходящими токами, образуя дождевые тучи[41]. В муссоне есть нечто математически точное: два разветвленных воздушных потока достигают мыса Коморин и Бангладеш примерно 1 июня, Гоа и Калькутты пятью днями позже, Мумбая и Бихара спустя еще ровно пять дней; к середине июня муссон является в Дели, а примерно 1 июля – в Карачи. Именно эта надежность муссона так изумляет нас, именно от нее зависят местное сельское хозяйство и вся экономика. Добрый муссон означает процветание, потому любой сдвиг в устоявшихся погодных условиях, вызванный вероятными климатическими переменами, способен принести приморским странам великие бедствия. Согласно статистическим данным, всемирное потепление приводит к непредсказуемым отклонениям от вековой точности, с которой дует муссон [2].
Юго-западный муссон долетел до Бангладеш, когда я находился в небольшой лодчонке, плывшей над селением, уже очутившимся под водой. Вместо селения возник речной рукав шириной примерно в полтора километра: затопленные хижины стояли в огромном овраге, образовавшемся благодаря многолетнему выветриванию почвы. Материковый берег отделялся этим рукавом от чара – илистого острова, намытого в устье реки тем же течением, что в один прекрасный день и размоет его легко и бесследно. Угольно-черные тучи надвигались от Бенгальского залива, словно исполинские воздушные башни. Прогнившую деревянную лодчонку начали колотить и шлепать разгулявшиеся волны. Много дней подряд царила густая влажная жара, и теперь холодные дождевые капли секли нас, точно падающие из поднебесья гвозди. Лодочник, мой переводчик и я сам добрались до чара, прежде чем речная вода, тяжкая от взбаламученного ила, захлестнула утлое суденышко полностью. Мы пустили в ход черпаки – и досадно было тратить столько усилий не дабы что-то приобрести, но дабы от чего-то избавиться.
