В 1854 году в Амьене вышла книга, в которой описывались новые находки оббитых камней. Выводы автора не оставляли сомнений, что во Франции появился новый сторонник идей Буше де Перта. Правда, Риголло не академик и археология для него тоже не профессия, а любительское увлечение, но не в этом ли упрек профессионалам?
Первыми сдались зарубежные археологи и геологи: 26 апреля 1858 года англичане Чарлз Лайель, Вильям Фальконер, Джон Эванс и Флауэр посетили Аббе-виль, а также Амьен и убедились в правильности выводов Буше де Перта и Риголло. К такому же выводу пришел затем английский археолог и этнограф Джон Леббок. Публичное заявление о поддержке взглядов Буше де Перта, сделанное 26 мая 1859 года выдающимся геологом Джоном Эвансом на заседании Королевского общества, ученым, пользовавшимся высочайшим авторитетом в научных кругах, произвело сильное впечатление. В 1859 году отозвались палеонтологи — Амьен посетил француз Альбер Годри и сам извлек из слоя около десятка оббитых топоров и лежащие вместе с ними кости слона, носорога, гиппопотама, а также зубы быка. Одна за другой в свет выходили книги, в которых на основании геологических и палеонтологических данных доказывалась глубокая, в десятки, а может быть, и в сотни тысячелетий, древность человеческого рода.
Наконец в дискуссию на стороне Буше де Перта вступили и профессиональные археологи. В 1861 году Эдуард Лартэ, основываясь на материалах, полученных им при раскопках пещер Франции, предложил новую периодизацию истории первобытного общества. Он разделил ее на четыре больших периода: век зубра и первобытного быка, век мамонта и носорога, век северного оленя и век пещерного медведя. В следующем, 1862 году Леббок предложил ранний период каменного века, для которого характерны оббитые орудия, назвать палеолитом, древнекаменным веком, а время, когда появляются шлифованные каменные орудия и глиняная посуда, — неолитом, новокаменным веком.
В конце 60-х годов вышли из печати великолепные работы французского археолога Габриэля де Морти-лье. На основании техники обработки каменных орудий он выделил «ориньякский слой», «солютрейский» и «мадленский» типы инструментов, характеризующие культуру человека, существовавшую на территории Европы 40–12 тысяч лет назад (верхний палеолит). Еще более древние слои, с ручными топорами, оббитыми с двух сторон, массивными скреблами и остроконечниками, получили название по местам их первого открытия — шелль, ашель, мустье (нижний палеолит). Возраст наиболее древних культур достигал полумиллиона лет, если не больше. Во всяком случае, Чарлз Лайель продолжительность ледниковой эпохи определил в 1863 году в 800 000 лет!
Биологи довершили сокрушительный удар: в 1859 году Чарлз Дарвин опубликовал книгу «О происхождении видов путем естественного отбора». И хотя в ней специально не затрагивался вопрос о происхождении человека, «предмет, окруженный предрассудками», для всех стало очевидным, что человек неумолимо подводится под те же законы развития, которые лежат в основе эволюции всего остального животного мира. Томас Гекели, ближайший соратник Дарвина, вскоре восполнил этот пробел, написав книгу, уже специально посвященную проблеме происхождения человека от обезьяноподобного существа. А немецкий биолог Эрнст Геккель в сочинении «Естественная история мироздания» попытался составить родословное древо людей, впервые провозгласив существование в далеком прошлом промежуточной формы, связывающей в единую цепь антропоидную обезьяну и человека. Эта форма, питекантроп (обезьяночеловек), пока не открыта наукой (вот оно «как бы незаполненное место» Ламарка!), поэтому ее можно назвать missing link — «недостающее звено».
В 1871 году с открытым изложением своих взглядов на проблему происхождения человека, «самой высокой и наиболее интересной для натуралиста», выступил Дарвин: «…Земля долго готовилась к принятию человека, и в одном отношении это строго справедливо, потому что человек обязан своим существованием длинному ряду предков. Если бы отсутствовало какое-либо из звеньев этой цепи, человек не был бы тем, кто он есть… От обезьян Старого Света произошел в отдаленный период времени человек, чудо и слава мире». Можно представить негодование обывателя, прочитавшего такие слова великого ученого: «Я старался по мере сил доказать мою теорию, и, мне кажется, мы должны признать, что человек со всеми его благородными качествами, с его божественным умом, который постиг движение и устройство солнечной системы, словом, со всеми высокими способностями, — все-таки носит в своем физическом строении неизгладимую печать низкого происхождения». Дарвин увещал оскорбленное тщеславие филистера, не желающего покинуть воздвигнутый себе пьедестал и снизойти до родства с обезьяной. «Стыдиться здесь, право, нечего. Самый скромный организм все же несравненно выше неорганической пыли под нашими ногами; неизвращенный ум не может изучать живое существо, даже самое низшее, без удивления перед его чудесным строением и свойствами!»
Что могли противопоставить такой сокрушительной атаке сторонники божественного происхождения человека? По существу, ничего, кроме плоских выходок вроде знаменитой реплики епископа Вильберфорского в адрес Гекели, брошенной в ходе публичного диспута в зале Британской ассоциации наук: «Мне хотелось бы спросить вас, мистер Гекели, действительно ли вы считаете, что вашими предками были обезьяны? А если все так, то мне интересно узнать, с какой стороны вы происходите от обезьяны — со стороны дедушки или бабушки?». В ответ епископ услышал такие слова: «Человек не имеет причины стыдиться, что его предок — обезьяна. Я скорее бы стыдился происходить от человека суетного и болтливого, который, не довольствуясь сомнительным успехом в собственной деятельности, вмешивается в научные вопросы, о которых не имеет никакого представления, чтобы только затемнить их своей риторикой и отвлечь внимание слушателей от действительного пункта спора ловкой спекуляцией на религиозных предрассудках…»
Но что оставалось делать епископам: еретика нынче не сожжешь и язык ему не вырвешь — времена уже не те.
Однако ученые-богословы не только отшучивались. Они стремились примирить с Библией то, что стало трудно отрицать. Вот несколько тому примеров. Пастор Анри Вальротэ: «До сотворения Адама на Земле могли обитать «предадамиды» или «доадамиды». Эти человекообразные обезьяны были более похожи на человека, чем современные. Провидение, возможно, позволило погибнуть этим предшественникам человека прежде, чем сотворило наших прародителей».
Профессор теологии аббат д'Анвьё: «Предадамиды могли быть настоящими людьми, так как Библия оставляет нас свободными допустить человека ледникового, плиоценового и даже эоценового. Наука не может доказать, что они должны числиться в ряду наших предков».
Преподобный Монсабрэ: «Одно из двух — или ученые увидят себя вынужденными омолодить геологические пласты, или новые открытия наведут нас на след человекообразного существа, которое в изумительном усовершенствовании божественного плана было образцом и предшественником человека, которому нужно приписать орудия третичной эпохи…»
Довольно, пожалуй. Именно эти теологические выкрутасы имел, по-видимому, в виду Дарвин, когда сердито писал: «Невежество значительно чаще создает уверенность, чем знание. Тот, кто не смотрит на явления природы, подобно дикарю, как на нечто бессвязное, не может думать, чтобы человек был отдельным актом творения». И далее, чтобы не осталось недоговоренности: «Мы узнаем, что человек произошел от волосатого, четвероногого и хвостатого животного…»
Но дело, наверное, продвигалось бы быстрее, если б противниками Буше де Перта, Дарвина, Лайеля и Геккеля оставались лишь профессора от теологии. Значительно большую опасность представляли «ничтожества», «блюстители науки», о которых с негодованием писал Энгельс в письме Марксу от 20 мая 1863 года, возмущаясь отношением к открытиям Буше де Перта, Лайеля, Шмерлинга «официальной науки». Чего стоит судьба наследия одного из самых великих археологов Франции Буше де Перта, рукописи которого при молчаливом попустительстве академии были уничтожены невежественными родственниками!
Идея ископаемого человека воспринималась с трудом, искажалась, третировалась, замалчивалась, доводилась до абсурда. Такова, очевидно, теория эолитов Эжена Буржуа, который в 1867 году возвестил о камнях со следами сколов, открытых в так называемых третичных слоях, возрастом в несколько сотен миллионов лет. Конечно, в столь древних горизонтах невозможно обнаружить кости приматов, а появление фасеток на камнях следует — в данном случае — объяснять естественными причинами. Поэтому такие находки только компрометировали представление о древнейших оббитых человеком камнях. Джон Эванс был прав, холодно ответив Эжену Буржуа: «Я весьма горжусь древностью моего рода, однако хочу иметь другие доказательства этой древности, чем раковистый излом на камне!»
