Что такое категориальная ошибка? Представьте, предлагает Райл, иностранного туриста, добравшегося до Оксфорда или Кембриджа. Ему показывают административные здания, научные учреждения, библиотеки, музеи, спортивные площадки и, наконец, колледжи, а он вдруг спрашивает: «Ну а где же университет?» Он, конечно же, увидел, где работает администрация, где студенты занимаются спортом, где проводятся научные опыты и исследования, но так и не познакомился с университетом, где «живут и работают его члены». И тогда придется объяснять нашему посетителю, что университет не является неким учреждением, существующим параллельно с колледжами, лабораториями, библиотекой или офисами. Университет и есть все это, тот способ, которым организуется все, что посетил турист. Осмотрев все, утверждает Райл, можно сказать, что мы видели университет. Ошибка коренится в убеждении, что университет – еще один член того класса, к которому относятся все остальные институты. «Он ошибочно относил университет к той же самой категории, к которой принадлежат перечисленные учреждения» [139].
Райл приводит и другой пример категориальной ошибки. Для этого он использует случай с ребенком, которого пригласили посмотреть на проходящую парадом дивизию. Понаблюдав как идут эскадроны, батареи и батальоны, он спросил бы, когда же появится дивизия. Тогда ему объяснят, что, следя за марширующими подразделениями, перечисленными выше, он и видит дивизию, которую так ждал. «Марш не был парадом батальонов, батарей, эскадронов и дивизии; это был парад батальонов, батарей и эскадронов этой дивизии». Категориальные ошибки, утверждает Райл, совершаются теми, кто не умеет оперировать понятиями. «Их затруднения возникают из-за неумелого использования определенных единиц словарного запаса» [140].
Как считает Райл, ошибка Декарта состояла в том, что он представлял факты ментальной природы как относящиеся к другой категории, схожей с теми, которые используются для представления физических объектов и явлений:
Представление о личности как о призраке, таинственно притаившемся в машине, вытекает из этого положения. В самом деле, поскольку верно, что человеческое мышление, ощущение и целенаправленная деятельность не могут быть описаны исключительно в идиомах физики, химии и физиологии, то они должны быть описаны с помощью дополнительных идиом. Поскольку человеческое тело суть сложноорганизованное соединение, то и человеческое сознание должно быть сложноорганизованным соединением, хотя и произведенным из другого материала и имеющим иную структуру. Или, иначе, раз человеческое тело, как и любая другая частица материи, является полем причин и следствий, то и сознание должно быть другим полем причин и следствий, хотя (слава Богу) причин и следствий не механических [141].
Понятие сознания, судя по всему, было встречено с огромным энтузиазмом, особенно среди приверженцев поведенческих теорий и философов языка [142]. Наряду с развитием нейронаук, которые вполне подтверждали наличие эксклюзивного материального носителя разума внутри нашего черепа, это привело к тому, что некоторые преждевременно заявили о крахе картезианского мифа, о чем я уже упоминал в главе «Ответ Дамасио», сравнив случившееся с тем, что происходило в физике, которую многие похоронили в конце XIX века.
Ущерб был нанесен. Отождествление разума с мозгом заставило многих поверить, что наши мыслительные действия являются прямым следствием функционирования структур этого органа. Это позволяет некоторым снять всякую моральную и этическую ответственность за наши социальные акты. В своей работе, опубликованной больше 25 лет назад под названием «Ментальное как физическое» [143], Эдвард Уилсон из Университета Ньюкасла изложил последствия одной из самой ярких материалистических концепций – теории идентичности. Она предполагает, что состояния сознания идентичны состояниям мозга. Если верить ее автору, современная наука позволяет с уверенностью заявить о тождественности физического и ментального. В таком случае поведение человеческих существ подпадает под ту же категорию, что причинный детерминизм и другие физические процессы; следовательно, не идет и речи о том, чтобы допустить наличие свободной воли и возложить на человека груз моральной ответственности. В соответствии с этим подходом традиционные принципы нравственного долга лишены основания. Значит, нет никакого оправдания наказаниям, прописанным в уголовном кодексе. Словами апостола Павла: «Будем есть и пить, ибо завтра умрем». Удручающий вывод, особенно для искусства права, которое с этой точки зрения становится недействительным.
За исключением сэра Джона Экклса, лауреата Нобелевской премии по медицине, и знаменитого философа Карла Поппера [144], поддерживающих дуалистические модели разума и защищавших их в своих широко известных работах [145], остальные из немногочисленных приверженцев дуализма отличались недостатком воображения и креативности. Это не позволило им доказать жизнеспособность модели, используя сильные аргументы, последние достижения науки и доступные инструменты разных дисциплин, занимающихся изучением человеческого разума во всем его сложном многообразии.
Однако вернемся к Декарту. Мыслитель не предложил ничего, что могло бы выступать в качестве физического носителя разума, он лишь утверждал, что разум не занимает места в пространстве и не протяжен. Однако он обладает одним свойством, которое отсутствует у материальной субстанции, – мышлением.
В книге «Материя и сознание» Пол Черчленд, профессор философии из Университета Сан-Диего в Калифорнии, заявил, что субстанциальный дуализм, несмотря на встретившиеся ему огромные трудности, мог бы существовать в своей смягченной форме, если придерживаться его менее экстремальной версии, которую он назвал популярным дуализмом. Разум стал бы чем-то вроде призрака из машины: «Машина – это человеческое тело, а призрак – духовная субстанция, чья внутренняя структура полностью отличается от видимой материи, хоть и в полной мере обладает пространственными свойствами» [146]. Такая позиция, по мнению Черчленда, не должна встретить возражений, с которым столкнулся в свое время Декарт: «Разум находится прямо здесь, в контакте с мозгом, и их взаимодействие, возможно, станет доступным пониманию, если рассматривать его как обмен энергией в форме, которая пока неизвестна науке» [147]. Далее, давая оценку дуализму, Черчленд пишет, что «доказательства в пользу нематериальной мыслящей субстанции довольно слабы». Первое издание его работы вышло в 1984 году, а исправленная автором редакция – в 1988-м. Сегодня, 29 лет спустя, я могу утверждать, что все драматическим образом изменилось, и в настоящее время есть кандидат на роль «субстанции для разума». Обратите внимание, что последние слова я поставил в кавычки. Следует понимать, что в выдвигаемой сейчас теории и в других трудах, появившихся недавно, разум не является субстанциональным. Я лишь хочу уточнить, что этот разум использует еще и другой материальный носитель, отличный от биологического мозга.
В свете современной теории информации, теории систем, последних достижений в области искусственного интеллекта и новых открытий космологии и физики высоких энергий, мне кажется, появилось достаточно мотивов и оснований для того, чтобы вывести дуализм из комы, в которой он находился на протяжении последних 50 лет. Тогда можно будет предложить новую модель разума, основанную на вышеперечисленных недавних вкладах в науку, а также вероятный тип взаимодействия разума и тела, совершенно немыслимый еще несколько лет назад.
Я
