«Конечно. Чтобы это понять, достаточно понаблюдать за тенями на земле».
«Более-менее, сэр… и есть мета-свет, который вообще не движется, потому что уже находится везде».
«В противном случае мы не смогли бы видеть темноту», — подтвердил Главный Философ.
«Именно так. Но во Вселенной Проекта есть только один вид света. ГЕКС считает, что его скорость составляет несколько сотен тысяч миль в секунду».
«И что это нам дает?»
«Ну,… ничто в этой Вселенной не может двигаться быстрее».
«Это чепуха, потому что…», — начал было Чудакулли, но Думминг поднял руку. В это раз оспаривать Архканцера ему совсем не хотелось.
«Арханцлер, я вас прошу. Он старается, как может. Просто поверьте мне на этот раз, ладно? Да, я прекрасно понимаю, почему это невозможно. Но там это, кажется, работает. Если кому-нибудь интересно, то ГЕКС уже написал кучу страниц про эту Вселенную. Но меня лучше не спрашивайте, хорошо, джентльмены? Все это должно быть логичным, но если над этим думать, у вас мозг из ушей полезет».
Он сложил руки и постарался выглядеть как можно более благоразумным.
«Проект передразнивает настоящую Вселенную, прямо как обезьяна».
«У-ук».
«Прошу прощения», — извинился Думминг, — «Это просто метафора».
Библиотекарь кивнул в ответ и, ушел, опираясь на костяшки пальцев. Волшебники внимательно следили за ним.
«Ты действительно веришь, что вот эта штука», — показал Декан, — «со всей этой лунно-фобной водой и мирами, которые обращаются вокруг солнц…»
«Насколько я понимаю», — прервал его Главный Философ, который в данный момент читал выкладки ГЕКСа о более сложных физических явлениях внутри Проекта, — «если вы едете в телеге со скоростью света и бросаете вперед мяч», — он перевернул страницу, некоторое время читал про себя, потому нахмурил брови, перевернул страницу еще раз, надеясь обнаружить просветление на другой стороне, и, наконец, продолжил, — «… ваш брат-близнец будет на пятьдесят лет старше вас, когда вы вернетесь домой… Я так думаю».
«Близнецы всегда одного возраста», — холодно заметил Декан, — «Потому они и называются близнецами».
«Взгляните на мир, над которым мы работаем», — сказал Думминг, — «можно считать, что это два черепашьих панциря, соединенных вместе. Там нет ни верха, ни низа, но если представить его как два мира, огибающих друг друга, где и луна, и солнце выполняют работу за двоих… становится очень похоже».
Он почувствовал, что вот-вот загорится под взглядами волшебников.
«Ну, в некотором роде».
Незаметно для остальных Казначей взял пачку листов с описанием физики Круглого Мира. Сделав себе шляпу из заглавной страницы, он углубился в чтение…
Свет обладает скоростью — чем же тьма хуже?
Это разумный вопрос. Давайте немного порассуждаем.
В 1960-х компания, занимающаяся материально-техническим обеспечением биологических исследований, представило устройство, предназначенное для ученых, использующих в свой работе микроскоп. Для того, чтобы увидеть что-либо под микроскопом, чаще всего нужно подготовить тонкий срез интересующего материала. Такой срез можно положить на предметное стекло и, приблизив объектив микроскопа, посмотреть на его увеличенное изображение. Но как получить такой срез? Это не то же самое, что отрезать кусок хлеба. Объект, который вы хотите надрезать, — предположим, что это часть печени, — слишком мягкий, чтобы его можно было разрезать непосредственно.
Хотя если подумать, то во многих случаях это справедливо и для хлеба.
Во время надреза нужно крепко удерживать кусочек печени, поэтому он помещается внутрь восковой формы. Затем с помощью специального устройства под названием микротом (что-то вроде миниатюрной беконорезки) можно нарезать несколько тонких слоев материала. Полученные срезы помещаются на поверхность теплой воды и приклеиваются к предметному стеклу микроскопа. Остается только растворить воск и настроить микроскоп. Все просто…
Однако та компания продавала не микротом, а кое-что, не дающее восковой форме нагреваться. В противном случае тепло от трения могло размягчить воск и затруднить его надрезание, а также повредить тонкую структуру образцов.
В качестве решения проблемы компания предлагала большое вогнутое зеркало. Предполагалось, что это зеркало «сфокусирует холод» от кучки ледяных кубиков на исследуемом образце.
Возможно, для вас в этом нет ничего удивительного. В таком случае вы, наверное, употребляете выражения вроде «распространение невежества» и задергиваете по ночам шторы, чтобы «не пускать внутрь холод» — и темноту[66].
В плоском мире подобные высказывания обретают реальный смысл. Многие реальные сущности Плоского Мира в нашем мире являются всего лишь абстракциями. Например, тот же Смерть или Тьма. В Плоском Мире можно рассуждать о скорости Тьмы и о том, как она убирается с дороги света, летящего к ней со скоростью 600 миль/ч[67]. В нашем мире такие понятия называются «привативными», то есть обозначающими отсутствие чего-либо. И в нашем мире привативы не существуют сами по себе.
Существует знание, но не невежество; есть тепло и свет, но нет холода и тьмы — они не воплощены в реальных объектах.
Мы понимаем озадаченность Архканцлера и тот факт, что здесь присутствует какая-то глубинная особенность человеческой психики. Да, можно замерзнуть насмерть и «холод» — это подходящее слово, если нужно сказать об отсутствии тепла. Без привативов мы бы разговаривали, как инопланетяне с планеты Зог. Однако мы можем столкнуться с некоторыми проблемами, если забудем, что привативы — это всего-навсего удобные сокращения.
В нашем мире есть множество спорных случаев. Например, что будет привативом: «пьяный» или «трезвый»? В Плоском Мире можно оказаться в состоянии «нурд», которое находится так же далеко от трезвости, как и пьянство — только по другую сторону[68], однако на планете Земля такого не встречается. В общем и целом мы обычно понимаем, какое слово в подобной паре обозначает нечто реально существующее, а какое — просто отсутствие первого. (Мы склоняемся к тому, что «трезвость» — это приватив, отражающий отсутствие опьянения и — обычно — нормальное состояние человека[69]. По сути нормальное состояние называется трезвостью только тогда, когда заходит разговор о выпивке. В этом нет ничего странного, ведь «холод» — это нормальное состояние Вселенной, хотя как нечто материальное он не существует. Ээ… На это мы, пожалуй, закроем глаза, да, Архканцлер?).
Необходимо думать, если мы не хотим, чтобы нас подвел собственный язык. Однако иногда мы не можем остановиться — пример с зеркалом, фокусирующим «лучи холода» тому подтверждение.
Мы уже говорили об этом. В начале книги мы упоминали флогистон, который первые химики считали субстанцией, отвечающей за горение. Она должна была существовать, ведь в конце концов можно увидеть, как флогистон выходит из материи в форме огня. Однако постепенно факты стали свидетельствовать об обратном. Например, результат горения весит больше, чем исходное вещество, то есть флогистон должен обладать отрицательной массой. Кстати говоря, это не вполне очевидно: пепел, остающийся после сгорания полена, уж точно весит меньше самого полена, иначе никто бы не стал разжигать костры. Однако значительная часть материи полена превращается в дым, который тоже обладает массой: дым поднимается вверх не потому, что он легче воздуха, а из-за своей высокой температуры. И даже если бы он был легче воздуха, сам воздух тоже обладает массой. А помимо дыма есть еще пар и множество отходов горения. Если сжечь кусок древесины и затем собрать вместе все твердые, жидкие и газообразные продукты горения, их общая масса будет больше массы древесины.
Откуда берется лишняя масса? Что ж, если взять на себя труд взвесить воздух, окружающий горящую древесину, то окажется, что воздух становится легче. (Сделать подобные измерения одновременно и при этом не забыть, что к чему относится — непростая задача — подумайте над этим. Однако химики нашли решение). То есть некое вещество изымается из воздуха в процессе горения. Как только это становится понятно, обнаружить это вещество уже не так сложно. Конечно же, это кислород. В результате горения древесина приобретает кислород, а не теряет флогистон.
Этот результат выглядит более правдоподобно, а также объясняет, почему идея флогистона в целом была не такой уж нелепой. Для расстановки коэффициентов в уравнениях, используемых химиками для проверки своих теорий, отрицательный кислород, то есть кислород, который должен быть, но на самом деле отсутствует, ничем не хуже положительного. Перемещение некоторого количества флогистона от A к B приводит к таким же наблюдаемым эффектам, что и перемещение того же количества кислорода от B к A. Флогистон ведет себя так, как реальная субстанция за исключением того факта, что при измерениях, позволяющих зафиксировать мельчайшие количества веществ, участвующих в реакции, он весит меньше, чем ничего. Флогистон оказался привативом.
