Если же эти длинные дома построены не тунитами, то, быть может, эти аборигены канадского севера создали хотя бы пресловутые очаги? Нет и еще раз нет. Я решительно заявляю, что и очаги тоже были делом рук добытчиков «валюты» и представляли собой, по всей видимости, заводики для переработки тюленьего сала и получения ворвани.
Сердцем таких заводиков, применявшихся китобоями прошлого, да и наших дней, был громадный металлический котел, нагревавшийся огромной печью. В распоряжении добытчиков «валюты» вообще было очень мало металлической посуды, а уж огромных котлов, пригодных для вытапливания сала морского зверя, и вовсе не было.
Поэтому я пришел к выводу, что вместо громадных котлов древние промысловики использовали целые батареи неметаллических сосудов, каждая из которых представляла собой каменную платформу, к которой боком приваливалось кожаное «ведро», наполненное мелко нарубленным салом морского зверя. В расположенном поблизости очаге раскалялись камни. Когда камни приобретали достаточно высокую температуру, их клещами опускали в ведра с салом. Когда они остывали, их так же, клещами, извлекали из ведер и клали на огонь, а на их место укладывали новые, раскаленные. Этот процесс повторялся до тех пор, пока все сало не превращалось в топленый жир, который впоследствии шел и на смазку, и на топливо, и на прочие нужды. Эта процедура, по сути, ничем не отличалась от практики приготовления пищи, которая и сегодня бытует у многих народов, не знающих огнеупорной посуды.
Хотя производительность подобных установок, естественно, была довольно низкой, один рабочий мог одновременно обслуживать полдюжины и более очагов, а суммарная производительность батареи ведер была сопоставимой с производительностью огромных котлов более позднего времени.
Данные датировки по радиоуглеродному методу, полученные Шледерманном для ивовых угольев, костей и обгоревшего сала, найденных в ямах для огня шести очагов, показывают, что они возникли между 700 и 900 гг. Таким образом, средние цифры указывают на 800 г., что свидетельствует о том, что данные очаги и стенки использовались ок. 800 г.
Я утверждаю, что в VIII в. корабли промысловиков и добытчиков «валюты», пользуясь попутными, идущими на север, течениями, плавали от западных берегов Гренландии к Смит Саунд и Кейн Бейсин, а некоторые из них забирались еще дальше на запад. Отплыв в середине весны от берегов Тили (Исландии), они прибывали на места промысла, имея солидный запас времени для продуктивной охоты, захватывавшей конец лета и всю осень. А затем, еще до наступления долгой полярной ночи, охотники вытаскивали свои суда на берег, переворачивали их кверху дном и водружали на готовые фундаменты.
Зимой дел тоже было хоть отбавляй. Когда позволяли погода и ясные лунные ночи, надо
было ставить силки и капканы на песцов, лисиц, волков, медведей и карибу, мускусных быков и зайцев-беляков. А от скуки и лени избавляло постоянно ощущаемое присутствие белых медведей, которых в эти места привлекали трупы и остовы морских млекопитающих, покачивавшиеся на волнах или вмерзшие в лед на краю ближайшей полыньи. Привлекали их и туши животных, горы сала и прочих съестных припасов, заготовленных руками человека. А как только в полыньях появлялись моржи и тюлени, над очагами начинали куриться дымки и издалека чувствовался тошнотворный запах ворвани.
К концу следующего лета, а иногда и еще год спустя, приходило время возвращаться домой, на Тили. Тогда все суда тщательно чинили, смолили, аккуратно спускали на воду и доверху нагружали всевозможной добычей. И в одно прекрасное утро суда отправлялись в обратное плавание — домой, в родную гавань.
Зима клонилась к концу, но до весны было еще далеко. Мы порядком изголодались. В самом деле, прокормить всю долгую зиму два десятка ртов — задача не из легких. Да что там — порой просто непосильная. И тогда появляется Снежный Призрак… Сперва он забирает самых маленьких, затем приходит за подростками и, наконец, если найти пищи по — прежнему не удается, за сильными охотниками и крепкими женщинами детородного возраста.
Но в этом году он так и не появился. Мясные кладовые были забиты мясом еще с осени, так что у нас осталось немало сил; их хватило даже на то, чтобы, перебраться по толстому льду в устье фьорда в наш традиционный весенний лагерь у самой кромки полыньи. Путь к нему нам указывали клубы испарений над полыньей, поднимающихся прямо над сонными водами моря, где привольно резвились громадные моржи-секачи и единороги-нарвалы.
Бревна от повозок-волокуш, на которых собачьи упряжки мигом домчали наш скарб из зимнего лагеря в летний, были вбиты в грунт и служили теперь столбами для палаток. Женщины и дети были заняты тем, что собирали охапки хвороста для костров, а мы, мужчины, спрятавшись за глыбами льда, выжидали с гарпунами наготове.
Время тянулось медленно, но короткие просветы дня между двумя ночами становились все длиннее и длиннее. Вскоре в старинных огневых ямах очагов затрещали сучья, и в небо взметнулся густой черный дым кострищ. Кожаные ведра с моржовым салом вскоре забурлили и зашипели, когда мы опустили в них раскаленные камни. В прозрачном и чистом воздухе повеяло соблазнительными запахами, и к кострам потянулись стаи собак. Люди впервые за долгое время наедались до отвала. О, это было счастливое время игр и песен, а по вечерам умельцы занимались резьбой по моржовой кости, слушая долгие истории стариков о далеких временах.
Истории эти обычно были наподобие следующей.
Однажды летом, во времена ваших прадедов, люди устроили лагерь на острове, с вершины пика которого в ясный день далеко за морем можно увидеть ослепительное сияние льда на огромной земле, лежащей к востоку от нас. В старину люди плавали в те края и собирали там груды яиц морских птиц.
Каждый день бесконечные вереницы огромных китов плыли и плыли на север, направляясь куда-то далеко за Птичий остров. И вот однажды вечером — дело было в начале осени — люди увидели, что прямо к ним через пролив направляется кит, из спины которого торчит странное огромное крыло. Люди изумленно глядели на него, и, когда он наконец подплыл поближе, оказалось, что на самом деле это была огромная китобойная ладья. А когда ладья подошла еще ближе, люди заметили, что на ее борту двигались какие-то фигурки.
Когда же эта огромная ладья направилась к берегу, прямо к тому месту, где высились палатки, наши люди порядком испугались, ибо они не знали, кто были эти неведомые пришельцы — духи или живые люди из плоти и крови. Женщины поспешили убраться подальше от берега, а дети попрятались за камнями. Мужчины же не тронулись с места и, встав плечом к плечу, остались на берегу.
Ладья, спустив парус, встала на якорь неподалеку от берега. Толпа темнобородых незнакомцев тревожно уставилась на наших людей, а мы столь же тревожно глядели на них. Затем один из наших мужчин вышел вперед и положил свой гарпун на землю. Тогда люди на ладье в ответ высоко подняли руки, показывая, что у них нет оружия. Кто-то из наших выкрикнул какое-то приветствие, и мы наперебой принялись обмениваться дружескими возгласами. Наши собаки, казалось, совсем потеряли голову. А вскоре чужеземцы высадились на берег.
Тогда мы увидели, что они были такие же люди, как и мы, разве что волосы у них были гуще и длиннее наших, а носы — крупнее. Да и одежды на них были какие-то странные. Но это явно были люди, а вовсе не духи. Слова их звучали для нашего слуха какой-то тайной, как, вероятно, и наши речи для них. Однако смеялись они совсем так же, как мы, и вскоре и мы, и они поняли, что нам нечего опасаться друг друга.
Оказалось, что в огромной лодке к нам приплыло десятеро мужчин и четыре женщины, и они оставались у нас вплоть до начала следующего лета. Некоторые из наших людей даже немного выучили их язык, а они в ответ — наш. Они поведали, что прибыли в наши края из дальних земель, лежащих где-то на юго-востоке, и что путь оттуда, несмотря на всю быстроходность их парусной ладьи, продолжался от начала весны до конца лета. Поэтому мы назвали их Людьми Издалека: они были первыми чужеземцами, появившимися в наших краях.
Они не выразили желания остаться у нас навсегда; они предпочитали жить по полгода и больше, пока им не удавалось добыть побольше моржовых бивней и прочих вещей, которые они очень ценили и которые, на наш взгляд, не представляли никакой ценности. Сегодня, спустя много лет, наши дети играют возле старинных стен, которые некогда служили приютом и убежищем для Людей Издалека. Да, их дома были поистине огромными, но куда более холодными и неуютными, чем шатры или даже дома из снега, в которых живем мы.
