Получились высшие животные. В том числе и люди. Мы, как известно, не только одни из самых долгоживущих на Земле, но и одни из самых устойчивых к всевозможным воздействиям, хотя бы к радиации. И если мерить не абсолютной, а относительной шкалой (конкретно шкалой именно эволюционной), то, признаем, организм человека отлажен прекрасно.
Теперь ясно, в чем наше преимущество. Конечно, в существенно более совершенной регуляции и возможности поддерживать постоянство внутренней среды организма в ответ на воздействия внешних факторов. Короче, в более совершенном гомеостазе, а именно он, как заметил Клод Бернар, есть условие свободы. Вот такой свободой (в биологическом понимании, конечно) мы и обладаем – в достаточно широких пределах и достаточно долгое время, в среднем лет 60-70. Именно это – наиболее ценное эволюционное приобретение, давшее нам, в смысле экологической независимости, значительно больше, чем Декларация прав человека – в смысле политическом. Поэтому смертный человек даже в не слишком комфортных реалиях каменного века жил в десятки раз дольше «бессмертной» гидры.
И все-таки продолжительность нашей жизни – точней, стабильность жизнедеятельности, – что-то ограничивает. Если воспользоваться терминологией, принятой в математике, принципиально возможны два уровня ограничений – сверху и снизу. Так вот, отбор ограничивает именно снизу – задает минимум, то есть ту продолжительность жизни, которая достаточна для воспроизводства потомства. А что ограничивает сверху? О первом из ограничений речь уже шла: это не доведенная до абсолюта защита клеток от повреждающих факторов, внутренних и внешних. Второе ограничение, а по сути, может быть, первое, связано, как ни парадоксально, еще с одним упомянутым выше колоссальным эволюционным приобретением высших организмов – дифференцировкой и жесткой специализацией клеток.
Чем сложнее организм, тем специализация более выражена – этим достигается эффективность функционирования в целом. Разделение труда клеток абсолютно, и даже по внешнему виду функционально разные зрелые клетки совершенно не похожи друг на друга; нейрон никогда не спутать с гепатоцитом (то есть печеночной клеткой), а последнюю – с мышечной. Такому разделению, предельной специализации клеточных функций, сложный организм и обязан своим совершенством.
Однако (и тут – внимание!) подобное совершенство достигается, в том числе, за счет максимального ограничения жизнедеятельности специализированной клетки. Это сравнимо с ограничением функций рабочего на конвейере, а в пределе – с тем, что на конвейере вообще не обязательно «быть живым»: можно поставить автомат. Точно так же и в многоклеточном организме: специализированные клетки – не живые в полном смысле этого слова. Зачастую они не в силах поддерживать собственный обмен веществ, совершенно неспособны к делению. Задача у них одна: «бездумно», не заботясь о себе, подобно автомату на конвейере, выполнять ограниченную функцию. А если сбой, поломка, дефект? На сей счет, как мы уже знаем, предусмотрено два механизма: первый – многократная дублированность, резервированность зрелых клеток, второй – отработанные клетки заменяются молодыми, свежедифференцированными. И вот здесь многое зависит от того, насколько эффективны эти механизмы страховки. По той же аналогии: можно придумать очень тонкие и высокоточные автоматы и тем существенно повысить класс изготовляемого продукта (эволюционно нового организма), однако это обязывает создавать для их обслуживания специальную аварийную систему, ибо, как известно, где тонко, там и рвется. Вот тут-то природа и оставила себе резерв, чтобы иметь возможность ограничивать сверху: наша аварийная служба надежна достаточно, но не абсолютно. Поэтому, если опять вспомнить гидру или насекомых, мы и живем дольше, и значительно лучше приспособлены к существованию в постоянно и порой резко меняющемся мире, однако запас прочности наших организмов ограничен во времени – с течением лет он постепенно иссякает, и мы стареем.
Мы начали раздел о бессмертии с гидры и раковых опухолей. Так вот, оказывается, возникновение раковой опухоли – это некий возврат части организма (клеточного пула) к этапу, давно минувшему в эволюции. Путь по лестнице, ведущей вниз. Специализированные клетки как бы вспоминают, что когда-то они были одноклеточными организмами. Они перестают адекватно реагировать на поступающие из центра сигналы (почему и как – отдельная тема) и тем самым приобретают способность к неограниченному росту, пролиферации, постоянно омолаживаясь. В результате – раковая опухоль, клетки которой действительно могут жить вечно, если их выделить из организма и все время пересевать. В организме же вечность им заказана: раковая опухоль вместе с хозяином убивает и себя. Просто за все надо платить: «бессмертная» гидра крайне неустойчива во внешней среде и гибнет, а «бессмертная» раковая опухоль обречена на то, что в лучшем случае ее будут поддерживать лишь искусственно – пересевать. Поэтому бессмертие в данных случаях только как бы моделируется.
Почему же вообще – не на уровне моделей, а в сущем мире, – бессмертия нет и быть все-таки не может? Ответ: природа жертвует потенциальным бессмертием – журавлем в небе, чтобы обеспечить пусть ограниченное во времени, зато надежное функционирование организма. Вот эта-то вполне надежная реальность – синица в руках – и позволяет воспроизвести и воспитать достаточное по численности и жизнеспособности потомство (достаточное – в плане стабильности вида как такового). Ну, а после выполнения этого предназначения – уж как получится; тут интерес природы к нам явно пропадает.
11.2. Особь – индивид – личность
Отбор закрепляет те признаки (точнее, гены, их контролирующие), которые повышают жизнеспособность отнюдь не отдельной особи, а именно вида. И потому в ходе эволюции надежность организмов возрастала лишь до такого уровня, пока дальнейшее ее увеличение не приводило к видовой избыточности – избыточности по числу особей и их жизнеспособности. Чтобы реализовать эту цель, оптимальным, а может быть, идеальным, оказался замысел, в соответствии с которым устроены организмы высших животных. Вот если бы цель была иной – не видовое бессмертие, а индивидуальное, – тогда эволюция пошла бы другим путем.
Впрочем, человек – все-таки особая статья. Хотя бы потому, что в отличие от прочих способен к анализу и самоанализу. В какой-то мере это роль наблюдателя, однако наблюдателя, могущего и позволяющего себе вмешиваться в окружающее и собственное бытие. Отрицательные стороны такого вмешательства сейчас не обсуждаются, речь о положительном.
Природа канонизирует примат вида, а не особи и только человек, пройдя свою эволюцию длиной в 50-70 тысячелетий, в конце концов, предпринял мучительную попытку осознания ценности единичной жизни. Ее прав не только на собственное рождение (вспомните, некоторые религии, в частности католическая, запрещают прерывание беременности, аборт), но и прав на различные свободы и обеспечение жизни. В том числе обеспечение длительности жизни. Да, повторим, после определенного момента – выполнения видовой, детородной функции – природа к нам, конкретно к каждому, как бы теряет интерес. Однако эта же природа, создав человека, вольно или невольно подвела его через тысячелетия к рубежу, за которым ценность вида уже осмысленно сопряжена с ценностью личности. Не настаиваем на том, что этот рубеж достигнут, тем более пройден. Только констатируем, что такой рубеж оказался запрограммированным, то есть он есть. И путь от декларации прав до их эффективной реализации в отношении каждого – это тоже эволюция, и тоже мучительная, хотя бы потому, что в силу своих несовершенств человек пытается эволюцию подстегнуть революцией. А это зачастую – путь не вперед и даже не назад, а вбок… Однако тенденция налицо. Тенденция от примата вида к ценностной равнозначности вида и индивида. Образно говоря, замена униполярности на биполярность. В конце концов, это демократично. А значит, желательно, хотя и достижимо с превеликим трудом. Как всякий путь к совершенству (В.Л.Ушаков).
Глава 12.
Эволюционно-генетическая концепция происхождения этики
(содержание этой главы основано на книгах В.П.Эфроимсона «Генетика этики» и «Генетика гениальности»).
Если существование диких хищных животных представляет собой непрерывную борьбу всех против вся, то естественный отбор среди них действительно непрерывно ведет к усилению хищнических инстинктов. Если такой же характер имел отбор в ходе эволюционного формирования человечества, то логически неизбежен вывод, что этические начала у человека порождаются лишь воспитанием, религией, верой, убежденностью, то есть целиком приобретаются в ходе его индивидуального развития и поэтому не наследственны. В таком случае вспышки массовой жестокости следует рассматривать как возврат к дочеловеческим животным инстинктам, к первобытным, звериным, из века в век подавляемым, но естественным свойствам. Действительно, с точки зрения элементарного здравого смысла и ходячего представления о естественном отборе господствующим инстинктом у человека должен быть инстинкт самосохранения и стремление к личной выгоде. Эти стремления могут ограничиваться лишь разумом и страхом, диктующим такие нормы поведения, которые избавляют от карающих законов и опасной вражды окружающих. Отсюда кажутся естественными все совершаемые втайне и направленные на личную выгоду поступки.
