В декабре 1913 года шведский двор официально объявил о расторжении брака Марии и Вильгельма.
Принц Вильгельм вторично так и не женился, но позже сожительствовал с француженкой Жанной Трамкур. Он стал поэтом рода Бернадотов — вполне профессионально писал стихи и путевые заметки. Сын Леннарт остался жить в Швеции.
Конец 1913-го — начало 1914 года Мария Павловна провела в путешествиях: Берлин, Париж… В марте она отправилась на лечение в Италию, а оттуда в Грецию. В Греции, родной стране её матери, она раньше никогда не бывала, и Марию приятно удивило, как много людей помнят и любят её мать. Мария посетила остров Корфу, где родилась её мать.
В апреле 1913 года Мария Павловна на яхте, принадлежавшей русскому военно-морскому флоту, отплыла в Крым, задержавшись на два дня в Константинополе, по её словам, «самом замечательном городе, где я была».
Лето Мария Павловна провела в Царском Селе с тётей Эллой, а её отец Павел Александрович с женой жили неподалёку, «обживали только что построенный дом и были бесконечно счастливы — особенно мой отец — снова быть на родине. И тётя, и отец устраивали много званых обедов, приёмов, пикников».
По поводу её брака Николай II издал два указа — Сенату и Синоду, и 15 июля 1914 года она получила и русский документ о разводе.
Глава 17
«Августейший убивец»
После объявления войны Мария Павловна осталась в России. 4 августа 1914 года Дмитрий Павлович вместе со своим полком уехал на фронт. Понятно, что под пушки и шрапнель начальство посылать его и не думало, и великий князь большей частью околачивался в штабах, вне досягаемости огня германской полевой артиллерии.
Мария Павловна осталась в Царском Селе одна. Ей опять стало скучно, и она решила отправиться на войну сестрой милосердия. Но для этого надо было получить согласие императрицы Александры Фёдоровны, и Мария Павловна отправилась в Петергоф. «К моему удивлению, императрица благосклонно отнеслась к этой просьбе, — пишет княгиня. — И я немедленно вернулась в Петербург, чтобы приступить к обучению. Поскольку ещё не существовало курсов медицинских сестёр при обществе Красного Креста, была достигнута договорённость, что я стану получать практические навыки в одной из городских больниц. Каждое утро я приходила туда, а вечером посещала лекции практикующих врачей. Так как я была единственной обучающейся, со мной занимались индивидуально, и я всё быстро осваивала».
И вот княгиня в униформе сестры милосердия едет в санитарном поезде в Восточную Пруссию.
Увы, немцы разгромили армию Самсонова, и, не пробыв и двух недель в прифронтовой полосе, Мария Павловна возвращается в Петербург. «Я поняла, — пишет Мария Павловна, — как бы мне ни нравилась моя работа на фронте, мне там не место. Моё присутствие на передовой доставляло много беспокойства командованию и в решающие моменты отвлекало его от более важных дел. Мне очень не хотелось оставлять Дмитрия, но я понимала, что так будет лучше. Моё отделение Красного Креста устроило большой госпиталь в тылу, и меня назначили старшей медсестрой»[106].
В 1915 году Дмитрий Павлович находился при Ставке Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. Когда Николай II решил сам стать главнокомандующим и сместить дядю, Дмитрий отправился в Царское Село и пытался уговорить царя от столь опрометчивого шага. Николай принял Дмитрия в своём кабинете. Они поиграли в бильярд, а затем состоялся трудный разговор. Император в основном молчал, и к концу разговора Дмитрий был уверен, что уговорил его. Царь не только не выразил неудовольствия, но и поблагодарил великого князя за преданность и откровенность. Прежде чем вернуться на половину императрицы, они молча обнялись. Рассказывая об этом эпизоде, Дмитрий говорил, что они никогда прежде не были так близки. В тот вечер он вышел из Александровского дворца с чувством радостного и глубокого удовлетворения.
А два дня спустя Николай II принял на себя командование армией. Дмитрий же, находившийся ещё в Петрограде, узнал об этом из газет. Император назначил Дмитрия своим адъютантом. Но великий князь оставался в этой должности недолго.
В Москве проходил съезд земства и городских советов — организаций с множеством ответвлений. Съезд принял политическую резолюцию, в которой в достаточно деликатной форме говорилось о трудностях, которые испытывает Россия, и об отсутствии тесного контакта между правительством и народом. В ней подчёркивалась необходимость принятия срочных мер — прежде всего назначение кабинета министров, который будет пользоваться доверием народа, и новый созыв Думы.
Николай II написал резкую телеграмму, отказываясь принять делегацию с этой резолюцией. Он передал её лично Дмитрию Павловичу и приказал отправить. Дмитрий же, зная содержание телеграммы, не отправил её. Он понимал, что необоснованная вспышка императора вызовет слишком серьёзные последствия. Но на этот раз дерзость великого князя не прошла безнаказанно. Его вместе с адъютантом Дрентельном, с которым он советовался, на время перевели из Главного штаба.
В ночь с 16 на 17 декабря 1916 года во дворце князя Ф.Ф. Юсупова был убит Григорий Распутин. Каноническая версия убийства Гришки подробно описана в воспоминаниях Феликса Юсупова и растиражирована в десятках книг, пьес и кинофильмов. Согласно его версии, сошлись три хороших человека — великий князь Дмитрий Павлович, внук Александра II; князь Ф.Ф. Юсупов, первый богач России, женатый на племяннице Николая II Ирине, и В.М. Пуришкевич, лидер крайне правых в Государственной думе, и решили избавить Россию от Распутина. К делу были привлечены два безмолвных статиста — доктор Лазоверт и поручик Сухотин.
Юсупову удалось ночью тайно заманить Распутина к себе во дворец, якобы для знакомства с женой Ириной. На самом же деле Ирина находилась в Крыму с матерью Феликса. Распутина Феликс повёл в подвальную комнату, где был накрыт роскошный стол. Там хозяин угостил гостя пирожными, которые Лазоверт начинил цианистым калием. Запивал пирожные Распутин отравленной мадерой. Тем не менее, никаких последствий отравления заметно не было. Юсупову пришлось выстрелить из револьвера Распутину в сердце. Оставив Распутина лежать в подвале, Юсупов поднялся к остальным заговорщикам.
Юсупов писал в мемуарах: «Выполняя наш план, Дмитрий, Сухотин и доктор должны были сделать вид, что увезли Распутина домой, на случай, если тайная полиция всё же за нами следила. Для этого Сухотин должен был выдать себя за «старца», надев его шубу, и уехать с Дмитрием и доктором в открытой машине Пуришкевича. Они должны были вернуться на Мойку в закрытой машине великого князя, чтобы забрать труп и увезти его на Петровский остров.
Мы с Пуришкевичем остались на Мойке. Ожидая возвращения друзей, говорили о будущем нашей родины, навсегда освобождённой от своего злого гения. Могли ли мы предвидеть, что те, кому смерть Распутина развяжет руки, не захотят или не сумеют использовать этот благоприятный момент? [Запомним последнюю фразу, она нам ещё пригодится.]
Пока шёл разговор, меня вдруг охватило смутное беспокойство, и неодолимая сила подтолкнула спуститься в подвал, где осталось тело…
Потом случилось невероятное. Внезапным и сильным движением Распутин вскочил на ноги, с пеной у рта. Он был ужасен. Дикий вопль раздался под сводами, его руки конвульсивно хватали воздух. Потом он бросился на меня; его пальцы пытались сжать моё горло, как клещи впивались в мои плечи. Его глаза вылезали из орбит, кровь текла изо рта. Низким и хриплым голосом Распутин всё время звал меня по имени.
Ничто не может передать ужас, охвативший меня. Я старался освободиться из его объятий, но был как в тисках. Между нами началась кошмарная борьба»[107].
С трудом освободившись, Юсупов кинулся наверх по лестнице, зовя Пуришкевича. Распутину удалось выбежать во двор дворца, где его четырьмя выстрелами свалил Пуришкевич.
На выстрелы прибежал городовой, он узнал князя и спросил: «Ваше сиятельство, здесь стреляли. Что случилось?» Юсупов ответил: «Ничего серьёзного, глупость. У меня вечером было небольшое собрание; один из моих товарищей, немного перепил, забавлялся стрельбой и напрасно всех переполошил. Ничего не случилось, всё в порядке».
Через какое-то время городовой вернулся, и тут Пуришкевича прорвало:
— Ты слышал разговоры о Распутине? О том, кто замышлял гибель нашей родины, царя и солдат, твоих братьев. Тот самый, кто нас предавал немцам, слышал?
Городовой, не понимавший, чего от него хотят, молчал с тупым видом.
— А знаешь, кто я? — продолжал Пуришкевич. — Перед тобой Владимир Митрофанович Пуришкевич, член Думы. Выстрелы, которые ты слышал, убили Распутина. Если ты любишь родину и царя, ты сохранишь молчание.
