Это было в 1950 году, когда я только начинал коллекционировать пластинки. Как-то раз ко мне попал иностранный диск с фиолетовой этикеткой "His Master’s Voice". Пластинка эта, по-видимому, прожила довольно бурную жизнь: вся ее поверхность была испещрена многочисленными царапинами и трещинами, а край был вообще отколот. Но записанная на ней мелодия мне сразу же понравилась, и чем больше я ее слушал, тем больше она пленяла меня своей напевностью и простотой. Название мелодии, напечатанное на этикетке, — "Skoda lasky" мне ни о чем не говорило, я даже сразу не мог сообразить, на каком это языке.
С тех пор прошло много лет. И все эти годы "Skoda lasky" была и остается моей самой любимой мелодией. Сейчас в моей коллекции есть полтора десятка различных вариантов исполнения этой вещи, но той, впервые услышанной — увы! — нет. Так больше и не попалась мне та пластинка.
Простая и пленительная мелодия… Сочинил ее в 1929 году в городке Збраславе под Прагой молодой самодеятельный музыкант Яромир Вейвода, руководитель любительского оркестра, игравшего на свадьбах и народных гуляньях. Пианист оркестра Фердинанд Бенатчан оркестровал "Польку" Вейводы, а Вацлав Земан написал к ней текст:
Skoda lasky,
Kterou sem tobe dala.
Ту me oci
Dnes bych si vyplakala;
Moje Mladi Uprchlo tak jako sen,
Na vs’echno my zbyla jenom
V srdci svem vspominka jen…
Сначала эту польку заиграли збраславские оркестры, затем каким-то неведомым путем она попала в репертуар столичных оркестров.
Как-то раз Яромир Вейвода приехал в Прагу и зашел в известное издательство "Вдова Гофман", где он всегда покупал ноты последних музыкальных новинок. Когда в издательстве узнали, что посетитель прибыл из Збраслава, его засыпали вопросами о какой-то польке, ноты которой сейчас спрашивают покупатели. Оказалось, что речь шла о польке Вейводы. Тут же с автором произведения был заключен договор, и в 1934 году "Skoda lasky" была впервые издана. С этого момента полька из Збраслава начала свое победное шествие по всему миру.
Еще в предвоенные годы ноты польки были напечатаны в Германии под названием "Rosamunde", затем в Голландии, Дании, Швеции… В эти же годы популярная мелодия пересекла Ла-манш и зазвучала в Англии под названием "Beer barrel Polka". В Америке ее с упехом исполняло вокальное трио сестер Эндрюс.
В Советском Союзе тоже хорошо знали эту мелодию. В 1939 году она была даже записана на пластинку в исполнении джаз-оркестра Александра Цфасмана ("Первый снег", диск № 9363).
Необычно сложилась судьба польки Яромира Вейводы в годы второй мировой войны. Вряд ли найдется еще такой пример, когда одна и та же мелодия звучала по обе стороны фронта. Луженые глотки гитлеровской солдатни ревели слова краденой песни:
Rosamunde!
Frag’ doch nicht erst die Mama!
А в союзных войсках пели:
Roll out the barrels —
We’ll have a barrel of fan!
Пели эту песню и советские солдаты, избавившие мир от нацистского кошмара. Ожидая демобилизации, они сочинили к популярной мелодии свои слова, пусть и незатейливые, но исполненные радостью чувства скорого возвращения домой, к своим семьям:
В дорогу! В дорогу!
Осталось нам немного
Носить свои петлички,
Погончики и лычки!
Мы будем галстучки с тобой носить,
Без увольнительных в кино ходить,
Под ручку с девушкой гулять
И никому не козырять!
Припев:
До свиданья!
Путь подытожили весь.
До свиданья!
Делать нам нечего здесь.
До свиданья!
Ждет меня город родной.
На прощанье — до свиданья!
Завтра мы уходим домой…
В послевоенные годы полька Яромира Вейводы "Шкода ласки" несколько раз выпускалась в нашей стране и на обычных, и на долгоиграющих пластинках под названиями "Полька" и "Люблю тебя".
Прошли годы. Словно в калейдоскопе менялась прихотливая эстрадная мода. Ярко вспыхивали и быстро сгорали без следа мелодии, имена, стили… Но все это время существовал некий "золотой фонд" эстрады, в который могли попасть только избранные, истинно талантливые произведения, которым не грозит забвение — печальный удел многих модных, но пустых шлягеров. К этому "золотому фонду" мировой эстрады относится, безусловно, и полька чешского композитора Яромира Вейводы "Skoda lasky".
Несколько лет назад в составе специализированной туристической группы я ездил в Чехословакию. У меня в кармане лежал адрес небольшого букинистического музыкального магазина на Мысликовской улице в Праге. По сведениям, полученным от друзей-коллекционеров, уже побывавших в том магазинчике, я знал, что в нем, наряду со старыми нотными изданиями часто продавались и граммофонные пластинки прошлых лет.
И вот, при первой же возможности я отправился на Мысликовскую. Уже издали можно было заметить на витрине магазина голубой патефон и стопку старых пластинок. А в самом магазине стоял большой ящик, в котором аккуратными рядами расположились граммофонные пластинки на 78 оборотов в минуту. Только коллекционеры знают, какое это удовольствие — рыться в старых пластинках. Всегда ждешь чего-то неожиданного, интересного. Так было и на этот раз: сразу попались пластинки оркестра Марека Вебера. Но самый приятный сюрприз — диск с серебристой этикеткой "Эста" с записью польки Вейводы в незнакомом мне исполнении оркестра "Гуртов коллектив 45" с участием Рудольфа Фиалы.
Через несколько дней нашу группу пригласили в кооператив Загорська Весь. После осмотра хозяйства мы побывали на устроенном в нашу честь банкете. Там мое внимание привлек местный самодеятельный оркестр, который в типично чешской манере исполнял вальсы и польки. Мне подумалось, что вот так, наверное, играл когда-то и збраславский оркестр Яромира Вейводы. И я не удержался, передал в оркестр записку с просьбой сыграть вейводовскую польку. Через несколько минут руководитель оркестра объявил: "По просьбе нашего советского гостя исполняем самую знаменитую, никогда не увядающую польку "Skoda tasky""!
Много раз я слышал это произведение в самых различных исполнениях и обработках, и всегда либо с пластинок, либо по радио. Но такого яркого, живого, искрометного — еще не приходилось. Музыканты в красочных национальных костюмах, жаркий блеск медных музыкальных инструментов, доверительная атмосфера дружеского общения… Незабываемый вечер, незабываемая мелодия!
Совсем недавно мне посчастливилось приобрести для коллекции партию довоенных патефонных пластинок. На одной из них, выпущенной Ленинградской фабрикой радиоизделий в качестве обменного фонда с покупателями, оказалась запись куплетов "Иметь в виду" и "Ростом мал" в исполнении И. С. Гурко. Мой более чем тридцатилетний коллекционерский стаж сразу подсказал мне, что эта пластинка относится, безусловно, к разряду очень редких.
Иван Степанович Гурко… Современным молодым ценителям эстрадного искусства это имя, быть может, известно не так хорошо, как людям старших поколений. Признаться, и мне не довелось бывать на спектаклях с участием знаменитого когда-то артиста, но по опубликованным в разные годы воспоминаниям видных деятелей советской эстрады я имел некоторое представление об этом интересном человеке.
Свои первые выступления в качестве профессионального исполнителя И. С. Гурко начал еще в конце прошлого века. В петербургском трактире "Стоп-сигнал", располагавшемся у самых Нарвских ворот, рабочие с Путиловского завода, отдыхающие там после тяжелого трудового дня, часто могли видеть выступления никому еще не известного паренька в косоворотке и лаптях. Аккомпанируя себе на балалайке, он исполнял сатирические куплеты на местные темы. Прошло совсем немного времени — и имя И. С. Гурко стало известно и популярно во всех городах России, куда только ни забрасывала его кочевая жизнь куплетиста-профессионала.
К чести артиста надо сказать, что его едкой и остроумной критике подвергались не только общественные недостатки бытового характера. Известно, например, его стихотворение, зло высмеивающее жестокого и самодовольного царского наместника в Польше генерала Гурко (однофамилец артиста), разъезжавшего в экипаже, запряженном четверкой лошадей. Стихотворение, прочитанное И. С. Гурко на концерте в городском саду, заканчивалось так:
И грустно мне глядеть на ту картину,
Как четверо скотов везут одну скотину!
За это смелое сравнение артист был на другой же день арестован и выслан из Варшавы.
Особенно ярко расцвел талант И. С. Гурко после революции. Произошедшая поляризация общественных сил дала возможность художнику более точно направлять стрелы своих сатир во все то, что мешало становлению новой жизни: мещанство, стяжательство, головотяпство, бюрократию…
