Капитализм способен все больше отклоняться от равновесия. Подобная траектория может отображать разные вещи: необратимую бифуркацию квазиестественной системы (как говорит Валлерстайн вслед за Пригожиным); промахи регулирования и корпоративной стратегии или же неосторожность инвесторов на хаотических рынках капитала; наконец, просто слабую институциональную координацию рассеянных акторов с разными интересами. В ней может выражаться и неспособность распределять богатство так, чтобы создавался спрос на рост производительности, — это одно из следствий снижения числа новых рабочих мест, рассматриваемое Коллинзом (хотя политические последствия безработицы могут носить более непосредственный характер). Какова бы ни была глубинная динамика, потеря стабильного равновесия увеличивает затраты на попытки сохранить целостность капитализма, усиливает политическое напряжение и порождает социальные противоречия. Подобный дисбаланс — один из вариантов интерпретации кризиса, и чем этот дисбаланс больше, тем более сложные и дорогостоящие меры потребуются для восстановления равновесия.
Тем не менее я думаю, что капитализм вряд ли развалится. Он может в какой-то мере утратить власть над ходом социальных изменений. Возможно, он будет меньше участвовать в организации социальной, экономической и политической жизни. Однако метафора распада неверна. Можно говорить о том, что распалась Римская империя, однако и в этом случае стоит отметить, что на распад ушло более двухсот лет, так что он не был следствием какого-то единичного кризиса. Но тезис о распаде феодализма, который якобы породил современный капитализм (в схематическом виде он был представлен в «Манифесте Коммунистической партии»), выглядит уже менее реалистично. Во-первых, феодализм не был «системным» в том смысле, в каком таковым является современный капитализм. А во-вторых, не было момента распада феодальных отношений или связанных с ними институтов. Длительный упадок феодальных отношений растянулся на всю эпоху создания государств и войн, сельскохозяйственных инноваций и роста глобальной торговли, оживления религиозной жизни и Реформации, заняв в итоге по меньшей мере триста лет. И это был не просто распад. Католическая церковь во времена упадка феодализма претерпела значительные изменения и впоследствии уже никогда не играла былой роли, но все же выжила. Многие монархии исчезли, но не все; некоторым удалось провести такие преобразования, которые позволили им сохраниться и даже не утратить своего значения, — и все это и эпоху, которую вряд ли можно назвать феодальной.
Конец эпохи капитализма, если он и наступит когда-либо, то, скорее всего, будет примерно таким же неровным и неопределенным, так что разглядеть его изнутри процесса будет нелегко. Некоторые институты переживут его, в том числе, возможно, и многие деловые корпорации, которые не обязательно перестанут торговать, производить товары или спекулировать просто потому, что капитализм перестанет быть движущей силой эпохи. Стремление покупать дешево и продавать дорого возникло задолго до капитализма и, по всей видимости, никуда не денется и после его конца.
Капитализм в общем и капитализм, подчиненный финансам, в частности
Капитализм создает разные проблемы для самого себя, для человеческого общества и для природы. Однако в большинстве случаев этим проблемы не загоняют капитализм в мертвую петлю. Финансиализация, однако, создает подобную опасность.
Финансы, естественно, являются одной из основных частей капитализма, они наделяют его динамизмом, способностью к быстрому расширению и инструментами для управления издержек во времени. Они играли ключевую роль в технологических революциях. В целом они определяют основополагающую способность перемещать капитал от одной инвестиции к другой на основе прогнозируемой большей прибыльности.
Как указывает само его название, капитализм, по существу, — это способ организации экономической деятельности посредством быстрой переброски богатства (то есть капитала), осуществляемой за счет инвестирования в различные коммерческие предприятия. Капитал — это уже вложенное или инвестируемое богатство. Финансы (включая в наиболее простом случае долг, а также ряд свободнообращающихся ценных бумаг) — важная часть такой системы, определяющей ликвидность и мобильность капитала, а также расширение и распределение издержек во времени. Предпринимательский динамизм зависит от финансовой поддержки. Однако односторонняя финансиализация может во многих отношениях вносить искажения. Она привела к значительному увеличению неравенства в доходах в экономиках всех крупных капиталистических стран; она отвлекла средства от инвестирования в производительные предприятия. Она питала длительный «мегапузырь» цен на активы, включая и его частное проявление-пузырь ипотечных цен, который способствовал развитию кризиса 2008–2009 годов. Она поощряла спекуляцию.
В период до рыночного кризиса 2008–2009 годов торговля акциями и долговыми обязательствами в старом ядре капиталистической миросистемы превзошла по объему индустрии, порождающие рабочие места и распределяющие прибыль. Если в 1970-х годах на долю финансовых инструментов приходилась только одна четверть вложенных средств, то к 2008 году финансиализация довела это общее значение до 75 %. В глобальном масштабе финансовые активы примерно в 4 раза превышали объем рыночной капитализации всех компаний и в 10 раз — совокупный мировой ВВП.
Это был глобальный феномен, определенный рядом факторов, большая часть которых сложилась в 1970-х годах, но усилилась к концу XX века. Поскольку война во Вьетнаме была непопулярна, США финансировали ее на последнем этапе в основном за счет кредита. Пытаясь справиться с экономическими проблемами 1970-х годов, США и другие капиталистические страны ядра положили конец Бреттон-Вудской финансовой системе, заменив стабилизацию, обеспечиваемую привязкой к ценным металлам, плавающими, обращающимися безо всяких ограничений фиатными деньгами. После завершения Арабо-израильской войны 1973 года страны ОПЕК ограничили поставки нефти, что позволило им многократно увеличить свои доходы, нажившись на странах, остро нуждавшихся в нефти, а затем перенаправить большую часть этих денег в суверенные фонды. Но крайних форм финансиализация достигла в самом старом ядре мировых капиталистических экономик (как и в более слабых экономиках, привязанных к ним, например, в силу членства в Евросоюзе и асимметричной сырьевой торговли). И хотя финансиализацией занимался крупный капитал, она привлекала и обычных граждан, у которых доходы стагнировали, однако благодаря кредиту можно было сохранять высокий уровень расходов. Более качественное равновесие производительных промышленных предприятий и финансов является, в действительности, одним из преимуществ современных экономик с более значительным ростом, таких как у Китая и Индии, которые с периферии глобального капитализма смещаются в его ядро.
Недавний финансовый кризис продемонстрировал главную внутреннюю уязвимость капитализма. Она заключается в системном риске, то есть в рисках, встроенных в сложную сеть внутренних соединений, которые составляют современную финансовую систему. Здесь требуется ясность, как и в вопросе о природе кризиса. Это не был «классический» капиталистический кризис перепроизводства и недостаточного потребления. Хотя он оказал многообразное влияние на «реальную» экономику промышленного производства и потребления, в первую очередь и в основном это был финансовый кризис. Его воздействие было многократно усилено безмерным ростом глобальных финансов в предшествующие десятилетия и, главное, тем, что финансовые активы стали играть огромную роль, особенно в западных экономиках. Именно поэтому избыточное использование заемных средств, чрезмерные риски, слабое регулирование или его отсутствие, а также массовое применение ряда новых финансовых технологий и злоупотребление ими стали настолько опасными, что привели в конечном счете к столь значительному ущербу. Финансиализация не только расширила спектр финансовых активов, увеличив тем самым влияние финансового кризиса. Помимо этого, она (и это более важный момент) усилила внутреннюю связность капиталистических институтов, участвующих не только в более или менее прозрачных рыночных трансакциях, но и во множестве сложных и подчас темных финансовых отношениях. Особенно это относилось к финансовой индустрии. Когда в 2008–2009 годах про большие банки стали говорить, что они «слишком велики, чтобы обанкротиться», точнее про них было бы сказать, что «они слишком сильно связаны, чтобы обанкротиться». Но финансиализация затронула не только фирмы в финансовом секторе; она стала определяющим фактором всего глобального капитализма. Автомобильные компании превратились в автофинансовые компании. Горнодобывающие компании были привязаны главным образом к арбитражным сделкам.
