Так. А может быть, этот факт кому-нибудь приятен? Конечно. Тем, кто заложил бомбу. Попасть в мусорный контейнер случайно бомба никак не могла.
И вообще — что такое случайная бомба? «Что же это за мир, в котором мы живем, если возможны такие случайности!..» — возмутятся простые люди, если вдруг выяснится, что взорвалась не бомба, а некий набор веществ, разгильдяйски выброшенных из химлаборатории ближайшей школы. Мало ли что бывает!..
Вы — журналист. Вы должны правдиво, честно, объективно передать факт. Напоминаем, голый факт, без жанрового костюма.
Помните, с чего начинается жанрообразование? Что будем изображать? Зачем? Каким способом?
Дилетанты говорят: «А вы просто снимите место происшествия — и все будет ясно».
Отличная мысль, но кому и что будет ясно?
Если, к примеру, это двор типового дома, каких много, то, увидев без комментариев по телевизору картину разрушений, вздрогнут миллионы людей — гораздо больше, чем число тех, кого непосредственно затронуло происшествие. Это будет означать, что террористы (если это был именно теракт) малыми усилиями добились больших результатов: взорвали одну бомбу, а насмерть напугали массы. А если это халатность лаборанта? Акцент на возможности теракта и акцент на разгильдяйстве дают совсем разные повороты журналистского материала.
Простодушный моралист скажет: «Ну и хорошо, что вздрогнут многие. Значит, сочувствуют пострадавшим. А сочувствие — это хорошо. Сердца не зачерствели. И власть предержащие тоже активизируют свои действия...» Такие добровольные комментаторы всегда находятся, что бы ни случилось страшного. Моральные мародеры, так сказать. Они, видимо, еще не слышали про новую болезнь человечества, активно потребляющего информацию: синдром врастания в катастрофу. Они всегда готовы абстрагироваться от чужой беды и поболтать о чем-нибудь умном, и даже написать в «дорогую редакцию».
Что же будем изображать? Развороченную мусорку средним планом? Или крупно? Или как? А если тот ребенок, который пробегал мимо, пострадал очень серьезно, что делать журналисту? Может, подойти к его плачущей матери и спросить что-нибудь о методах профилактики взрывов? (Представьте, и такое бывает.)
Показывать пострадавших крупным планом не рекомендуется журналистской этикой. И особенно в тех случаях, когда есть жертвы и/или тяжкие телесные повреждения. Психологическую травму получают зрители. Выходит, СМИ подхватывают взрывную волну и усиливают ее очень долго, разнося кругами по всему свету — к удовольствию злоумышленников, если это были они.
Так что же показывать, если, на что ни наведи камеру, все будет не так: либо ущемишь права телезрителей на знание правды, либо оскорбишь чувства пострадавших, либо вообще дашь поторжествовать злодеям.
К несчастью, это все не праздные вопросы, а весьма актуальные. Их постоянно рассматривает мировая пресса.
Вопросов больше, чем ответов, потому что никто еще не создал свода абсолютно четких правил: как именно и с какого точно расстояния снимать место трагедии, чтобы соблюсти все законы — и юридические, и психологические, и нравственные.
Сколь сложен этот вопрос, покажем на примере.
В дни Бесланской трагедии (захват заложников в школе 1 сентября 2004 г.) телевидение, как могло, старалось не сделать лишнего кадра, чтобы даже случайно не подсказать террористам, какие готовятся шаги по освобождению детей и готовятся ли вообще. Когда 3 сентября началась развязка сюжета, три дня державшего весь мир в чрезвычайном напряжении, операторы старались давать сбалансированную картину, чтобы и правда уцелела, и телезрители. Один из операторов, видимо, человек с развитым чувством ответственности, а также с богатым воображением, сделал такой кадр: на асфальте в луже крови лежит букет. Крупным планом.
Специалисты по военной травме потом единодушно подчеркивали, что именно этот статичный «безмолвный текст» (букет роз, принесенный в школу в честь праздника 1 сентября, лежит, смятый, на земле, в крови — далее включается воображение телезрителей...) произвел самое сильное воздействие на психическое состояние аудитории. Показ трупов террористов, тоже крупным планом, вызывал иные сложные эмоции, которые тоже трудно назвать положительными, поскольку в составе этих эмоций была и своеобразная удовлетворенность и мстительность. Тут возникает вопрос еще более сложный: следует ли вызывать у аудитории чувство удовлетворенности чужой смертью, даже если это смерть бесспорных злодеев? А имеет ли журналист право разжигать какие-либо эмоции намеренно?
Зачем будем изображать? Отразить факт. С какой целью? Помочь тем, кому уже не поможешь? Напомнить спецслужбам о необходимости борьбы с терроризмом? А то они не знали. Выразить сочувствие молодой матери, оплакивающей ребенка? А кстати, сколько у нее детей? (Это опять включился пошлый, любопытный обыватель, находящийся в безопасности, у себя дома, и, по обыкновению, не примеряющий ситуацию на себя: ведь это же все далеко, это происходит не со мной.)
Словом, опять неразбериха. Тогда попробуем ответить на третий жанрообразующий вопрос: каким способом? Как будем отражать факт?
В том-то и дело, что на третьем вопросе, если не ответили ясно на первые два, мы застреваем окончательно. Если мы не решили, что же является фактом, то нам и невдомек, как его отражать. Если факт — поврежденная мусорка, мы, рискуя прослыть бессердечными, опишем технологию изготовления этих новых удобных мусорных контейнеров. И посокрушаемся, что уничтожен один из первых образцов.
Если факт — пострадавший ребенок, то нам тоже открыты все пути: и к философскому эссе о слезинке (см. роман Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы»), и к патетическому памфлету, обличающему немощную власть, не способную защитить жизнь на вверенной ей территории. И к репортажу для текущей криминальной хроники, требующему наименьшего напряжения душевных струн журналиста. (Здесь имеется в виду уже сложившийся стиль типа «Дорожный патруль». Очередное происшествие — и никаких эмоций.)
Если фактом окажется непроизвольный взрыв химических веществ, то рассуждения журналиста уйдут в область ответственности за хранение этих веществ.
Если фактом будем считать то, что в городе плачет мать — а вдруг это какая-нибудь, скажем, непростая мать? — тут простор для желтой газетки, страстно любящей личную жизнь знаменитостей. А можно удариться в сомнительную публицистику, если выяснится, что именно эта мать хотела ребенка всю жизнь и ей помогли от бесплодия только современные технологии, а это дорого, но для детей ничего не жаль, а от судьбы, получается, не уйдешь даже с помощью генной инженерии...
И так далее. Мало ли что подскажет журналисту жизнь, его собственный опыт, такт, умение видеть и слышать, его знакомство с правилами хорошего тона и фантазия!
Получается, что на каждый из жанрообразующих вопросов возможны сотни ответов. А комбинации этих ответов дают миллионы вариантов журналистских произведений! Что же делать? Замолчать, спрятать взрыв — вроде бы нельзя.
Общество желает знать правду и имеет на это конституционное право. Удовлетворить всех членов общества — тоже не получается. Что хорошо одним — плохо другим. А просто взрыв — такого не бывает.
Тут и включаются жесткие ограничения, непременно налагаемые на сколь угодно буйную фантазию журналиста: концепция издания, его типологические характеристики, целевая аудитория, этические нормы. Перечисленных ограничителей в принципе вполне достаточно, чтобы профессионально подготовленный журналист грамотно и своевременно выбрал жанр и создал текст, в котором соотношение «факт — автор» будет взвешенным.
Следует отметить, что журналисты всего мира так или иначе решают для себя вопрос: какое воздействие окажет новость на публику. Задумываясь о гипотетическом воздействии материала, журналист рано или поздно попадает в своеобразную западню: сказать или промолчать? Что подумают и почувствуют люди? Чьи интересы пострадают?
Быть витязем на распутье трудно. Например, в Швеции стараются придерживаться принципа нейтрального отношения к последствиям публикации. Это означает, что «журналист, отбирая новости, не должен руководствоваться мыслью о том, кто может выиграть или пострадать от того, что правдивая и значимая для общественности новость будет предана огласке. Это, в свою очередь, подразумевает, что редакции должны стремиться передавать ту информацию, которая представляется достоверной и важной для их аудитории. Ответственность за последствия, вызванные этими публикациями, не может возлагаться на редакцию»[86].
Выводы
Процессы жанрообразования в СМИ протекают неоднозначно. Устоявшиеся формы размываются, объединяются, пересекаются. Жанрообразование зависит как от идеологического фона в стране и волнующих общество проблем, так и от позиции конкретного СМИ и характеристик его целевой аудитории. Тем не менее при создании своих журналистских произведений для наиболее удачного жанрового выбора автору необходимо опираться на исторически существующие классификации и узнавать как можно больше о возникающих.
