С XVII века термин "гунфу" стал общим для боевых искусств, даже потеснив слово "ушу". Появляется понимание того, что существует качественное отличие между простым кулачным бойцом и мастером, старательным ремесленником и учителем, проникшим в тайны. Они отличаются не количеством освоенной техники, не силой удара, но качественно иным внутренним уровнем.
Один взирает на поверхность явлений мира,' другой проникает в их суть и рассматривает мир лишь как единый Символ "искусства Дао". Разве за каждым приемом ушу, ударом, фразой не стоит то пустотное, но одновременно всеопределяющее начало, которое и называют путем Дао? Не случайно гунфу часто называли "Небесное искусство" или "творение Небес". Истинное гунфу имеет свое начало в пустоте, на Небесах, но появляется в делах конкретного человека.
"Искусство Дао" не терпит поспешности или некоего сверхусилия. Наоборот, всякое напряжение противопоказано, усилие всегда имеет внутренний исток и не случайно зовется внутренним усилием или срединным усилием, когда и сознание и тело. включаются в работу ровно настолько, насколько этого требует естественный ход событий. Поэтому гунфу - это еще и "срединность" усилия, происходящее от следования изменениям в мире и избегающее всяких попыток побороть их. Дао издревле имело символику воды та же текучесть, неуловимость, бесформенность, но одновременно всеобщность, огромная затаенная мощь, изменчивость состояний. Человек, захваченный таким бурным потоком, тотчас погибает, если попытается плыть против течения, но следование потоку лишь прибавит ему усилия. Поэтому тот, кто обрел гунфу, всегда пребывает в этом покое вещей и явлений, как бы пропуская его через себя, но сам не меняясь, лишь откликаясь Дао.
Для достижения гунфу необходимы не только длительные и упорные тренировки. Нужно и соответствующее окружение, например школа, "просветленный учитель", который укажет путь для дальнейшего совершенствования.
Именно эти три составные части - терпеливые занятия, достойное окружение и опытный учитель - требовала китайская традиция для достижения мастерства в любом "искусстве Дао".
Замечательный пассаж по этому поводу мы встречаем у известного мастера тайцзицюань Чэнь Синя (XIX век):
"Современные ученики, не прилагая усердия, сразу же стремятся достичь успехов, прикладывают минимум усилий и стремятся к большим достижениям. Разве это похоже на то, о чем говорил Конфуций: "Сначала - трудности, лишь затем - успехи"? Так спросим же, в чем же заключено использование гунфу. Необходимо следовать тому, о чем говорил Мэн-цзы (знаменитый философ-конфуцианец. - А.М.): занимаясь делами, не будь прямолинеен, избавь сердце от пренебрежения, насильно не форсируй ситуацию и лишь тогда сумеешь обрести успех.
Когда неясны принципы, то идут к пресветлому учителю; когда неясна дорога, посещают добрых друзей. Когда становятся известны принципы и ясна дорога, а цель все еще не можешь достичь, то в течение долгого времени посвяти себя неутомимому гунфу, и ты придешь к цели. Спросим, сколько времени необходимо для этого? Малый успех приходит через три года, большой - через девять лет. Горячий сердцем сумеет приложить все усилия для этого".
Нетрудно заметить, что перед нами два смысла гунфу. Первый - это высшее откровение на пути самопостижения человека, способность его духа принимать мир во всей полноте и чудесности, это - мастерство духа.
Второй смысл гунфу - это совокупность времени и усилий, затраченных на достижение этого мастерства, фактически перманентная тренировка человека, проходящая, где бы он ни находился - во дворе, где проходили тренировки, или за книгой древних философов, либо за самой обыденной работой. К этому близок один из современных смыслов слова гунфу - "свободное время".
Гунфу - это и цель, и путь к ней, высочайшее достижение и сам процесс неторопливой, кропотливой работы.
КАК ОБУЧИТЬСЯ
"МАСТЕРСТВУ"
Истории ушу хранят много версий "обучения по аналогии", когда мастер не обучал ученика непосредственно технике ушу, а каким-то довольно необычным и своеобразным образом приобщал его к самому понятию "гунфу". Иногда учителя шли от самых обычных вещей, например, заставляли неофита годами вращать мельничий жернов, чтобы он привык использовать не силу рук, а "силу земли", которая через ноги и поясницу поднимается в руки, или носить доверху наполненные водой ведра через овраги и камни из самого дальнего колодца, не пролив ни капли, и тем самым овладевая искусством мягкого, незаметного передвижения. После такого обучения гунфу реализовалось как бы само собой, естественно и незаметно, а самим приемам ушу в этом случае можно уже обучить за несколько месяцев.
В этом процессе проявлялось самое важное в понимании смысла боевых искусств, присущего только Китаю и до сих пор не понятого на Западе: вместо того, чтобы начинать с утомительных технических экзерсисов, ученика сразу пытались привести к истоку, к "семени" любого возможного движения в этом мире или, как говорили, "чтобы любоваться верхушкой древа, надо прежде посадить его корень".
Мастерство существует вообще, безотносительно вида деятельности, и поэтому может прийти и при готовке пищи, и при занятии каллиграфией, и при тренировке в ушу. Нужны лишь время и тщательность, нужно "знать, что делаешь", т.е. понимать "семя движения", которое заключено в мире доформенном, в пространстве вселенского хаоса, в состоянии Беспредельного.
Поэтому и объяснялось, что мастер черпает свои силы из Беспредельного.
Но в ушу нет ничего абстрактно-отвлеченного, чисто философского и умозрительного, некоей "игры сознания" или, как емко объясняли буддисты, "тени мыльного пузыря, привалившегося во сне". Беспредельное, в котором коренится ушу, наполнено вполне конкретным буквальным содержанием для китайца - к нему лежит строго определенный путь, свои особые методики тренировки сознания, воспитания сердца и многое другое, то есть все то, что называют методикой ушу, а самими китайцами понималось как "воспитание жизненности", пестование внутри себя истинного состояния ощущения полноты и осмысления жизни.
"Обучение по аналогии" позволяло отвлечься от узкого понимания мастерства в ушу лишь как умения ловко наносить удары или красиво двигаться, а придавало ему некий универсальный, вселенский характер. У Чжуан-цзы есть замечательная притча о чудесном стрелке, который, дабы научиться стрелять без промаха, часами наблюдал за летающей мухой, за снующим взад и вперед челноком, тренируя "истинное видение", и лишь потом взялся за лук, и при этом не было равных ему.
Итак, умение - это не просто технический навык в чем-то, способность сделать какую-то конкретную работу, а понимание "семени" любого действия и всякого момента жизни как "работы" духа. В даосской теории есть мысль, что высшим Умением обладает само Дао, так как оно создало весь мир или, правильнее говоря, "из него проистекают мириады существ", оно вскармливает их, дает возможность развиваться, при этом обладая такой величавой внутренней свободой, что позволяет вещам оставаться самими собой и не властвует над ними. Но при этом Дао в нашем понимании ни у кого не "училось" и, что самое непостижимое, Дао ничего не делает, "но нет того, что оставалось бы не сделанным". И все это потому, что. оно "смутно-туманно, но в нем заключено семя. Хотя оно туманносмутно, но оно содержит образы". Проще говоря, в нем присутствует зародыш всех вещей и явлений, которому оно "дает быть". И вот перед нами удивительное понятие из теории гунфу: можно обладать высшим мастерством, ничему не обучаясь конкретно. А это значит, что и мудрец - мастер не должен "знать все", а должен обладать лишь определенным состоянием сознания, которое означает его приобщение к Дао. "Умеет" на самом деле, конечно же, Дао, а совершенномудрый на земле воспроизводит его посылы в конкретных действиях. Становится понятной и- известная сентенция Конфуция о том, что благородный муж не должен уметь дать многое, так как это его благая сила позволяет ему знать смысл вещей.
Так что же должен знать истинный мастер? Кажется, он должен обучаться многому и в общем-то быть универсален во всех областях жизни. Но вот Конфуций дает совсем иное направление нашим мыслям: "Великий человек не обязан быть умелым в каком-то деле.
Великий характер не должен быть искушен в какой-то службе. Великая честь не обязательно заставляет людей хранить свое слово. Великое уважение ко времени не делает человека пунктуальным. Знать эти четыре вещи - это значит знать истинный смысл вещей в жизни". Оказывается, по сути дела мудрец не должен знать ничего - точнее, ничего конкретного, никакого дела. Это понять не сложно - он не обязан вообще что-либо делать, проявлять активность, "обучать" в нашем понимании этого слова. Он присутствует в этом мире и уже тем самым учит людей. Его Знание выше обыденного знания, эти два понятия просто несопоставимы. Тот, кому открыты глубины Космоса, может не знать, как делать, ибо ему доступен секрет "великого делания" то есть он соритмичен с Дао, которое также "ничего не делает".
