Вот еще один интересный факт. Если взять два соседних числа Фибоначчи и разделить меньшее на большее, чем больше будут числа, тем ближе частное будет к золотому числу 0,618034… Например, если 2 разделить на 3, получится 0,6666… Но если 34 разделить на 55, получим 0,6182. Неважно, насколько велики числа Фибоначчи, пусть даже это будут миллионы и миллиарды, частное никогда не станет точно равно золотому числу.
Именно числа Фибоначчи можно обнаружить в годичных кольцах деревьев, раковинах моллюсков, спиральных туманностях. Почему Богу нравится золотое число — никто не знает. Стоит упомянуть о том, что спираль Фибоначчи можно вывести из пентакля. Если часть внутренней пентаграммы поместить под прямым углом к «ногам» пентакля, можно описать спираль Фибоначчи, начав с конца короткой линии.
Спираль Фибоначчи
Кажется, Богу почему-то нравятся пентаграммы! Стоит добавить также, что, согласно Геродоту (в тексте, который мы немного подправим, устранив ошибку переписчика, делающую его абсурдным), золотое сечение можно найти в каждой грани пирамиды Хеопса.
Корнфорд объяснил Линкольну, что, изучая «Аркадских пастухов», искал одну из двух систем, которые постоянно использовали художники в ту эпоху. Первая — это система чисел, основанная на диалоге Платона «Тимей» (повествующем о создании вселенной) и очень популярная в эпоху Ренессанса. Вторая — куда более древняя геометрическая система, в основе которой лежит золотое сечение.
Корнфорд рассчитывал обнаружить на полотне Пуссена систему «Тимея», поскольку система золотого сечения считалась тогда ужасно старомодной. Он обнаружил следы системы чисел, но в общем и целом «Аркадские пастухи» базируются на золотом сечении. Кроме того, на картине скрыто множество пятиугольников.
Посмотрим вот на этот рисунок:
Пентаграмма в круге
Отношение каждой из пяти сторон пентаграммы (например, АВ) к ее хордам (скажем, АС) равно 1:1,618, или «фи».
Приглядевшись, Корнфорд обнаружил, что может нарисовать пентаграмму, которая выйдет за рамки картины:
Пентаграмма, расширенная за рамки «Аркадских пастухов»
Если коротко, в картине Пуссена зашифрован пентакль. В итоге Корнфорд сделал любопытное замечание: возможно, фраза «у Пуссена есть ключ…» относится к местности вокруг Ренн-ле-Шато, где Соньер искал свои сокровища?
Это замечание привело Линкольна к одному из его важнейших открытий.
Бросив взгляд на топографическую карту окрестностей Ренн-ле-Шато, он сразу отметил, что три крупнейших населенных пункта (Ренн-ле-Шато, тамплиерский замок Безю и замок Бланшфор) являются тремя вершинами треугольника. Все они расположены на холмах.
Нарисовав на карте треугольник, Линкольн измерил его стороны и изумился. Треугольник получился идеально равнобедренным, проще говоря, две из трех его сторон оказались равны. Замок Безю располагается в вершине треугольника, от замка Бланшфор и от Ренн-ле-Шато его отделяет одно и то же расстояние.
Вряд ли это совпадение. Очень давно кто-то заметил, что вершины трех холмов образуют равнобедренный треугольник, и решил, что они подходят для некоего тайного замысла.
Линкольн задал себе вопрос: может быть, в округе найдутся по случайности еще два холма, образующие вместе с тремя упомянутыми холмами пентаграмму? Он понимал, что такого не бывает…
Однако, изучив как следует карту, Линкольн был ошеломлен: еще два холма были расположены точно там, где и следовало. Восточный холм именовался Ла-Сулан, западный — Сер-де-Лозе. Если эти пять холмов соединить линиями, получалась идеальная пентаграмма.
Удивительная игра природы! Но на этом сюрпризы не закончились. Посмотрев в центр карты, Линкольн обратил внимание на еще один холм, Ла-Пик
Надо сказать, что хотя на карте Ла-Пик помещается точно в центре пентаграммы, на деле он расположен в 250 ярдах к юго-востоку от ее центра. Но этого и следовало ожидать. В конце концов, мы имеем дело с нерукотворным ландшафтом. Достаточно чудесно уже то, что Ла-Пик расположен почти в центре пентаграммы.
Итак, вот и главная тайна Ренн-ле-Шато: эта деревня — часть священного ландшафта. Не исключено, что именно поэтому здесь поселился Дагоберт (а его сын Сигиберт бежал сюда после убийства отца). Королевская кровь Меровингов соединилась с волшебным ландшафтом.
Я был обуреваем сомнениями, пока не прочел книгу Линкольна «Key to the Sacred Pattern» («Ключ к священному узору») и не осознал, что речь идет о взаправдашнем «волшебном ландшафте», который увидел Генри Линкольн.
Как ни странно, Плантар отказался подтвердить правоту Линкольна. Было видно, как он и Шеризе пришли в ужас, когда Линкольн обнаружил пятиугольники на пергаментах Соньера, однако распространяться на эту тему Плантар не желал. С другой стороны, когда Линкольн стал расспрашивать его о скрытых шифрах на пергаментах, Плантар сказал удивительную вещь: пергаменты — это «приманка», состряпанная его товарищем Шеризе. Но с какой целью? Для десятиминутного фильма, снятого несколько лет назад.
Разумеется, Линкольн никак не мог в такое поверить. Необычайная сложность шифра не оставляла сомнений в том, что мастер своего дела придумывал этот шифр на протяжении долгого времени.
Но зачем Плантару понадобилось пускать пыль в глаза? Было очевидно, что изначально Плантар и Приорат Сиона намеревались привлечь к тайне внимание общественности, чтобы Франция вспомнила о потомках Меровингов в случае, если она устанет быть республикой. Де Сед сразу сказал Линкольну: «Мы надеялись на то, что все это заинтересует человека вроде вас»[158]. Когда Линкольн вгрызся в тему и обнаружил множество пятиугольников, Плантар решил, что тот продвигается слишком быстро, и решил пойти на попятную.
В 1991 году Линкольн совершил еще одно важное открытие. Он познакомился с продюсером Эрлином Хаагенсеном, который работал на датском телевидении. Хаагенсен родился на острове Борнхольм и всегда восхищался 15 борнхольмскими церквями, которые были построены в XIII веке (во времена рыцарей-храмовников). Эти церкви часто сравнивали с древними мегалитами, которые действительно были встроены в их стены. В то время Линкольн размышлял, не связан ли рисунок Ренн-ле-Шато с мегалитической эпохой. Когда Хаагенсен рассказал ему о том, что борнхольмские церкви стоят в вершинах пятиугольников, Линкольн убедился в том, что каждый из них, как говорится, «разгадал свою часть общей загадки».
Более того, Хаагенсен обнаружил, что в геометрии Борнхольма важную роль играет английская миля. Например, если геометрические построения Хаагенсена были верны, церкви Ибскер и Повлскер должны быть разделены ровно семью английскими милями. Так оно и было.
Почему именно мили? В главе «Измерение» Линколь приводит несколько обескураживающих, но весьма убедительных фактов.
Введенный в 1791 году французский метр составлял одну десятимиллионную от расстояния между Северным полюсом и экватором. Линкольн доказывает, что древнеанглийская мера длины, называвшаяся «rod», «pole» или «perch» (она составляет одну триста двадцатую мили), тоже связана с измерениями земной поверхности: один поул (198 дюймов), помноженный сам на себя (то есть в квадрате), дает километр (39 204 дюйма).
Если этот древний поул (198 дюймов) помножить на 1,618, то есть на золотое сечение, мы получим 320, число поулов в миле.
Таким образом, существует математическая связь между британским поулом и километром, а также между поулом, помноженным на золотое сечение, и милей.
Кроме того, Линкольн цитирует «Историческую метрологию» Берримана, где утверждается, что греческий стадий доказывает: грекам был известен размер Земли. Берриман спрашивает: «Была ли Земля измерена в античный период?» — и показывает, что была, опираясь на примеры из Древнего Египта, Вавилона, Шумера, Китая, Персии и многих других культур. Он доказывает, что древние меры длины и веса восходят к размерам Земли, что, в свою очередь, означает, что древние люди уже измерили Землю.
Современникам Берримана его сочинение должно было казаться безнадежно эксцентричным. Он утверждает, что многие меры длины были определенными частями земной окружности, что мера площади (акр) основывалась на десятой доле от радиуса Земли и что ряд весов базировался на плотности воды и золота. Создается впечатление, что Берриман постулирует существование каких-то древних цивилизаций, которые исчезли без следа, если не считать древних мер и весов.
Все это, конечно же, как нельзя лучше сообразуется с замечанием Хэпгуда: история необязательно развивается по прямой. Развитие может стопориться, даже идти вспять. Отсюда Хэпгуд выводил и существование цивилизаций, которые достигли высот в науке 100 тысяч лет назад.
