Композиционная строгость, шаблонность, каноническая жесткость истекали из репрезентативной ее функции: служить статусным атрибутом. «Плоскостность, локальность цвета, орнаментальность», а также присутствие гербов как маркеров были основными свойствами парсуны, истекающими из ее статусного характера. Исключительные свойства человеческой натуры, тончайшие черты его характера, физиогномические нюансы не волновали авторов парсун. Выходить за пределы узкой задачи – точно вписать фигуру в канонический набор изобразительных, репрезентативных правил – им не было необходимости. Л. И. Лифшиц выразился по этому поводу интересным образом: «В отличие от „реалистического“ европейского портрета XVII века человек в парсуне, как на иконе, не принадлежит себе, он навечно выведен из потока времени, но при этом лицо его обращено не к Богу, а к реальной действительности. Синонимом вечности здесь является не Царство небесное, а история как пространство, заключающее в себе все героические деяния великих людей». Позволительно употребить даже сравнение с «великолепным цветником» или «гербарием», где «каждое лицо, украшенное орнаментальной рамой, занимает свое особое место» и обликом своим представляет примечательные события.
Изобразительное искусство
Основным сюжетом в живописи становится светский. Особым спросом пользуется портрет во всем многообразии его форм. Развивается камерный, парадный портрет, в рост, погрудный, двойной. Во главе угла постепенно встает человек, его личность, эмоциональная картина. Даже в Преображенской серии портретов, запечатлевшей лица шутов – членов Всепьянейшего собора, – уже читается внимание к индивидуальности, самоценности человеческого лица. Например, это остро заметно в портрете Якова Тургенева. Отражаются и реалии быта: в портрете Алексея Василькова обнаруживается элемент натюрморта. Но изобразительный мир Преображенской серии еще не порвал с XVII веком. Процитируем искусствоведа Е. Гаврилову: «Это последний, заключительный аккорд древнерусской живописи». Но нельзя не упомянуть, что эта серия создавалась под влиянием западноевропейской традиции шутовского портрета и была во многом обусловлена ею.
Руки мастеров, приглашенных государем из-за рубежа, воздействовали на генезис русского искусства самым прямым образом. Среди них – Иоганн Готфрид Таннауер (1680–1737), переехавший в Царство Русское в 1711 году. Благодаря ему русские художники учились приемам позднего западноевропейского барокко, которое, например, отчетливо различимо в стилистическом решении портрета А. Д. Меншикова (1727). Вспомним и о Георге Дизеле, мастере из швейцарского Сен-Галена. Дизель открывает натуралистическую страницу, запечатлев раритеты Кунсткамеры. Среди его работ – портрет великана Буржуа с надписью «сильный мужик». Нельзя упустить из вида и Луи Каравакка (1684–1754), жившего в России с 1716 года марсельца испанского происхождения. Его должность именовалась «первый придворный моляр». Благодаря ему на русскую почву было принесено только что сложившееся направление рококо. Каравакк выполнил двойной портрет царевен Анны и Елизаветы Петровны в 1717-м, портрет Елизаветы Петровны в детстве в образе Флоры (вторая половина 1710-х), Натальи Алексеевны и Петра Алексеевича в образе Дианы и Аполлона. Любопытно, что иностранные мастера не только переиначивали русские живописные традиции по своим канонам, но и черпали вдохновение в древнерусском опыте. Так, заметно, что Каравакк в 1730-е годы изменил свой «рокайльный» стиль и приблизился к русским парсунным приемам. Наконец, нельзя забыть про Франсуа Жувене и его полотно «Мужик с тараканом» 1723 года.
XI
Как спорили впоследствии
Его «добро» слишком еще ощутительно; от его «зла» все еще, минутами, трудно дышится.
Е. Ф. Шмурло
…Мы имеем общее, прекрасное дело: посвятим занятия наши серьезно изучению, служению России – России, вышедшей из рук Петра I, равно удаляясь от пристрастных клевет иноземцев и от старческого, дряхлого желания восстановить древнюю Русь во всей ее односторонности.
Из лекции Т. Н. Грановского
За тенью великих личностей всегда следует череда грандиозных споров. Три столетия Россия живет без Петра, и все триста лет противники ломают копья, зализывают раны и сходятся в новых поединках. Петр давно превратился в образ, который существует совершенно обособленно и в определенные моменты становится довольно далеким от истинной фигуры первого императора. У сторонников европейской культуры – свой Петр, у сторонников самобытного пути развития России – совершенно другой. Двуликим Петр становится в крестьянской среде и в кружках столичных интеллектуалов. Разные ценностные и социальные системы порождают конкурирующие образы исторических фигур, часто окрашенные эмоционально. О Петре спорили историки, правители, писатели, поэты, публицисты.
Петр стал первым царем, который смело откинул пелену церемониалов и вышел к народу: вот он я! Четвертый царь династии Романовых не походил на своих предшественников, и это моментально отразилось в народных легендах, низовой попытке осмысления происходящего. Популярной была тема «подмены» государя во время путешествия за границей. Ключевский пишет о легенде про Стекольное царство («Стекольной» на Руси называли Стокгольм), где Петра схватила местная правительница, жарила на сковороде и в конце концов бросила в темницу. Русские бояре просили за своего царя, и в одном из вариантов легенды Петра посадили в бочку и бросили в море.
Еще сильнее тревожилась церковь, и здесь завязывается клубок легенд о Петре-антихристе. Календарь изменил, табак курить заставил, бороды сбрил, в новое платье нарядил! В 1703 году житель Нижнего Новгорода Андрей Иванов пришел в Москву с доносом на самого государя. Глухие толки распространялись по стране, особенно сильно гудел русский север, отстоявший в конце XVII века свое ревностное отношение к старине. «Было семь антихристов; по Писанию, должен народиться восьмой: он и есть теперь во образе Петра». Некоторые деятели церкви считали, что антихрист в конце концов выйдет из ветхозаветного колена Данова. «Даново племя – это царское племя, а ведь государь родился не от первой жены, а от второй; так и стало, что родился он от недоброй связи, ведь законная жена бывает только первая».
Но к концу царствования Петра свой голос обрели те, кто был обязан первому императору возвышением. Канцлер Головкин писал, упрашивая государя принять императорский титул, что его подданные «из небытия в бытие произведены и во общество политичных народов присовокуплены». Прямо и лаконично выразился о Петре И. И. Неплюев: «…На что в России ни взгляни, все его началом имеет, и что бы впредь ни делалось, от сего источника черпать будут».
Смерть царя заставляет мыслящих людей подвести черту: насколько сильно изменилась Россия за срок петровского правления? Иван Кириллов в 1727 году издавал статистический труд с характерным названием «Цветущее состояние всероссийского государства, в каковое начал, привел и оставил неизреченными трудами Петр Великий». Антиох Кантемир в 1730 году работает над поэмой «Петрида». Она так и не была окончена, но литератор описывает цветущее состояние Петербурга. «Российцы в Ингрии засели», и Петр начал «сзидати» новый город.
Над бреги реки всходят искусством преславным
Домы так, что хоть нов град, ничем хуждши давным.
Петр Крекшин, собирая материалы о Петре, отмечал, что он «недостоин отрешити и ремень сапога его». А. П. Сумароков пошел еще дальше и сравнивал Коломенское, где появился на свет Петр, с местом рождения Христа.
Российский Вифлеем, Коломенско село,
Которое на свет Петра произвело!
Ты счастья нашего источник и начало,
В тебе величие Российско воссияло.
Встречались и причудливые примеры почитания царя. Один инвалид поставил портрет императора в один ряд с иконами, по ночам зажигал свечи, молился перед изображением Петра. Местный архиерей сделал мужичку замечание, на что инвалид резонно ответил: «Сам Бог прославил его, не допустя коснуться до него смерти и раны; а ты говоришь: не должно образу его молиться!» В итоге «поклонник» Петра перестал жечь свечи, но самого портрета так и не убрал.
Новый виток интереса к Петру разворачивается в 1740-е годы, когда трон переходит в руки Елизаветы, дочери первого императора. Поэты соревновались в восхвалении петровских реформ и побед, иногда доходя, по выражению Е. Ф. Шмурло, до «крайнего гиперболизма». Ломоносов сочинил пять надписей к будущей статуе Петра Великого, среди них была и такая:
Не верили, что он един от смертных был,
Но в жизнь его уже за бога почитали.
Знаменитая ломоносовская формула «Он Бог твой, Бог твой был, Россия» появится в 1743 году. Ломоносов пытался создать и эпическую поэму, посвященную фигуре первого императора, но дальше двух песен, пусть и весьма объемных, не продвинулся. Сумароков, вспоминая Петра в 1759 году, не находит ласковых слов для отечественной истории XVII века: «До времен Петра Великого Россия не была просвещенна ни ясным о вещах понятием, ни полезнейшими знаниями, ни глубоким учением; разум наш утопал во мраке невежества, искры остроумия угасали и воспламениться не имели силы». С рождением Петра на горизонте появилась «предвестница Солнца, багряная Аврора». Как заметил С. Ф. Платонов, первое поколение русских людей XVIII века и деятели, близко знавшие Петра, наделяли императора сверхъестественной силой.
