Всё переплетено. Как искусство и философия делают нас такими, какие мы есть - Альва Ноэ

Некоторые утверждают, что если наука встроена в культуру и связана с искусством и философией, если она является человеческой деятельностью, то это подрывает ее претензии на подлинное знание. Так или иначе, наука ничем не лучше религии: это просто еще одна практика с собственной произвольной онтологией.

Но с какой стати так говорить? Верно как раз обратное. Чтобы попасть стрелой в цель, мне нужно кое-то сделать: прицелиться и сконцентрироваться. Тот факт, что я являюсь помещенной в тело, встроенной в культурно насыщенную ситуацию личностью, не является препятствием для того, чтобы я иногда добивался успеха. На самом деле именно эта включенность дает мне не только физические средства – лук, стрелы и тренировки, – но и мотивацию для того, чтобы попасть в цель. Наука и восприятие – аналогичные виды человеческой деятельности, направленные на уверенное познание мира.

Человеческая жизнь дает нам не только цели, но и целый клубок значимых связей и вовлеченностей, благодаря которым вопросы, мишени, луки и стрелы, дела любого рода вообще поддаются осмыслению. Но нет ничего относительного, субъективного, просто конвенционального или вымышленного в том, удалось мне попасть в цель или нет. Дрейфус, на близких идеях которого я концентрируюсь на следующих страницах, приводит в качестве примера молоток, с одной стороны, и дерево и железо, из которых он сделан, – с другой [249]. Первый является культурным объектом, но природа вторых, дерева и железа, не зависит от того, как мы их используем. Мы можем попасть в когнитивную цель и понять эту природу, а можем и не понять. Наше стремление сделать это отражает что-то в нас самих. Вопросы о дереве и железе – это, в конце концов, наши вопросы. Но, опять же, удастся ли нам попасть в цель, связано с тем, чего мы добиваемся по отношению к самому физическому миру.

Поэтому, по мнению Дрейфуса, можно понимать, что наука – дело рук человека, и в то же время поддерживать то, что он и Чарльз Тейлор называют «сильным реализмом» в отношении мира природы – например, таких вещей, как золото, железо, дерево и так далее. Рассмотрим эту точку зрения подробнее.

По мнению Дрейфуса, то, что он называет «основанным на навыках преодолением» (skillful coping), является нашей базовой, фундаментальной, изначальной ориентацией в мире. В условиях гравитации мы обретаем вертикальное положение не с помощью мысли, не путем анализа, не благодаря языку или культуре, а посредством своего рода телесного мастерства, восприимчивости к гравитации как таковой. В этом примере заключается парадигма экспертизы и процветания человека во всех сферах. Компетентный человек – это тот, кто ориентирован на мир таким образом, что мир принимает трудные решения как бы за него. Нам не нужно думать, где встать, когда мы разговариваем, – мы спонтанно оказываемся в нужном месте; и так на протяжении всей жизни. Умелое преодоление – это достижение оптимального сцепления, причем в самых разных областях нашей жизни. Шахматист, настоящий мастер, позволяет доске говорить; положение на ней само просит его сделать следующий ход. Опираясь на Хайдеггера, а также на Мерло-Понти, Дрейфус считает, что основной модальностью того, как проявляется мир, является его необдумываемая подручность.

Интересно в ориентации на мир, основанной на навыках преодолевать ситуацию, то, что она не поддается эксплицитности и артикуляции; это область чувств, а не мыслей, где в своих действиях мы руководствуемся ощущаемым чувством правильного [250], примитивным чувством полагающегося [251] или чувством напряжения, которое снимается по мере приближения к оптимальному. Именно этот факт объясняет, по мнению Дрейфуса, почему наука о человеке ограничена в своих возможностях. Человеческие потребности ситуативны, контекстуальны и поэтому не поддаются ясному выражению или изложению. Попытаться их выразить или изложить значило бы исказить и подменить наше изначальное отношение вовлеченности.

Мысль, как и перцептивное сознание объектов, достигается, по Дрейфусу, прерыванием нашего основанного на навыках преодоления, нашего просто ощущаемого стремления к оптимальному сцеплению и достижением «отстраненного отношения» к миру и нашему положению. Когда вы отстраняетесь, вы, по выражению Хайдеггера, размиряетесь или деконтекстуализируетесь [252]. Вы ослабляете зависимость между тем, чем являются вещи, и контекстом, в котором вы и они находитесь. Отстранение нарушает то, что Гуссерль называл жизненным миром, но дает начало области присутствия, то есть вселенной, рассматриваемой как область сущностей и процессов, в отношении которых мы можем занять научную позицию.

Для Дрейфуса проведенный Патнэм и Крипке анализ референций и значения понятий «естественного вида» является средством объяснения того, как реализм может опираться на социальные практики и культурные воплощения [253]. Например, мысли и разговоры о воде могут направляться нашей культурно обусловленной и, так сказать, случайной концепцией (или стереотипом) о том, что такое вода – например, что это жидкость, которая течет из кранов, заполняет резервуары, имеет определенный вид и вкус и так далее. Но эта концепция, как бы сильно она ни определяла то, как мы думаем и говорим, служит лишь для того, чтобы сузить и точно определить референцию того, о чем мы говорим. Как только мы действительно определили референцию – мы пришли к настоящему образцу воды, – мы можем оставить миру, реальности возможность определять природу реального объекта наших мыслей и разговоров. Мы говорим о H₂O, даже если мы никогда не слышали о H₂O – если мы на самом деле еще не открыли молекулярную структуру воды или если мы попросту не знаем об этом открытии. Опять же, если бы не мы, люди, не было бы ни интереса к воде, ни мыслей о воде, ни разговоров о воде, ни проблемы природы воды, ни теорий о воде. Но природа воды от нас не зависит.

Такой взгляд не только примиряет факт человечности науки с реалистичным представлением о ней, но и объясняет, почему мы не можем достигать научных результатов, когда речь идет о сфере человеческого. В отличие от воды мы сопротивляемся объяснению, ведь мы сопротивляемся тому, чтобы нас сделали наличествующими или просто происходящими.

Поразительная особенность изложения Дрейфуса – не уверен, что эта критика применима к Хайдеггеру и Мерло-Понти, – заключается в том, что в нем может не найтись места для феномена переплетения, и это обстоятельство имеет серьезные последствия.

Ограничивая наше внимание будто бы фундаментальным уровнем, Дрейфус склонен пренебрегать неизбежно хрупким характером присутствия мира, а также нашего основанного на навыках взаимодействия с ним. В действительности оптимального сцепления не существует. Вернее,