Так, валовой внутренний продукт всех трех республик Прибалтики в ее лучшие годы составлял лишь 4% от общего продукта СССР, население – менее 2,8%. Тем не менее в общественном сознании, идеологии, в общесоюзном управлении прибалтийской группе была присвоена та же "политическая валентность", что и, скажем, группе славянской, качественно превосходившей прибалтийскую по экономическому объему, размеру территории, численности населения. То, что самая мощная из республик, РСФСР, была поставлена в один семантический ряд, наряду и наравне с несоизмеримо меньшими другими, объективно приводило к перекачке не только политического внимания, но и материальных ресурсов от России к этим другим. Дело не в "несправедливости" подобного положения (известно, что в мировых ценах небольшое положительное сальдо в торговом обмене союзных республик с Россией имелось лишь у Азербайджана, тогда как у прочих оно было существенно отрицательным), – главное, на наш взгляд, в другом: резко снижалась эффективность системы в целом. Специалисты по задачам оптимизации свидетельствуют: если в стратегию развития системы заложен принцип равнения на среднее, а не на высшее, это не способствует высоким темпам развития. Но иначе при существовавшем государственно-политическом устройстве быть не могло – в силу самой логики наличествовавшего строения (а не только потому, что в Политбюро сидели "неподходящие" персоны – вопрос в том, из чего они исходили, какою логикой руководствовались).
И все-таки регионально-политическое деление Советского Союза было не столь произвольным, как это порой приписывают авторы из разных политических лагерей. Как, исходя из гипотезы совершенно произвольных членений, объяснить не только успехи, но и длительную прочность СССР? Одной диктатурой? – Но никакое насилие не спасет, если стоит на зыбком фундаменте. Политическая интуиция Сталина демонстрировала зачастую удивительную точность и тонкость (в рамках, разумеется, тех стандартов, эпохи). Здесь были не только восприняты наиболее острые, "прогрессивные" тенденции, действующие в современном развитом мире ( 3 + 1 ), но и точно определено, где следует отступить от заданной схемы, обратиться к другой, в своих конкретных условиях не менее обязательной. Это нашло, на наш взгляд, выражение в принципах разделения Средней Азии.
Почему упомянутый регион был разделен на 5 союзных республик? Большая часть соответствующей территории вообще никогда не обладала собственной государственностью, здесь в основном доминировало племенное, клановое разделение (например, казахские жузы), а не национальное, отвечающее более высокой исторической ступени.Тем не менее "искусственное", "навязанное из Москвы" членение оказалось настолько прочным, что устояло и в нынешний смутный период, обойдясь без серьезных территориальных претензий одного государства к другому. (Признание территориальной целостности друг друга, нерушимости существующих границ подтверждено на совещании среднеазиатских государств 23 апр. 1992 г. в Бишкеке [279].) Напомним, что в 1930-е гг. Средняя Азия была чисто аграрной, пребывающей на родовой и феодальной ступенях коллективного сознания, общественных отношений, жизненного уклада. Могли ли ей подойти абсолютно те же логические принципы, что демонстрировали эффективность и жизненность на материале стран индустриальных, характерно массовых социумов, т.е. принципы 3 + 1, отличающиеся известным "авангардистским" оттенком?
Как мы помним, Средняя Азия была включена в общую конструкцию СССР, ее внешняя роль вполне укладывалась в функционирование коммунистического государства, но подходили ли те же ключевые решения для внутреннего государственно-политического устройства данного региона? Полагаю, Сталину потребовалась не одна бессонная ночь, анализ в том числе горького (басмаческое движение) опыта по стабилизации региона, взбудораженного более крупным, общим политическим катаклизмом, чтобы прийти к тому, к чему он пришел. Навряд ли теперь возможна реконструкция его хода мысли, но любопытно, что результаты здесь совпадают с результатами современных теоретиков.
Что отличает аграрные общества от индустриальных? – Ведущей производительной силой и ценностью первых является земля, во вторых центр тяжести материальных и психологических ценностей смещается в сторону промышленного производства, производительность которого лишь косвенно связана с площадью территории (индустриальные общества делят в первую очередь не землю, а рынки, в них доминирует специфически урбанистическая психология). Средства коммуникации аграрной эпохи качественно уступают таковым эпохи индустриальной, поэтому реальное, значимое для общества сообщение (торговое, транспортное, информационное) осуществляется в них в основном с непосредственными соседями по территории. Человек из аграрного мира не приобрел еще характерной для индустриальных, массовых обществ подвижности: географической, социальной, исторической, культурной. Этот человек является оседлым в прямом и переносном значениях, будучи привязанным к дому предков (унаследованному участку земли), к тому роду, сословию, к которым принадлежит от рождения, к традициям, историческому укладу, не устремившись еще по пути того, что принято именовать прогрессом. (Кочевой скотоводческий уклад, в общем, не нарушает данного положения, ибо кочевник гонит стада "по кругу", по столетия назад заведенным и определенным местам, строго соблюдая деление на пастбища свои и чужие, – см. циклические сезонные перекочевки в течение года, напр. [105, c. 117].) Преобладающая значимость территории, практическое внимание главным образом к непосредственным соседям – эти факторы действуют не только в реальности, но и в умах, обусловливая наличие соответствующих ментальных, логических матриц.
Видный ориенталист А.Е.Лукьянов [194, c. 21] приводит в качестве последних членение, свойственное традиционной культуре Китая и Индии, а именно деление на центральное, северное, южное, западное и восточное племена (итого 5). В таком виде воспринимается мир, такие формы диктуются заведенным образом жизни. С.Ю.Баранов обнаруживает множество подобных (с точностью до "картографического наклона") структур в истории войн и союзов от древнего Востока до новой (но не новейшей) Европы: повсюду формируются "естественные" (для того человека), относительно автономные и крупные регионы, чье строение подразумевает наличие пяти основных частей.(7) Но не в подобных ли исторических, типологических условиях пребывала и Средняя Азия 1930-х гг.? Не это ли удалось угадать И.В.Сталину, разделившему регион на Узбекистан, Казахстан, Таджикистан, Киргизию и Туркмению? Не станем судить, как в других отношениях, но в плане количества составных элементов здесь была продемонстрирована адекватность, – так же, как в применении к государственно-территориальному устройству Средней Азии критериев, отличных от принятых в других группах (напомним, каждая из славянской, закавказской, прибалтийской групп была представлена тремя союзными республиками).
Вполне допустимо, что на многих среднеазиатских жителей 1930-х годов их государственное строительство могло производить впечатление чего-то далекого, порождения игр могущественного Кремля и местных коммунистических ханов. Но это не помешало впоследствии сформироваться новому для них национальному сознанию, и структура оказалась жизнеспособной. В процессе политического строительства исключительно важен фактор "естественности", т.е. того, что "все", по крайней мере репрезентативное большинство, готовы признать таковым, готовы в пандан прочувствовать соответствующую "семему", ощутить ее внутреннюю оправданность ("законность") и даже по-своему вдохновиться ею (имагинативный момент).
Вообще, нам, вероятно, помогут в понимании происходящего – не только в мире, но и дома у нас – следующие соображения о соотношении структурных схем и человека. На мой взгляд, дело не только и даже не столько в том, чтобы "справедливо", "законно" разделить территории или зоны влияния. Дело не столько в том, чтобы удовлетворить противоречивые и часто маловразумительные пожелания максимально многих, а в том, чтобы функционирование, взаимоотношения существующих или вновь созданных территориальных субъектов оказались понятны, интересны большинству, чтобы порождаемые межсубъектными отношениями схемы отвечали строгой логике, продуктивной в соответствующих исторических условиях, чтобы олицетворение этих схем в конкретных живых субъектах ("персонажах") обладало архетипической глубиной, увлекало, затрагивало сердца миллионов, заставляло их в унисон трепетать. "Чтобы жизнь стала романом", от которого не оторваться.
Так, в середине ХIХ в. в урбанизированной, индустриализированной Франции появляется книга А.Дюма с необычным, "ненормативным" четвертым героем, д'Артаньяном, и этот образ сразу захватывает сердца других народов, пребывающих на сходной стадии развития и, значит, обладающих гомоморфным типом сознания, затем появляется множество подражаний (пусть и с разным аксиологическим знаком). Сознание традиционалистских обществ отлично, но и ему присущи собственные психические, логические матрицы. Каждой стране свойственно одушевлять ("гилозоизировать"), антропоморфизировать свой народ и другие, представлять их в виде "живых" субъектов. Если относительно компактная группа укладывается в одну из упомянутых матриц, в ней "сходятся концы с концами", и группа имеет серьезные шансы оказаться устойчивой.
