Прежде всего, в 1992 г. государства Средней Азии и Казахстан признают нерушимость существующих между ними границ, декларируют наличие общих интересов [279]. Во-вторых, часть стран региона: Казахстан, Узбекистан, Киргизстан, – еще на старте образовали так называемую "Алма-Атинскую тройку", создали единое экономическое пространство [412], связали себя сеткой договорных отношений. В-третьих, одно из государств, а именно Туркменистан, объявило об официальном нейтралитете. Значение этого нейтралитета, очевидно, не выходит за границы Средней Азии и ее южных соседей, поскольку Туркменистан вступил в СНГ, первым признал двойное гражданство с Россией. Но в своем собственном регионе Туркменистаном, по всей видимости, избран путь "остальных" (напомним, отнюдь не бессмысленный, не деструктивный). Наконец, в-четвертых, остается Таджикистан.
Эта страна этнически отличается от соседей: ее коренное население – не тюрки, а представители индоиранской ветви индоевропейских народов. Это единственное из государств региона, широко открывшееся свежим демократическим ветрам из обновленной Москвы и попытавшееся допустить у себя многопартийность, за что заплатило кровавую цену гражданской войны. (Здесь уместно констатировать, что весь регион, по всей очевидности, не достиг состояния специфически массовых социумов, способных сравнительно благополучно для себя обзаводиться многопартийной системой. Хотя, собственно, и нигде, никогда подобный процесс не проходил вполне безболезненно. Зато – как и в советский период – в своих внешних функциях, на уровне межрегиональных, межгосударственных отношений субъекты региона ведут себя согласно современной, "индустриальной" логике.) Обе главные силы гражданской войны в Таджикистане отличались политической экзотичностью. Одной из сторон не удалось сорвать с себя ярлык коммунизма, дезавуированного самими московскими патронами (во всех остальных среднеазиатских государствах эта процедура прошла достаточно гладко, несмотря на сохранение, в основном, как руководящих персон, так и фактической однопартийности). Другая сторона таджикского конфликта представляла радикальное крыло Исламской партии Возрождения [255], вызывая ассоциации с мировым фундаменталистским течением, – хотя, как и ее противники, была всерьез заинтересована в поддержке Кремля.
Отметив, что и в других случаях типологически четвертый элемент обычно переживает переходный процесс в наиболее трагических формах, констатируем, что постсоветская Центральная Азия структурируется согласно принципу 3 + 1, точнее, 3 + 1 и "остальные". Напомним: Узбекистан, Казахстан, Киргизстан в качестве базовой тройки, Таджикистан – в функции "четвертого" (Таджикистан, после национального примирения, также принят в Центрально-Азиатский союз(12) ), а нейтральный Туркменистан – в роли "остальных". Прежняя аграрная пятизвенность, не затрагивая списочного состава, на глазах трансформируется в соответствии с новыми – более отвечающими нынешним условиям – внутренними критериями. Заметим, все происходит как бы "само по себе", без каких бы то ни было – просто отсутствующих – стратегических планов. Относительная автономность региона, наличие общих интересов подтверждены на встрече в Ашхабаде в январе 1998 г. [16,17].
Контуры кватерниорности прослеживаются и в странах в отдельности. Например, коренное население Кахахстана, переживающего, согласно аналитическому обзору Д.Трофимова ("Известия" от 6.06.1994), родоплеменной ренессанс, традиционно делится на три жуза: Старший, Средний и Младший (ареал Старшего – южный Казахстан, Среднего – центральный и восточный, Младшего – западный и северный). Различно их положение и на социально-политической карте. Так, в ХIХ в. ханы Младшего и Среднего жузов служили главными претендентами на общеказахское лидерство; в советский период на первый план выдвинулся Старший (Кунаев и Назарбаев – из него), тогда как выходцы из Среднего составляли научную и культурную элиту. Воинственный Младший жуз выдвинул из своих рядов самых ярких революционеров 1920-х гг. ХХ век кардинально изменил демографический облик, поскольку ныне в Казахстане проживает 30% (недавно до 40%) неказахского, главным образом русского, населения. Современное этно-политическое строение, следовательно, описывается формулой 3 + 1. Славянская (вернее, "русскоязычная") группа отличается более высоким уровнем образованности и профессиональной квалификации, в первую очередь с ней связаны надежды на модернизацию. Но те же "русскоязычные" территории оказываются источником наиболее острого риска: наличие сепаратистских настроений. Перевод Н.А.Назарбаевым столицы Казахстана из южной Алма-Аты в северную Астану (бывший Акмолинск, Целиноград) убивает, похоже, сразу нескольких зайцев.
Сделав шаг в сторону, за рамки СНГ, небезынтересно заметить, что след аналогичных конструкций обнаруживается и на южных границах Средней Азии – в Афганистане. Не в данном контексте обсуждать, внутренние ли, внешние факторы или их сочетание обусловили вступление этой страны в революционную полосу, но теперь основными силами в афганской гражданской войне оказались следующие. Согласно газетным сообщениям, "Северный альянс" объединяет войска президента Бархануддина Раббани (в его правительстве доминировали таджики-шииты), лидера узбеков Абдул Рашида Дустума и знаменитого полевого командира Ахмад Шаха Масуда (сменившего бывшего премьер-министра Хекматиара). Тройственный альянс противостоит четвертой силе, фундаменталистскому движению "Талибан", см. [384, 78, 184, 76]. На состоявшихся 14 марта 1999 г. в Ашхабаде переговорах талибы выразили согласие на сотрудничество опять же с тремя ведущими силами, отвергнув участие остальных [123]. При этом основными этническими группами в Афганистане являются пуштуны (около 40% населения [там же], именно они составляют ядро движения "Талибан"), таджики, узбеки, хазарейцы, туркмены. С учетом "нейтральности" туркменов, активных сил по-прежнему М = 4. Соседями же Афганистана, так или иначе влияющими на конфликт, являются Пакистан, Иран, а также постсоветские Узбекистан, Таджикистан, Туркменистан. Последний – нейтрален, значит, и по данному признаку структура представляется "четыре плюс "остальные"".
Вероятно, полезно еще раз коснуться черт семантически четвертых элементов вообще – будь то большевизм в системе типов политических течений, Северная Ирландия в Великобритании, Квебек в НАФТА, Конфедерация народов Кавказа или Чечня в кавказском ансамбле, Таджикистан в постсоветской Центральной Азии, движение "Талибан" в Афганистане и др. Их отмеченный еще Юнгом "девиантный", "вирулентный", нарушающий нормы характер схватывается и текущей математической моделью. Решение М = 4, как мы помним, сопровождается "странным" решением М = – 1, см. (8). В разделе 1.5 будет более обстоятельно затронута семантика варианта М = – 1, здесь же, забегая вперед, достаточно отметить, что ему отвечает, метафорически выражаясь, определенная "негативация", "самоотрицание" системы, так сказать, "воля к самоуничтожению". В чистом виде этот мотив не реализован в кватерниорных политических системах, однако он сопутствует им в качестве более или менее отчетливой коннотации. Решение М = -1 появляется вместе с М = 4, тогда как в случаях М = 3 или М = 5 оно отсутствует. Поэтому трансформация тринитарных систем в тетрарные сопровождается развязыванием упомянутых "негативистских" тенденций, что безошибочно и фиксируется свидетелями и аналитиками. Пришедшее разрушение, "зло" принято адресовать ненормативному четвертому элементу (ведь до его рождения "все было в порядке"), тогда как с точки зрения используемой модели корректнее было бы говорить о неотъемлемых логико-ментальных особенностях новой системы в целом. Со временем острота противопоставления трех традиционных элементов четвертому может сглаживаться, кватерниорность входит в привычку, составляет новую норму, и момент "негативации" уходит на глубину, с которой его проявления превращаются в малозаметные. Сказанное, повторяю, станет понятнее после раздела 1.5, но – "дорога ложка к обеду" – упоминание о неотъемлемом коннотативном значении структур М = 4 позволяет, надеюсь, лучше понять и анализируемые политические кватернионы.
Подводя итог, семантическая структура складывающегося СНГ, или Евразийского блока (дело не в названиях), представляется следующей. Совокупность "Россия, Украина, Беларусь и Казахстан" является его репрезентантом лишь в первом – хотя и важном, работающем – приближении. Более строго ту же структуру, на наш взгляд, удастся передать, если Россия, Украина, Беларусь сохранятся в качестве базовой тройки, тогда как место типологически "четвертого" окажется принадлежащим сразу двум составным элементам: постсоветским Центральной Азии и Кавказу. Оба региона (подсистемы, субблока, региональных ансамбля) – пограничные с большим миром ислама и, соответственно, "амфифильны". Они оба – не только географические, этнические, культурные, но и стадиально-модернизационные маргиналы по отношению к государствам славянским. Согласно мир-системным членениям, если славяне принадлежат зоне мировой экономической полупериферии, то Центральная Азия и Кавказ – периферии, т.е. вторые отделены от первых важной глобальной границей. Четвертых элементов здесь два – по той же, к сожалению, не объясненной в настоящем разделе, причине, по которой в ООН, наряду с СССР, пребывали УССР и БССР (т.е. с позиций международного права над соответствующими территориями по существу был признан двойной суверенитет: общесоветский и национально-республиканский) или по которой в управлении делами Северной Ирландии, легитимной части Соединенного королевства, стала принимать участие и Ирландия. Как и прежде, воспользуемся графическим изображением:
