При этом на первый план им выдвигается задача вооружения рабочих, что означало практическую подготовку вооруженного восстания. «Что нам нужно, чтобы действительно победить? Для этого нужны три вещи: первое — вооружение, второе — вооружение, третье — еще и еще раз вооружение»[280]. Однако, если для некоторых районов России, в частности для Москвы и Петербурга, такая постановка вопроса была еще в большей или меньшей мере правомерна и подкреплена реально складывавшейся ситуацией, то для Тифлиса, где провозглашалась эта задача, как и в целом для Закавказья, ставить вопрос о вооруженном восстании было несерьезно. Да и последующий ход событий убедительно это подтвердил. Так что радикализм Кобы нередко выходил за пределы реальности, часто он не имел под собой реальной почвы.
Проживая в основном в Тифлисе, он чуть ли не непрерывно разъезжает по различным районам Закавказья (Батум, Чиатуры, Баку, Кутаис и другие города), где выступает на всякого рода митингах, собраниях, дискуссиях. Неизменно в центре его выступлений находится критика позиции и взглядов меньшевиков, и порой даже создается впечатление, что не в царизме, а в них он видит своих главных противников.
Такая политическая аберрация, когда удар нацеливается не против главного противника, а против своих, пусть и ненадежных и непоследовательных союзников, постепенно, шаг за шагом превращается в одну из отличительных черт сталинской политической стратегии. Может быть, в его сознание слишком запал афоризм любимого им поэта Ш. Руставели — «недруга опасней близкий, оказавшийся врагом». Настолько запал, что превратился в некий политический императив, которым он руководствовался во внутрипартийной борьбе. Прямых оснований полагать так, конечно, нет, но объективность требует указать на эту черту политической стратегии Кобы. Впрочем, эта стратегия лежала в русле общей стратегии, проводившейся большевиками. В этом отношении он показал себя последовательным сторонником и проводником большевистской линии, важнейшие принципы которой разрабатывались и обосновывались Лениным.
Если подойти к вопросу о первой русской революции в психологическом ключе, точнее с точки зрения того, верил ли сам Сталин, как и другие участники движения, что им удастся добиться своей цели — свержения царизма, то на этот вопрос следует, пожалуй, дать вполне определенный положительный ответ. Да, они искренне верили в возможность практической реализации своей программы-минимум. Ведь и сам факт того, что при ином, более благоприятном стечении обстоятельств, революция могла окончиться для царского режима крахом не в 1917 году, а гораздо раньше, — уже сам этот факт весомо говорит в пользу того, что программы различных революционных сил тогдашнего российского общества, в первую голову большевиков, были построены отнюдь не на песке.
Впоследствии, когда первая русская революция окончилась поражением, большевики во главе с Лениным подвергли серьезному критическому разбору причины своих, да и других революционных сил, ошибок и просчетов. В мою задачу не входит рассмотрение всех этих вопросов, хотя они и имеют непосредственное касательство к формированию политической философии и политической психологии Сталина. Думается, что генеральная репетиция Октябрьской революции многому научила тех, кто впоследствии выступил в качестве режиссеров и участников грандиозного исторического поворота, коим и стали события 1917 года в России.
Для Сталина участие в бурных процессах 1905 года было большой и чрезвычайно поучительной школой. В политике он уже перестал быть новичком и учеником. Нисколько не преувеличивая его роль и участие в первой русской революции вообще и в революционных событиях того времени на Кавказе, как это делалось в период нахождения Сталина у власти, все же с достаточным основанием можно утверждать: он был активным деятелем революционного потока. Непосредственная вовлеченность в чрезвычайно стремительно развивавшиеся события тех лет значительно расширила его умственный и нравственный горизонт, способствовала закладке более основательного фундамента, необходимого для того, чтобы стать политической фигурой общероссийского масштаба. Во время первой русской революции на политическом горизонте его звезда еще не взошла. Больше того, фигурально выражаясь, такую величину, как Сталин, в то время невозможно было разглядеть в самые мощные телескопы. Пока полем его деятельности был Кавказ. Но накопленный им политический, организационный и интеллектуальный потенциал уже искал выхода на более широкую арену. И первым шагом в этом направлении явилось участие Кобы в конференции большевиков в Таммерфорсе (Финляндия, декабрь 1905 года).
8. Знакомство с заграницей: Таммерфорс, Стокгольм, Лондон
Было бы, однако, неправильным считать, что сам Сталин ставил перед собой непосредственную задачу выйти на общероссийскую политическую арену. Как говорится, одних честолюбивых побуждений, пусть и подкрепленных уже обретенным опытом, было недостаточно. В этом контексте интересен такой факт из его политической карьеры. Большинство биографов Сталина акцентируют внимание на том факте, что Коба не был делегатом III съезда партии (апрель 1905 г.). Из этого факта делается вывод, что он в тот период занимал довольно скромное место и играл столь же скромную роль в большевистской организации. Представителями от Кавказа были Каменев, Невский, Цхакая и Джапаридзе (пятый делегат от Кавказского союза не установлен). Коба в число делегатов не попал. Троцкий объясняет отсутствие Кобы тем, что последний якобы лишь незадолго до съезда примкнул к большевизму, не входил в созданное ноябрьской (1904 г.) конференцией бюро и, естественно, поэтому не мог претендовать на мандат[281].
На проблеме «Сталин и меньшевики» мы уже останавливались выше. Здесь же следует лишь отметить, что объяснение Троцкого не базируется на каких-либо достоверных фактах и носит чисто умозрительный характер. Можно, разумеется, согласиться с тем, что действительная роль и место Кобы в тогдашней кавказской организации большевиков не соответствовали той картине, которая рисовалась историографией в сталинские времена. Однако представляется бесспорным, что он был одним из наиболее активных и видных в кругу деятелей большевистской организации, что подкрепляется многочисленными фактами, в том числе и свидетельствами самой царской полиции. О причинах его неучастия в работе съезда судить сейчас трудно. Оно могло быть вызвано различными причинами, но едва ли теми, о которых пишут некоторые биографы Сталина. Косвенным подтверждением такого вывода явился и факт участия Кобы в конференции большевиков в финском городе Таммерфорс.
Сама эта конференция была первой чисто большевистской конференцией. Значение этой конференции в истории партии и в становлении большевизма нельзя назвать эпохальным. Однако чрезвычайно примечательным был особый упор, сделанный конференцией на культивирование демократических начал в партийной жизни, что уже само по себе рисует большевиков отнюдь не как неких антиподов принципов демократии. Так, в резолюции конференции о реорганизации партии указывалось: «Признавая бесспорным принцип демократического централизма, конференция считает необходимым проведение широкого выборного начала с предоставлением выбранным центрам всей полноты власти в деле идейного и практического руководства, наряду с их сменяемостью, самой широкой гласностью и строгой подотчетностью их действий.»[282]
Если в жизни партии конференция не явилась событием исключительной важности, то именно таковым она стала для Сталина. Объясняется это простым, но имевшим далеко идущие последствия фактом — на ней он впервые встретился с Лениным, между основателем большевизма и бесспорным вождем партии и его будущим преемником впервые был установлен личный контакт. В дальнейшем характер отношений между ними во многом самым существенным образом повлиял на исторические судьбы страны. Но подробнее об этом пойдет речь в соответствующих главах. Сейчас же стоит привести высказывания самого Сталина о том, какое впечатление произвел на него Ленин. К сожалению, история не располагает какими-либо сведениями, касающимися впечатления, произведенного на самого Ленина молодым революционером с Кавказа. Да и говорить об этом не приходится: слишком разновеликими были и роль, и место, и авторитет обоих этих деятелей в тот период.
Вот впечатления Сталина.
«Впервые я встретился с Лениным в декабре 1905 года на конференции большевиков в Таммерфорсе (в Финляндии). Я надеялся увидеть горного орла нашей партии, великого человека, великого не только политически, но, если угодно, и физически, ибо Ленин рисовался в моём воображении в виде великана, статного и представительного. Каково же было моё разочарование, когда я увидел самого обыкновенного человека, ниже среднего роста, ничем, буквально ничем не отличающегося от обыкновенных смертных…
