— Без «калыму» хватит, если жить нормально. 170–180 в месяц, чего еще надо?
Пассажир хмыкнул, помотал головой:
— Не разгуляешься. Да вообще опасная работенка у вас.
— Обыкновенная, шоферская.
— Не-е. Могут тюкнуть сзади чем-нибудь тяжеленьким, и — привет на тот свет.
— Полтора года на такси, пока не тюкнули,— засмеялся Коля. — Вот неплательщики случаются. Наездит и смотается, а таксист за него вноси по счетчику из своего кармана.
— Но-о? Вот гады. А я таких, знаешь…
Под шоферский разговор выехали из города, промчались мимо поселка Старатель, мимо пустынных, заснеженных полей совхоза. Фары далеко глядят на прикатанный снег дороги, подмигивают встречным машинам. А кругом тьма, безлюдье.
Но вот и поселок встречает приветными, домовитыми глазами окон, главная улица озарена светильниками. Под горку, через мост.
— Погоди, остановись, — тронул парень Колю. — В магазин заскочу, бутылку прихватить для встречи.
— С этим ты опоздал — восьмой час, спиртное не дадут.
— Кому, мне? Хо! У меня везде блат. Тебе сигарет купить?
Справа от дороги светятся стеклянные витрины магазина, толпятся вечерние покупатели. Но пассажира долго ждать не пришлось, минут через пять вернулся, шлепнулся рядом с Колей, подмигнул, ощерился, Показал из кармана горлышко бутылки.
— Видал? Порядок. А это тебе, — бросил на сиденье пачку сигарет «ТУ-134». — Жми прямо. За церковью свернешь направо, на крайнюю улицу.
За церковью пришлось сбавить скорость, тащиться еле-еле: дорога тут заснежена, ненаезженна. «Волга» переваливалась на ухабах, седока то прижимало по-братски к шоферу, то отбрасывало к дверце. Миновали узкий, валкий переулок, выбрались на крайнюю улицу, здесь поровнее чуть.
— Давай влево, друг, к последнему дому.
Фонарей здесь нет, лишь окна изб светят в снег перед собою. Падает снежок, редкий, пушистый. Сельский дремотный пейзаж… Вот куда занесло таксиста под конец смены. Подзадержится он сегодня.
— Стоп, хорош, — седок открыл дверцу, вылез. — Жди, я в момент. Оденется батя, и двинем в город. Так что, считай, тридцатку имеешь.
До избы метров двадцать, тропку занесло, замело.
— Как же ты отца-то приведешь? Помочь тебе?
— Ничо, сами управимся.
Сами так сами, Коля не спорил. Избушка светит окнами, ждет. И Колю ждут — Зина, Олежка…
Вдруг неясная тревога обожгла, вправо глянул — близко в лицо ему два ружейных ствола, два смертных зрачка… Отпрянул, заслонился рукой и — грохнуло, болью пронизало… Повалился шофер из машины в снег…
Пассажир, выставив перед собой короткий ружейный обрез, обошел капот машины — к рулю, видно, хотел… или что он хотел? Но навстречу из сугроба поднялся, встал, покачиваясь, окровавленный шофер.
— Ты за что меня?
Он живой?! Не прикончил, выходит? Навел опять обрез в грудь раненому, палец на курок.
— За что?
Не выстрелил. Не выдержал все ж тихого вопроса, взгляда. Повернулся, побежал прочь, к близкой черной полосе леса. За падающим снегом черная фигура уходила, расплывалась в белесой тьме как кошмар…
Боль! Правая рука повисла, хлещет кровь. Улица темпа, пуста. Ни движения, ни звука, только работает негромко и ровно мотор «Волги», будто ничего не случилось. Как же это? За что? Сдавив рану левой ладонью, увязая в сугробах, Коля побрел к избе, где, ждали-светили кому-то окна. Брел он, качаясь, и тянулся на снегу кровавый след. Почти теряя сознание, стучал кулаком в доски ворот.
Вышел кто-то, склонился.
— Меня подстрелили… — прошептал Коля.
— Кто? Из здешних или…
— Не знаю.
Смутно помнит, как перевязали рану, как укладывали в сани.
— Машина пусть… Не выключайте мотор, чтоб не разморозило.
Сознание меркло. Но забота о машине, память о долге шоферском, говорила за Колю:
— Звоните в ГАИ, пусть машину…
— Лежи знай. Все изладим как следует.
Житель поселка Леонтий Романюк нахлестывает лошадь, объезжая, однако, рытвины, чтоб не дюже качало, не причинило боль раненому.
На крайней глухой улице стоит одиноко «Волга» с шашечками на бортах. Воркует негромко мотор. На приборной доске фосфорно светятся часовые стрелки: 19.55. На ветровом стекле табличка: «Возврат в гараж 20.00». Сейчас они с хозяином подъезжали бы к гаражу.
Светильники на главной улице не то чтоб померкли, а будто укутала их кисеей ноябрьская ночь, — снежок посыпался гуще. Угомонился, уснул поселок. Промчится трактом машина в город, вдогон ей тявкнет пес из двора. И снова тишина, сон, колышется снежная кисея.
На крайней улице ярко светят фарами две машины: «Волга»-такси и милицейский ГАЗ-69. В их лучах склоняется над дорогою, сметает рукавицей налетевший снег лейтенант милиции Петров. Между выстрелом здесь и телефонным звонком из больницы в Пригородный РОВД считанные часы прошли. Но и снег шел, присыпал дорогу, тропинку, и не возьмет уж служебная собака след преступника. Теперь его след отыщут внимательность, сметливость, опыт, знания работников уголовного розыска.
В «Волге» ничего не тронуто: вот ключи зажигания, черный полушубок шофера, шарф, перчатки, форменная фуражка таксиста. Царапин, капель крови в салоне нет. А это что? Пыж охотничьего патрона, примерно 16-го калибра. Войлочный кружок пахнет свежей пороховой гарью. Что еще? Больше ничего не могут сказать лейтенанту Петрову светло-зеленая «Волга», снег и ночь.
Во втором часу ночи лейтенант Петров привел осиротевшую машину в город, к Пригородному райотделу милиции. Положил ключи в карман, вошел в дежурку. Перебросился несколькими словами с оставшимся за дежурного (тот на выезде, происшествие в селе Лая).
— А таксист, пострадавший-то, он что говорит?
— На операции парень. До утра допрос нельзя провести. Эх, надо же, как не повезло! В двадцать девять лет руки лишиться, а? За что его, какой фашист поранил?! Ну как это ни с того ни с сего выстрелить в человека? Не война ведь! Сейчас, когда не война, так и во врага стрелять — сперва подумать надо, точно ли он враг? А так вот, ни за что в трудягу, а?! Вы, товарищ лейтенант, можете это понять?
Петров угрюмо пожал плечами. Два работника милиции, старшина и лейтенант, оба вооруженные пистолетами, оба всегда готовые к схватке с бандитом, вором, насильником, — они сидели, ждали возвращения дежурного и молча недоумевали: как это можно — стрелять в человека?
Этой ночью в одном из городских райотделов был задержан дежурной службой некто Орлов с ружейным обрезом под полой. Не он ли стрелял и в Шайтанке? Теперь нечасто дают себя знать обрезы — давно миновали времена кулацких банд. И первым делом заместитель начальника Пригородного РОВД майор Кулаков решил проверить возникшую версию. Но прежде чем ехать допрашивать Орлова, позвонил соседям: где находился задержанный? Оказалось, ехать и незачем! совсем в другом конце города бродил ночью Орлов, момент его задержания не совпадает по времени с эпизодом в Шайтанке. Тогда Кулаков, в который уж раз за утро, позвонил в больницу, где лежал раненый таксист. Хирург — наконец-то! — позволил говорить с потерпевшим. Только недолго, чтоб не утомить раненого, потерявшего много крови, перенесшего ампутацию.
В больнице Кулакову дали белый халат, еще раз предупредили, чтобы недолго, спрашивал бы лишь самое осно'внбе, неотложное. Проводили в палату.
Бледный, ослабевший молодой человек поднял на Кулакова измученные глаза, еще хранившие, казалось, боль раны и боль потери, и тот же вопрос неразрешимый: за что? К левому его локтю от большой ампулы на Штанге тянулась трубка с иглой. А правая рука молодого, работящего, семейного шофера… Но надо было не соболезновать, а спрашивать. Кулаков спросил:
— Расскажите, как все произошло. Вспомните приметы вашего… пассажира.
Начальник городского отделения угрозыска по особо опасным преступлениям майор Клаузер положил телефонную трубку и прочитал собравшимся оперативникам краткое сообщение Кулакова.
— Ну как? Знакомы эти приметы кому-нибудь из вас? Думайте, вспоминайте. Но помните и то, что он с оружием, опасен. Нам время дорого, товарищи!
— Провести бы опознание по фотографии, — сказал кто-то.
— Пока нельзя, врачи не велят. Кулаков в больнице ждет, предъявит фотоальбом, когда можно станет. Нам ждать нельзя, надо искать по предварительным данным. — Кивнул майору Палинову: — Бери, Александр Тихонович, мой управленческий «газик», он без милицейских знаков, и поезжай на повторный осмотр места, чтоб капитально, при дневном свете. С тобой эксперт Кудрявцев.
Майор Палинов и эксперт-криминалист поднялись. Но тут подал голос шайтанский участковый Бурцев:
— Товарищ майор, в приметах сказано… потерпевший говорит, что у налетчика «зубы неприятные»…
