Жан Жорес был человеком абсолютно свободным и независимым в своих суждениях. Он был на редкость прозорлив, умел видеть далеко, и для него такие феномены, как левитация, действия на расстоянии, телепатия, ясновидение, были реальными явлениями, которые должны были помочь нам очень многое понять в устройстве мироздания. Он считал, что человеческая душа является частицей мировой души.
Пятая стихия, о которой мы только что говорили, скрывает за непроницаемой для обычного человеческого взгляда завесой огромное количество разумных невидимых существ, не раз и не два проявлявших себя в различных случаях, о коих шла речь в этой работе. Наблюдатели, свидетели этих событий — люди нормальные, в трезвом уме и здравой памяти, они и на деле являются свидетелями, наблюдателями, а не актерами в низкопробных комедиях.
Ну как объяснить, к примеру, точность стрельбы на улице Нуайе, как не наличием невидимых стрелков?
Как объяснить, что кресло вдруг переместилось к двери и встало так, чтобы ее было невозможно открыть? А каким образом ключ выскочил из замка и ударил по руке ту особу, что хотела отворить дверь? А почему освященные медальоны были сняты с дверей и окон, куда их поместили в качестве защиты от нечистой силы? Кто их снял, если не невидимки?
Все эти феномены — проявления неких мыслящих сил, либо посторонних для людей из мира живых, либо присущих им самим, но проявляющихся только при раздвоении сознания экспериментатора… Однако неоспоримым фактом является именно то, что они дают о себе знать различными действиями…
Исследуемые нами феномены являются результатом и следствием вечного всеобщего движения, вселенского динамизма, о котором нам дают весьма неполное представление известные нам пять чувств. Я уже писал в работе "Lumen", что в природе существуют и другие способы общения с внешним миром, другие способы восприятия, нежели известные человеку зрение, осязание, обоняние и т. д.
Я хотел бы познакомить вас с историей, рассказанной в 1905 году Шарлем Рише одному из моих друзей:
"Однажды я пригласил к себе в Каркерайн своих друзей, профессоров Уильяма Джеймса и Майерза, психологов, чтобы они отдохнули и провели серию опытов с участием очень интересного медиума, некой миссис Томсон. Я телеграфировал в Ниццу моему другу господину Мутоннье, приглашая и его присоединиться к моим английским друзьям, ибо знал, что эти исследования его страшно интересовали. Но так как сам я задержался в Париже по делам, господин Мутоннье не решился в мое отсутствие отправиться в Каркеранн, а уехал с женой в Монако. Мисс Томсон, ничего об этом, кстати, не знавшая (ибо ее, естественно, никто об этом не извещал), в свой черед немного задержалась на Ривьере. И вот она, совершая прогулку по парку в Монако, вдруг обратила внимание на сидевших на скамейке супругов с маленькой собачкой. Миссис Томсон была поражена, когда поняла, что мысли сего господина занимает знакомое ей слово "Каркеранн". Несмотря на свою природную робость, она решила
ти к незнакомцам и завязать с ними разговор. Предлогом для беседы послужила, разумеется, очаровательная собачка супружеской четы. Слово за слово, и вот уже миссис Томпсон как бы невзначай спросила:
— А вам знакомо название "Каркеранн"? Что это и где?
— Ну разумеется! — воскликнул мой изумленный приятель. — Как странно, что вы произнесли название этого городка… Как странно!.. Я сам должен туда отправиться на днях, чтобы познакомиться с неким медиумом… — Этот медиум — я… — ответила миссис Томсон".
Я уже не раз говорил, что мы живем в мире, еще очень плохо или совсем не изученном, в коем физические и психические силы играют огромную роль, но мы пока лишь только догадываемся о том, какова эта роль.
Психические силы относятся к разряду сил, стоящих выше тех, что проявляются в механике, физике, химии (и которые анализируют ученые, изучающие эти науки). У этих сил есть некий жизненный элемент, и они обладают определенной способностью мыслить. Они являют собой часть Вселенной, необходимую часть системы мироздания, и именно при помощи этих сил живые существа могут вступать в контакт друг с другом на расстоянии.
Однажды ко мне зашел сенатор Наке, находившийся под большим впечатлением от разговора с Виктором Гюго.
— Мы только что говорили с ним о теории множества существующих миров и о вашем труде "Lumen". И вдруг Гюго спросил, верю ли я в то, что все мы бессмертны. "Но, дорогой мэтр, — ответил я, — либо наша душа остается жить после смерти тела, либо нет; одно из двух, третьего не дано; и признаюсь вам, я сам не слишком в это верю". Тогда Гюго сказал мне, что, возможно, не все души одинаковы, что они разделяются на несколько больших отрядов… Затем он произнес следующую сентенцию: "Я ощущаю, что моя душа не подвергнется разрушению; я уверен, что буду жить вечно, ибо для меня ответ на вопрос о бессмертии души очевиден и бесспорен". По тону, каким были произнесены эти слова, я понял, что великий писатель действительно
твердо уверен в своем личном бессмертии, и мне показалось, что это сознание составляет предмет его особой^ гордости, ибо он считал бессмертие неким свойством признаком исключительной личности.
— Мысль о возможности неравенства душ уже приходила мне в голову, господин Наке, — сказал я, — и вопрос этот мне кажется вполне достойным рассмотрения и изучения. Что касается нашего уважаемого Виктора Гюго, то я не думаю, что для него бессмертие — j предмет особой гордости, нет, для него это скорее про-.1 явление высшей справедливости, ибо он знает, что:1 его творения достаточно ярко свидетельствуют о ero таланте и индивидуальности.
Этот разговор состоялся году в 1880. И вот теперь, 40 лет спустя, я придерживаюсь все того же мнения. Более того, я сейчас еще больше утвердился в нем в результате моих исследований в области психики. Да, я абсолютно уверен в том, что ни одна душа не может быть уничтожена. Но многие ли души осознают, что они являются частью духовного мира? Многие ли осознают свое собственное духовное начало? Боюсь, что после смерти бренного тела только души тех умерших осознают себя духовными существами, что и до смерти осознавали себя таковыми.
Да, различия существуют и в загробном мире точно, так же, как они существуют в мире живых. В обоих мирах есть люди и души как образованные, так и не Божественные, умные и глупые, добрые и злые. Гильотина не превращает преступника в святого… И феномены, наблюдаемые в домах с привидениями, прекрасно согласуются с этой теорией.
Вывод же таков: если Вселенная есть некое всеобщее движение, если мир неведомый гораздо больше и важнее мира, ведомого человеку, если в нем существуют некие разумные невидимые создания, то тогда мы должны не признать правоту Наке, Вертело, Ледантека, Литтре, Кабаниса, Лаланда, Вольтера и анатомистов, а отдать предпочтение убеждениям Виктора Гюго, Пастера, Ампера, Гете, Эйлера, Паскаля, Ньютона и спиритуалистов, ибо они смогли проникнуть сквозь завесу видимости и очевидности, а. затем послеанализа положения вещей увидели основополагающую базу всего мироздания, то есть всеобщее движение.
Эпилог
ВЧЕРАШНЕЕ НЕВЕДОМОЕ ЕСТЬ ЗАВТРАШНЯЯ ИСТИНА
Да, господа, я твердо убежден в том, что то, чего мы не знали и не ведали вчера, завтра будем признавать за абсолютную истину.
Признавать, однако, следует только то, что уже доказано, нельзя быть ни легковерным глупцом, ни недоверчивым упрямцем. Надо изучать все явления без предубеждения, оставаясь свободным и независимым в своих суждениях.
Главное для прогресса науки — не позволить себе отрицать очевидное под напором фактов, даже если эти факты и противоречат уже существующим теориям. Великий ум, благороднейший человек, бессметный Лавуазье, остался верен себе, своим представлениям о мире, и это он-то, разрушивший и опровергнувший теорию флогистона, а потому и сумевший создать современную химию. Увы, он остался верен некоторым догматам своего времени… В 1769 году Академия наук поручила ему сделать доклад по поводу падения некоего небесного тела, то есть камня, который якобы при свидетелях упал с небес. Знаменитый Лавуазье составил следующий отчет, который, как я полагаю, должен был бы стать хорошим уроком всем нам. Я познакомлю вас с небольшим отрывком из этого исторического документа.
"ДОКЛАД О КАМНЕ, ЯКОБЫ УПАВШЕМ С НЕБА ВО ВРЕМЯ ГРОЗЫ
Нам, господину Фойжеру, господину Каде и мне, было поручено проверить сведения, полученные от Башеле по поводу некоего камня, якобы упавшего с неба во время грозы, и доложить результаты расследования этого дела членам Академии наук.
Нет, вероятно, камней, о которых было бы рассказано больше историй на протяжении многих столетий, чем о так называемых "камнях гроз" или "камнях ураганов". При желании, если бы собрать эти истории воедино, получился бы огромный том, ибо велико число субстанций, носящих это имя.
