Экспедиционная семья распадается, но каждого еще ждет много и приключений и впечатлений. В последний раз собирается вся экспедиция на следующее утро на наши проводы. На аэродроме мы встретили и новых знакомых, оказавших нам столько услуг. Только после 9 часов спускается стальная птица. Кинооператор быстро снимает посадку и несколько инсценированных сцен. Последнее прощание, и мы усаживаемся в маленьком помещении самолета, плотно затягиваем ремни и посылаем последнее прости и нашим друзьям, и нашей машине, с ее смелым водителем…
После автопробега 1929 г. у самолета — А. Е. Ферсман и командор пробега Б. А. Богушевский.
Я сажусь у окна, только что выбитого при перелете. Холодный, порывистый ветер отчаянно дует мне в лицо, но стекло выбито очень кстати для меня, так как я хочу фотографировать пески и Аму-Дарью.
Начинается перелет — одно из сильнейших впечатлений всей экспедиции. В 3 часа 13 минут проходим мы расстояние в 470 километров с лишним. От порывов бурного ветра самолет дрожит и качается. На такырах и солончаках виднеются маленькие смерчи. Наш самолет с быстротой камня летит вниз в воздушные ямы, заставляя судорожно хвататься за края окна.
Мы летим на высоте 400–700 метров, и замечательная картина расстилается под нами, все более и более укрепляя во мне убеждение в великом значении аэроплана для научных исследований.
Сначала мы летим над культурным Хорезмом. Как кровеносные сосуды в теле животного, расходятся веера арыков. Пестрым ковром лежат поля, как остатки древнего землепользования лоскутного характера. Резко отличаются новые виды культур от старых. Прямолинейные новые арыки четко выделяются на фоне древних арычных систем. Совершенно исключительный интерес представляет характер поселений, отражающий последовательность культурных наслоений; крепостные стены квадратом окружают прямолинейную стену скученных домов с базарной площадью посредине — такова примитивная форма старых поселков-крепостей. Но немного дальше вы наблюдаете и следующую стадию — базар выносится наружу в особую крепостную ограду вместе с караван-сараями, и простая четырехугольная примитивная крепость дополняется непрерывными зигзагами линии новых поселений. Затем поселение начинает обрастать постройками вокруг крепостной стены. Но и здесь, около стен, сохраняется структура домов, налепленных один около другого. Наконец, еще дальше от стены вырастают отдельные крепостцы-владения, окруженные несколькими танапами земли. Это самостоятельные владения выходцев из общей системы. И все эти этапы хозяйственного развития Хорезма, связанные с его историей и культурой, сейчас дополняются еще постройкой новых домов и кварталов европейского типа с широко разбросанными украинскими мазанками или вытянутыми вдоль дорог системами домов.
Но вот в районы оазисов с их белыми пятнами сбросовых вод начинают врезаться желтые извилины песков. Они надвигаются со всех сторон, придавая новый колорит ландшафту. А среди песков все резче и резче вырисовывается мощная Аму-Дарья — то темно-красная, кровавая, в обрывистых берегах, то окаймленная обширными пространствами тугаев — зарослей, — то светлая и сияющая, то сверкающая, подобно стали.
Чтобы избежать воздушных ям, мы летим над самой рекой. Маленькими точками кажутся на ней каюки с парусами и одинокий затерянный в пустыне пароходик.
Мы пролетаем почти над воротами Аму-Дарьи — Тюя-Муюном около Питняка. С самолета прекрасно виден гребень коренных пород, пересекающий реку и как бы связывающий в единое целое Кызыл-Кумы с Кара-Кумами. Глаз легко различает среди песков выходы коренных пород, их строение в виде останцев и кыровых скамеек, ясно видит пестрые смены пород, и хочется с высоты 500 метров догадаться о том, где здесь находится тот серный горизонт, который положил начало богатству Кырк-Джульбы.
Но, конечно, самое замечательное, что видишь с самолета, — это пески. Все то, что мы наблюдали и переживали в наших экспедициях, все те формы, которые столь детально изучались и разгадывались нами, сейчас — как на ладони; и для меня несомненно, что изучение песков легче всего может быть произведено анализом их форм с самолета. Дело в том, что сверху вы не только различаете основные линии песков, но и очень резкие и определенные изменения в их окраске. Вы различаете прежде всего подвижные, незакрепленные или мало закрепленные пески. Они совершенно светлые. Светлой, телесной окраской пески заливают оба берега около Чарджоу, или нагромождаются в в виде дюн возле реки, или перекрывают сверху гребни длинных гряд, вытянутых приблизительно меридионально, с отклонением на 30–50° к северо-востоку. Более темный, серовато-коричневый тон имеют закрепленные пески склонов. В красный и розовый цвета окрашены такырные заполнения низин. А дальше белоснежные шоры, темно-серые и почти черные пески Аму-Дарьи, отмытые ее мутными водами от мельчайших частиц.
Поселок у серного завода. Фото Д. И. Щербакова. 1954 г.
Все формы песков проходят под нашим самолетом. Мы с интересом следим за верблюжьими тропами, проложенными вдоль гряд или по склонам котловин, различаем черные точки овец, а прищурясь, видим лишь огромные длинные полосы, протянувшиеся с северо-востока на юго-запад, как бы полосы огромного океана песка и среди них столбы смерчей, вздымающих пыль…
Но вот показались полосочки моста через Аму-Дарью. Это — Чарджоу, и самолет мягко подкатывает к аэростанции Добролета.
Увы, в Чарджоу мы уже не чувствуем гостеприимства и заботы окружающих о нашей экспедиции. Неожиданно на нас сыплются обвинения в фотосъемках с самолета, отнимается аппарат и предлагается следовать… Недоразумение скоро выясняется.
С исключительной любезностью нас встречают власти города, но первое неприятное впечатление остается, и хочется скорее покинуть негостеприимный аэродром.
А между тем как раз здесь хотелось обсудить вопрос о перелете в Ашхабад, выяснить с летчиками их требования и обсудить ряд практических вопросов по подготовке аэродрома у серных бугров.
Наша экспедиция кончается, но нам не хочется ее кончать. Мы садимся в товарный поезд и направляемся в Репетек, где с 1912 года существует известная Репетекская песчаная станция.
В семье географов — учеников и друзей по Географическому институту — проводим мы вечер, осматриваем приспособления для защиты от песков, знакомимся с научными работами станции и делимся впечатлениями. Репетекская станция и станция на серном заводе — два ценнейших опорных пункта для изучения климата Кара-Кумов и их особенностей.
В Ашхабаде мы заканчиваем работу. Готовимся к докладу правительству о результатах экспедиции, укладываем снаряжение, записи и прочее. В последний раз на докладе встречаемся с теми, кто верил и кто не верил в нашу экспедицию, благодарим за помощь и сожалеем о том, что экспедиция окончилась.
И в то время как удобный вагон уносит меня за 6000 километров, в Ленинград, наши друзья по экспедиции еще заканчивают ее на обеих машинах новым смелым пробегом по пескам и тугаям Аму-Дарьи до Чарджоу. В два дня без всяких недоразумений пробегают наши двенадцатиножки новые 500 километров, вплоть до линии железной дороги.
Третья каракумская экспедиция закончена…
* * *
Огромная научная работа проделана за истекшие годы научными организациями и ведомствами Туркмении. Положено начало культурно-хозяйственным базам в песках. Создан опытный серный завод, давший первую серу Советскому Союзу. Впервые проведен учет населенных пунктов и колодцев и сведены наблюдения в первую рукописную пятиверстную карту.
Кара-Кумы в 1929 году перестали быть тем «белым пятном» на карте, которым они были до начала исследований. Теперь можно строить в них хозяйство, основываясь на определенных данных, и можно подвести научно обоснованную материальную базу под устройство жизни почти 130 000 туркмен. Но, конечно, пока сделан только первый шаг в изучении Кара-Кумов. Значительное количество проблем только поставлено, но не разрешено, и еще много сил должно быть затрачено, для того чтобы раскрыть во всем многообразии природу песков.
Мне не хочется кончать свой рассказ сухим перечислением результатов и проблем; они переплетаются между собой в быстром течении жизни, и каждая новая экспедиция выдвигает и новые проблемы.
Кара-Кумы постепенно теряют ореол никому неведомой, мрачной пустыни. Какая же это пустыня, если в ней живет свыше ста тысяч человек, имеется около двух тысяч колодцев, а стада скота не поддаются даже подсчету?
Кара-Кумы больше не пустыня, раз есть в ней завод, кооперативы, школы, медицинские пункты, радиостанции, автомобильные дороги.
