Глядя на портрет своего сына, она понимала, что у нее только одно желание: иметь собственного ребенка. Она бы согласилась быть бабушкой: ведь ей было шестьдесят. Если бы ее сын прожил подольше, он подарил бы ей внуков. Бог не захотел этого.
Она могла бы усыновить ребенка, и иногда она размышляла о этом. Но что кроется в приемном ребенке? Какую тайную историю он хранит в себе? Тем не менее она начала наводить справки. Ей сказали, что она слишком стара, чтобы брать на себя ответственность за воспитание ребенка. Но однажды она сидела в парикмахерской, сушила волосы под огромным феном и прочитала в журнале, что один профессор медицины творит чудо.
Он преодолел предельный возраст для женщин, которые хотят произвести на свет ребенка.
Для женщины это сообщение было открытием.
Несколько месяцев спустя ее фотография обошла первые страницы всех газет. Комментаторы высказывали по этому случаю как свои положительные, так и отрицательные взгляды. В шестьдесят лет стать матерью? Законно ли это?
Она была счастлива, как никогда прежде. Она поставила вторую рамку на письменный стол, с фотографией своего новорожденного сына.
В этом году несколько миллионов детей – двадцать? тридцать? – умерли от голода.
18
Когда придет тысячелетье за нынешним
тысячелетием вослед,
не будут люди больше к закону
Бога обращаться.
Они хотят как всадник жизнью управлять,
и выбирать дитя еще в утробах женщин,
и отмечать убийством тех, что стали нежеланны.
Каким же станет человек, себя вдруг Богом возомнивший?
Имеющие власть захватят лучшие наделы и самых лучших женщин,
а бедные и слабые – как скот.
Их хижины убогие станут им тюрьмой,
и страх, как яд, засядет в каждом сердце, его сжирая.
Как каждый, чье время пришло, этот старый мужчина считал дни, которые ему оставалось жить на белом свете. Он жалел, что ему так мало осталось. Он никому не выказывал своего страха, от которого мороз пробирал по коже, бросая то в жар, то в холод. Иногда ему казалось, что он с головой окунается в ледяную воду, и его начинала колотить дрожь.
Несколько лет назад он женился на молодой женщине, которую не любил. Что это была за любовь? У него было впечатление, что он должен был платить за свои небольшие желания слишком большими чувствами.
Иногда он спрашивал себя, могут ли страдания снова вернуть ему радость физического наслаждения. У него был панический страх перед импотенцией. Он наблюдал за своим телом, отмечая признаки старения, и с ужасом ждал новых.
Он старался несколько раз в неделю менять женщин, чтобы узнать, может ли его тело реагировать на них. Он был огорчен и напуган, когда установил, что он больше не может повелевать своим телом так, как ему хочется.
Это было для него как фильм ужасов. Он жил в далекой стране другого полушария. Он был богат и уважаем. Его любовь к женщинам была известна, и это казалось совершенно естественным. Он всегда жил, без преувеличения, как важный господин.
Он рискнул поведать о своих проблемах врачу. Что оставалось делать? Сначала врач улыбался. Кто мог бы себе всерьез представить, что есть чудодейственное средство против возраста? «Я могу оплатить все», – заявлял старик. «Вы хотите заключить договор с дьяволом?» – спросил врач.
Тихим голосом он добавил, что некоторые медикаменты и фармацевтические товары содержат человеческий спинной мозг. Но при этом надо соблюдать строжайшую осторожность, ибо это секретно и незаконно. Откуда берут спинной мозг здоровых людей? Никто этого не знает, никто этого не хочет знать. Согласен ли он, ведь это очень дорогое удовольствие? Старик был согласен. Вскоре после этого он умер от отравления по неизвестной причине.
Ежегодно в мире исчезают несколько тысяч людей, в большинстве случаев это бедняки и даже дети – в стране этого старика.
19
Когда придет тысячелетье за нынешним
тысячелетием вослед,
возникнет темный и секретный порядок уложений,
в котором основным законом будет ненависть
и яд – оружием.
Ему потребно будет золото в количествах неисчислимых
и власть на всей земле.
Служители его соединятся кровавым поцелуем.
Праведники и немощный люд познают жизнь
по страшному тому закону.
Сильные мира сего будут на службе его,
единственный закон признает тот порядок, который сам
украдкой сочинит, и яд проникнет даже в церковь,
а мир пойдет вперед со скорпионом
под стелькой башмака.
Мужчины подошли друг к другу, обнялись и на некоторое время так и застыли. Потом сели за стол друг напротив друга, положили на него руки и начали разговор.
Это были одетые в черное мужчины в белых рубашках. Они были несколько полноваты, и их можно было бы принять за оптовых торговцев, которые говорят о своих делах – о продаже скота или фруктов.
Время от времени они передавали друг другу маленькие листочки бумаги, на которых неразборчиво записывали какие-то цифры, имена и телефонные номера.
Они долго говорили друг с другом, потом встряхнули головами и вместе пошли к двери из большого зала, в котором они провели больше часа.
Они открыли двери, и вошли несколько человек, один за другим. Они тоже были одеты в черное, с почтением глядели на мужчин, пожимали им руки и склонялись в знак своего глубокого уважения. Они все на самом деле были людьми весьма уважаемыми.
Среди них были три депутата, два банкира, сенатор, три предпринимателя из строительной отрасли, нотариус и тот, кто получил доплату за социальный заказ и теперь заботился о решении проблем с водой и вывозе мусора в нескольких городах на юге.
«Наш торговый комитет в сборе, – сказал один из двух мужчин, – и, господа, вы являетесь его действительными членами. И теперь пришло время посмотреть на все с другой точки зрения».
Товар, который можно было трогать только в лайковых перчатках, прибыл. В валюте этой страны он стоил миллиарды, миллионы в долларах. Его нужно было сбыть. Доходы будут поступать в мелких купюрах, деньги будет нужно «отмывать».
По этому поводу и собрался торговый комитет. Какие работы? Какой банк? Какой оборот?
«Есть, однако, судьи, – сказал один из депутатов, – которые всюду суют свой нос».
«Вот его-то мы им и отрежем», – ответил один из двух мужчин.
Все рассмеялись.
20
Когда придет тысячелетье за нынешним
тысячелетием вослед,
многие будут сидеть с руками,
связанными крепко,
или с пустыми глазницами ходить по кругу,
не зная, зачем и куда.
У них не станет кузниц,
где раньше ковали железо,
не станет полей, где они могли бы пахать.
Они как злак, не давший колоса –
беспутный, голый,
униженный и безнадежный,
и стар и млад, и часто без жилья,
останется им лишь одно леченье – начать войну.
Но для начала побьют они друг друга обоюдно
и все возненавидят жизнь.
Улица маленького городка казалась бесконечной, и никто не знал, почему она начиналась именно в конце поля. Возможно, она должна была начинаться повыше и заканчиваться внизу. Но она была такой, как была: улица, которая шла под гору, а по обеим ее сторонам стояли дома, а за каждым домом был сад.
И потом – тишина. Пустая улица, и в конце – остроконечный холм с крутыми склонами. Он мог быть из угольной пыли. Он мог быть из шлака железной руды, побывавшей в плавильных печах. Этим уже никто не интересовался. Трава росла на этом искусственном холме, о котором некоторые говорили, что он еще тлеет и огонь съедает его изнутри. Поэтому на нем росли даже неизвестные тропические растения.
Вот раньше, говорил мужчина… И это «раньше» было всего пять лет назад. Раньше улица жила. Женщины стояли перед домами. Семьи приезжали из южных районов и устраивались здесь, некоторые даже больше тридцати лет назад. И все же они сохранили привычку жить на улице, пока позволяет погода.
Дети кружили стайками. По воскресеньям кафе подолгу были открыты, хотя уже на другое утро людям снова нужно было идти в забой добывать руду или уголь.
Теперь дороги были разбитыми, на них стояла вода, разлилась огромными черными лужами. Окна домов были заколочены досками, на их фасадах выступили зеленые пятна селитры.
Это было как чесотка, и не было никого, чтобы вылечить эту болезнь.
Иногда по субботам или воскресеньям несколько мужчин с семьями приходили прогуляться в этом мертвом маленьком городе. Они никогда не оставались здесь надолго, атмосфера все-таки была гнетущей. Город был похож на кладбище, здесь та же тишина, которая заглушает порывы ветра, когда он проскальзывает между стенами домов, как между крестами могил.
Часто один из мужчин восклицал: «Черт побери, мы трудились очень тяжело, но это был наш дом. И они закрыли шахту, хотя угля здесь еще очень много. Теперь они импортируют его из другого конца света, а нам приходится сидеть сложа руки, как старикам».
