Вскоре после защиты диссертации Роллан познакомился с издателем журнала «Двухнедельные тетради», религиозным поэтом, социалистом и одновременно националистом Шарлем Пеги (1873–1914). Пеги и пригласил Роллана к сотрудничеству. Так началось восхождение писателя к литературным высотам.
Биографы обычно отмечают, что с самого начала Ромена Роллана интересовали прежде всего философские проблемы истории культуры, а также героические (как он сам их определил) периоды в судьбах человечества. Стараясь как можно шире раскрыть задуманные темы, он сразу стал писать не отдельные произведения, а целые тематические циклы. Первыми стали драмы «Трагедии веры» – пьесы «Святой Людовик», «Аэрт» и «Торжество разума». Следующим оказался цикл пьес «Театр революции», над ним Роллан работал почти тридцать лет.
Одновременно писатель задумал серию романов – жизнеописаний знаменитых людей, которые могли стать примером для подражания… Как признавался сам Роллан – он стремился вдохновить людей на оптимизм и возвышенные чувства. Недаром писатель начал эту серию с книги «Жизнь Бетховена», а продолжил ее биографиями Микеланджело, Генделя, Льва Толстого, Махатмы Ганди, Рамакришны, Вивекананды, погибшего на фронте Первой мировой войны Шарля Пеги. Любопытно, что книги посвящены преимущественно выдающимся людям, проявившим себя в областях гуманитарных, являющихся приоритетом творческой интеллигенции, и сам писатель был обескуражен тем, что в этих биографиях сложно найти, а точнее, невозможно найти оптимистические или героические мотивы.
Необходимо отметить, что, во-первых, Ромен Роллан был не одинок в своих биографических трудах, а во-вторых, во второй половине XIX – начале XX в. исторические биографии, создававшиеся писателями-мыслителями, качественно отличались от параллельно развивавшихся, а затем переросших во всезатопляющий поток заурядных фактологических писаний под условным названием ЖЗЛ (в дореволюционной России особенно усердствовал с этим книгоиздатель Ф.Ф. Павленков). Классические биографические книги указанного времени отражали поиск наиболее прозорливыми и талантливыми людьми выхода из духовно-нравственного тупика, в который с бешеной скоростью уже тогда неслось человечество.
Проблема заключается в том, что обществу, как цельному явлению (об отдельных личностях речи нет), всегда жизненно необходим принятый подавляющим большинством непререкаемый и непогрешимый нравственный ориентир, который одновременно и учит, и страшит, а по возможности и карает. При отсутствии такового сообщество людей неизбежно обращается в стадо самоистребляющихся беззаконников, алчущих лишь удовлетворения собственных всевозрастающих вожделений. Силой и властью такие ориентиры создать невозможно. Они даются нам свыше, а внедряются общественной практикой.
После крушения языческого Рима для христианского мира таким ориентиром долгие столетия был Бог.
Но десадовский закон Договора довольно скоро привел ко все более настойчивым попыткам подменить Бога человеком – монархом, хотя тот и освящался Божьим помазанием. На Западе папы-меценаты, император и короли в единстве с философами-гуманистами и учеными-естественниками довели дело до окончательного нравственного разложения общества в эпоху Возрождения и неизбежной общественной реакции на него – Реформации и абсолютной монархии, когда помазание стало проформой, Бог оказался объектом сомнений, а единственным нравственным ориентиром для толпы явился человек-властитель.
Человек, даже монарх, всегда досягаем для другого человека, тем более для образованного и мыслящего. Абсолютные монархи растеряли свой нравственный авторитет в обществе уже к середине XVII в. Знамением этому стали суд над развратным английским королем Карлом I и его публичное обезглавливание. Великая Французская революция окончательно уничтожила помазанника Божьего как нравственный ориентир. И началось дикое общественное гниение.
Лучшие умы искали выход из сложившейся ситуации. Как известно, еще Вольтер в гордыне своей вознамерился возродить почтение к Богу как нравственной силе, но удовлетворился установлением на территории своей усадьбы постыдного памятника с надписью «Богу от Вольтера». Возможно, философ понял, что в духовном мире разрушенное не восстановить, просто с самого начала нечего было в него лезть с плотскими «усовершенствованиями».
Переходным этапом при смене нравственного ориентира стал Наполеон Бонапарт: в меньшей мере монарх – помазанник Божий, в большей степени герой, подвигами своими добившийся помазания. Так новым нравственным ориентиром вырисовался герой.
Потрясением для европейского мира стали публичные лекции 1889 г. датского филолога Георга Брандеса (1842–1927), посвященные учению Фридриха Вильгельма Ницше (1844–1900), чей незавершенный философский роман «Так говорил Заратустра» (1883–1892) ознаменовал окончательное торжество материалистической и аморальной интеллигенции в духовной жизни человечества. Фактически это было углубленное философское развитие воззрений маркиза де Сада. При рассмотрении проблем морали господ и морали рабов Ницше увидел выход из тупика в идее героя, то бишь сверхчеловека, причем в число таковых философ включал прежде всего творческую интеллигенцию разных времен – Гёте, Леонардо да Винчи и т. д., – которая представляет собой героев высших сфер, стоящих над героями человеческими, то есть над теми, кто совершает земные, низменные человеческие подвиги. Именно он ввел термин «сублимация» – «возвышение» творческий личности над толпой.
Человек рассматривался Ницше как переходный этап, как мостик между обезьяной и сверхчеловеком – могущественным высокоинтеллектуальным существом, свободным духовно и физически от любой низменной зависимости, крепко стоящим на земле и благородно властвующим ею. Проще говоря, нравственный идеал было предложено видеть в герое-интеллектуале, герое-интеллигенте! Какой бальзам на душу толпе, жаждущей славы!
В конце второй главы своего единственного романа Ницше написал роковые слова: «Но когда Заратустра остался один, сказал он в сердце своем: “Возможно ли это! Этот святой старец в своем лесу еще не слыхал о том, что Бог мертв”».[200] Философ развил свою идею в третьей главе: «Я заклинаю вас, братья мои, оставайтесь верны земле и не верьте тем, кто говорит вам о надземных надеждах! Они отравители, все равно, знают ли они это или нет. Они презирают жизнь, эти умирающие и сами себя отравившие, от которых устала земля: пусть же исчезнут они! Прежде хула на Бога была величайшей хулой; но Бог умер, и вместе с ним умерли и эти хулители. Теперь хулить землю – самое ужасное преступление, так же как чтить сущность непостижимого выше, чем смысл земли! Некогда смотрела душа на тело с презрением: и тогда не было ничего выше, чем это презрение, – она хотела видеть тело тощим, отвратительным и голодным. Так думала она бежать от тела и от земли. О, эта душа сама была еще тощей, отвратительной и голодной; и жестокость была вожделением этой души! Но и теперь еще, братья мои, скажите мне: что говорит ваше тело о вашей душе? Разве ваша душа не есть бедность и грязь и жалкое довольство собою?»
В XX столетии немецкий философ Мартин Хайдеггер (1889–1976) развил и уточнил идею Ницше, сказав: «Бог убит, притом людьми…»[201] Здесь тоже требуется уточнение: Бог убит, но не всем сообществом людей, а теми, кого в нашем обществе принято называть творческой интеллигенцией и кто в гордыне своей вознамерился подменить Всевышнего собой – интеллектуальными героями от науки, литературы и искусства. Сделали они это, конечно, не самостоятельно, но их амбициями, как и глупостью толпы, вознамерились воспользоваться власть имущие в собственных корыстных интересах.
Не тут-то было! Во что вылились в XX в. потуги интеллектуалов убить Бога, мы хорошо знаем. Сколько бы сейчас не оправдывали Ницше, не разъясняли бы, что философ хотел сказать о светлом и благородном в человеке, отрицая человека духовно грязного, но писания его и дела, на которые подвиг Ницше толпы, говорят сами за себя.
Вряд ли открою секрет, если скажу, что историю последних двух столетий делали интеллигенты-интеллектуалы, хотя нынешние представители творческой элиты по-прежнему жалуются, что власть им не доступна. Это по их указаниям и в соответствии с их теориями подчинившееся им человечество буквально захлебнулось в крови и муках. И ницшеанство сыграло в этом решающую роль. Причем немецкий национал-социализм стал всего лишь самым приметным, лежащим на поверхности проявлением его: ту же нацистскую Германию возглавляли, как ныне общеизвестно, высококультурные интеллигенты-интеллектуалы – одаренные музыканты, художники, философы, историки. Это уже в связи с преследованиями евреев и особенно с началом Второй мировой войны мировая интеллигенция в целях пропаганды стала представлять их безграмотными маразматиками, жлобами, торгашами, бездарями и тупицами. Немецкая же ницшеанская интеллигенция винила нацистов прежде всего в том, что они пошли на поводу у черни.
