13 мая в Адмиралтейство прибыл помощник надзирателя Ньюгейтской тюрьмы. Из его слов следовало, что у капитана Кидда «сильно болит голова, трясутся конечности, и он испытывает крайнюю нужду в одежде». Чиновники Адмиралтейства вынуждены были позаботиться об улучшении условий его содержания в неволе. Кидду передали одежду и постельные принадлежности, а также позволили видеться — в присутствии надзирателя или его помощника — с миссис Хокинс и мистером Блэкборном. Последние могли оказывать ему помощь деньгами и привести к нему врача. Однако едва кризис миновал и здоровье капитана пошло на поправку, посещения были снова запрещены.
21 июня в Лондоне судили группу из 24 пиратов, включая Джеймса Келли. Двадцать один обвиняемый был приговорен к смертной казни. Судья верховного суда Адмиралтейства сэр Чарлз Хеджес отправил в Хэмптон-Корт запрос по поводу амнистии тем из них, в деле которых имелись смягчающие вину обстоятельства, и король помиловал 11 приговоренных. Келли и девяти его несчастным товарищам в помиловании отказали. 12 июля все они были повешены в Доке казней в Уоппинге.
В конце июля на борту корабля «Сидней» в Лондон был доставлен капитан Роберт Каллифорд. Хотя он добровольно отдал себя в руки властей, воспользовавшись королевской амнистией, 1 августа его посадили в тюрьму Маршелси: он мог стать важным свидетелем в деле капитана Кидда. Однако спустя восемнадцать дней Каллифорд ухитрился выбраться на свободу. Адмиралтейство приказало Джону Чику немедленно найти беглеца, и тот бросил на его поиски лучших ищеек во главе со своим заместителем. Задержать Каллифорда удалось лишь 17 октября. На сей раз пирата упрятали не в Маршелси, а в Ньюгейтскую тюрьму.
30 декабря 1700 года Кидд продиктовал некоему Боденхему Раусу письмо, адресованное лордам Адмиралтейства, в котором просил предоставить ему больше свободы — в частности, разрешить гулять на свежем воздухе, без чего он не мог справиться с болезнью. Министерство получило это письмо 4 января 1701 года, и уже на следующий день лорды позволили капитану Кидду совершать пешие прогулки вокруг тюрьмы в сопровождении надзирателя или одного из его помощников. При этом узнику по-прежнему было запрещено вступать в разговоры с кем бы то ни было.
Парламент возобновил свои заседания 6 февраля 1701 года. Тори, имея большинство, сумели провести на должность спикера своего лидера — сэра Роберта Харли. Через месяц, рассмотрев первоочередные вопросы внутренней и внешней политики, депутаты-тори решили, наконец, заняться судьбой Кидда. 14 марта они потребовали, чтобы все документы по делу капитана были переданы Полу Джодреллу, клерку палаты. Большую часть бумаг доставил Джосайя Барчетт, секретарь Адмиралтейства; некоторые документы принес с собой Вернон. Все эти свидетельства сложили на столе в капелле Святого Стефана, в старом Вестминстерском дворце, где проходили заседания Палаты общин, — «дабы члены палаты могли ознакомиться с ними».
20 марта депутаты образовали специальную комиссию для изучения представленных документов и подготовки отчета по ним. В тот же день комиссия собралась на свое первое заседание в палате спикера. Одной из «козырных карт» тори должен был стать армянский купец Ходжа Ованес, специально доставленный агентами Старой Ост-Индской компании из Индии в Лондон. Будучи совладельцем груза «Кедах мёрчента», он требовал компенсации своих потерь в размере 440 тысяч рупий. Кроме Ходжи Ованеса, перед депутатами должен был выступить и Генри Болтон, арестованный в Вест-Индии и доставленный на военном корабле в английскую столицу. Его свидетельства могли усилить обвинительную часть антивиговской кампании тори.
27 марта Кидда вывели под конвоем из Ньюгейтской тюрьмы и повели в сторону Уайтхолла. Очевидцы рассказывали, что следом за ним и его стражниками двигалась толпа из нескольких сот человек, желавших хоть одним глазком взглянуть на «великого пирата».
Капитана доставили в капеллу Святого Стефана, где проходили заседания парламента, и он занял свое место за огорожей в ожидании дебатов. В зале присутствовал также Ходжа Ованес. Что касается пройдохи Болтона, то он, добившись освобождения из-под стражи по поручительству, ухитрился сбежать.
После того как сэр Хамфри Маквёрт объявил, что все бумаги по делу капитана Кидда находятся в должном порядке, пакет с копиями допроса, опечатанный в Адмиралтействе, был вскрыт и его содержимое зачитали вслух. Следом была зачитана петиция Ходжи Ованеса. Затем начался допрос Кидда. Вопросы в основном касались его встреч с членами хунты. Капитан ни на йоту не отклонился от своих первоначальных показаний, подтвердив, что он виделся с Орфордом и Ромни, но никогда не встречался с Сомерсом и Шрусбери. Говоря о роли Харрисона и Белломонта, Кидд назвал их организаторами всего предприятия. При этом капитан подчеркнул, что никогда не преступал закон, не был пиратом и не получал от организаторов экспедиции секретных указаний грабить встречные суда.
Когда зачитывались письма Белломонта и высказывались мнения по поводу всего случившегося, Кидда вывели из зала. Позже его допросили еще раз, однако протоколы допроса не сохранились.
Перед закрытием заседания депутаты решили, что на следующий день, в пятницу 28-го, им следует заслушать показания Харрисона, дабы выяснить, имело ли королевское пожалование законную силу.
Сопровождаемый толпой зевак, Кидд снова был отведен в Ньюгейт.
В пятницу, как и планировалось, депутаты Палаты общин допросили Харрисона и обсудили документы, касавшиеся «корпорации пиратов». Дебаты продлились до восьми вечера. В схватке с тори хунта все еще пользовалась достаточной поддержкой, так что в финале за признание каперского поручения Кидда законным проголосовало 198 депутатов, против — 185.
На следующий день, в субботу, депутаты решили, «что Кидд может быть привлечен к суду в соответствии с законом».
31 марта капитан снова выступил в Палате общин. Никаких отчетов об этом выступлении не сохранилось, однако, как писал анонимный автор, Кидд не сообщил депутатам «ничего нового». После этой встречи Сеймур якобы заметил:
— Малый не только разбойник, но и дурак, и я не поверю больше ничему из того, что он еще скажет.
До начала судебного процесса морское ведомство провело допросы членов команды Кидда — как тех, что были задержаны вместе с ним, так и тех, кто был арестован позже и доставлен в Лондон адмиралом Джоном Бенбоу. Следователям нужно было найти двух свидетелей, готовых предать своих корабельных товарищей и выступить на суде с разоблачением их пиратской деятельности. После серии допросов таких предателей нашли — ими стали Роберт Брэдинхем и Джозеф Палмер.
Чувствуя, что суд не за горами, а у него все еще нет надежных доказательств своей невиновности, капитан попросил Адмиралтейство передать ему ряд документов, без которых он «не мог себя защитить». Министры передали просьбу Кидда депутатам Палаты общин, и те велели парламентскому клерку Джодреллу и секретарю Адмиралтейства Барчетту удовлетворить просьбу арестанта. Кидд составил список необходимых документов: два французских паспорта; письмо Белломонта, изъятое на борту корабля «Эдвайс» его командиром — капитаном Уинном; инструкции лордов Адмиралтейства относительно каперского свидетельства; папка в синей обложке, содержащая имена судовладельцев и данные о денежных взносах. Джодрелл и Барчетт приступили к поискам затребованных документов. Но уже на следующий день Барчетт заявил, что о местонахождении документов должен знать Джодрелл, поскольку все они были переданы в Палату общин. Тяжелым ударом для Кидда стало известие о том, что французские паспорта, подтверждавшие законность сделанных им призов, найти не удалось[35].
К 30 апреля сторона обвинения была готова передать материалы следствия в суд. Томас Бейл, действующий прокурор Адмиралтейства, зашел так далеко, что еще до начала суда выложил все улики перед судьями, но они отказались от каких-либо комментариев. Главное, однако, что служители Фемиды узнали точку зрения правительства по этому делу.
Суд был назначен на 8 мая. Он должен был проходить в Олд-Бейли — судебной палате, расположенной на одноименной улице возле Ньюгейта. Еще до начала суда Кидд написал ее председателю примечательное письмо:
«Милорд,
Прежде, чем я смогу ответить на выдвинутые против меня обвинения, я для своего оправдания молю о разрешении уведомить вашу светлость о том, что я не захватывал никаких других кораблей, кроме тех, что имели французские паспорта.
Будучи уверенным, что они могут и должны быть приняты во внимание для моего оправдания, я сдался милорду Белломонту, хотя мог найти себе убежище в любой части света.
Но милорд Белломонт, продав свою долю в моем судне и в «Эдвенчуре», решил, что ему выгодней выставить меня в образе пирата, так как это позволило бы ему претендовать на долю в моем грузе, и, соответственно, он лишил меня французских паспортов, запугал и привлек на свою сторону некоторых из моих людей, чтобы выставить меня в ложном свете, и с помощью писем, адресованных своим друзьям, убедил их признать меня пиратом, рассчитывая получить от короля новое пожалование на мой груз.
