Нытье участников государственного проекта по поводу сплоченных рядов моих пропагандистов и манипуляторов общественным мнением изрядно развлекало коллектив Celer a, поскольку наша «пиар-армия» состояла лишь из одного «солдата» – юной Хизер Ковальски, которая в ноябре 1999 года уволилась с должности пиар-агента в Университете Джорджа Вашингтона, чтобы помогать нам. Хотя опыт у нее был скромнее, чем у других кандидатов, что-то в ней мне решительно нравилось. А вскоре она стала моим мудрым советником и постоянным спутником в поездках.
Хизер знала, что существует всего один способ налаживания отношений со СМИ: завоевать их доверие честностью и открытостью. И ей удавалось справляться даже с самыми недружелюбными журналистами. Хизер обладала незаурядным чувством здравого смысла, что помогало мне не только экспромтом отвечать на вопросы, но и отбивать почти ежедневные атаки журналистов. Она никогда не упрекала репортеров в критике Celera. Более того, она порой не скрывала своего мнения о моих собственных глупостях или заблуждениях. Она стала ценным членом нашей команды, и дошло до того, что мои коллеги просили ее сообщать мне плохие новости, когда боялись делать это сами.
А между тем наша работа продолжалась. Секвенирование 3 миллиардов пар оснований человеческой ДНК шло даже успешнее, чем в случае дрозофилы. Мы производили уже от 50 до 100 миллионов пар оснований ДНК в сутки, причем последовательности отличались весьма высоким качеством. Новые программы были написаны, система считывания штрих-кодов – запущена, так что расшифровка спаренных концов стала рутинной операцией. Правда, у нас по-прежнему не было уверенности в том, что ассемблер справится с данными, по объему почти в 10 раз превышающими данные для дрозофилы.
При желании мы могли бы также пользоваться данными, которые ежедневно публиковались участниками государственной программы в общедоступной базе GenBank. В конце концов, мы вносили свой вклад в финансирование этой работы, как и другие налогоплательщики. Фармацевтические компании скачивали эти данные каждый вечер, причем Incyte не скрывал, что использует GenBank для создания базы данных, чтобы конкурировать с нами. Фрэнсис Коллинз не возражал против подобного открыто коммерческого использования, более того, применял его в качестве дополнительного доказательства ценности федеральной программы. Тем не менее, когда я поднял вопрос о сотрудничестве с государственным проектом, финансируемым за счет налогоплательщиков, путем включения его данных в нашу сборку, зазвучали возмущенные голоса протеста.
«Группа пяти» предложила заблокировать доступ Celera к своим данным, хотя ранее заявляла, что расшифрованные последовательности бесплатно предоставляются всем желающим. Звучали даже обвинения в научной недобросовестности, например, когда Салстон заявил BBC, что работы Celera – настоящее «жульничество»{173}. Для использования данных из GenBank я поручил Джину Майерсу и его сотрудникам разработать второй вариант алгоритма сборки генома. Этот вариант был назван «Гранде», в честь грандиозных количеств кофе, выпитых Джином во время отладки программы.
Главная цель Celera состояла в том, чтобы собрать высококачественную последовательность человеческого генома для создания новых медикаментов и методов лечения. Наша рабочая гипотеза гласила: качество сборки определяется объемом данных по последовательностям. Задача заключалась в разработке наилучшей, наиболее полной версии генома человека, которая способствовала бы научным открытиям, выявлению генов, отвечающих за различные болезни, а также созданию новых способов терапии. Пациентам с онкологическими и другими заболеваниями было все равно, кто секвенировал геном человека. Им просто хотелось выздороветь…
Ученым Celera оказалось нелегко согласиться с моим прагматизмом. Майерсу совершенно не понравилась идея зависимости от общедоступных данных непредсказуемого качества, в то время как качество наших собственных данных неизменно было высоким. Когда мы закончили сборку генома, данные государственной программы еще не охватывали весь геном, причем объем информации по одним участкам был значительно выше, чем по другим. Имелись и другие проблемы, связанные с неправильной маркировкой и химерическими BIC (искаженными последовательностями). В течение следующих 6 лет участники государственной программы преодолели эти трудности, однако низкое качество имевшихся на тот момент данных могло осложнить реализацию нашей стратегии и понизить качество сборки{174}.
Покуда продолжался этот спектакль, сражения в прессе становились все более утомительными. Совещания «группы пяти» омрачались, как выразился один из участников, «подростковой задиристостью» и непрестанным очернением автора этих строк. В один прекрасный день, однако, появилась новая возможность для перемирия: Уайт сообщил мне по телефону, что они с Ханкапиллером беседовали с Ландером (на тот момент – своим главным заказчиком), который выразил готовность вновь рассмотреть мою идею о сотрудничестве.
На первый взгляд, государственная программа гораздо больше выигрывала от сотрудничества, чем я, поскольку у меня уже имелся доступ к ее данным в GenBank. Я подозревал, что главным предметом обсуждения станет не геном человека, а Ландер и способы предоставления ему дополнительных преимуществ. Коллеги Эрика по государственной программе также были настроены скептически, однако он считал сотрудничество единственным способом помешать мне стать победителем в соревновании по расшифровке генома.
Сомневаясь, я все же решил дать идее кооперации еще один шанс. Предложение также весьма заинтересовало членов моего научно-консультационного совета. Мы с Майком собирались поехать в Бостон на совещание и согласились пообщаться с Ландером, который работал неподалеку, в кембриджском Институте имени Уайтхеда. Наша встреча произошла в бостонской гостинице – Ландер просил сохранить ее в тайне.
В беседе с ним я подчеркнул, что в свете всей накопившейся враждебности считаю вряд ли возможным полноценное сотрудничество, однако готов рассмотреть вопрос об обмене данными и публикацию результатов анализа генома либо в одной совместной статье, либо в двух статьях одновременно. Мы были готовы предоставить видеодиск с кодом любому ученому для его личного использования при условии, что эта информация ни под каким видом не будет подлежать купле-продаже.
Однако нам показалось, что единственный вопрос, волновавший Эрика, касался его включения в число соавторов публикаций Celera о структуре генома, будь то одна или две статьи, поскольку мы планировали использовать данные, опубликованные им и его коллегами в базе GenBank.
Согласно научной традиции, мы намеревались надлежащим образом указать происхождение всех исходных данных. Я возразил, что тогда, согласно логике Ландера, я тоже должен быть соавтором любых статей, публикуемых участниками федеральной программы, поскольку они, как и любой исследователь генома человека, используют те многочисленные данные, которые я внес за прошедшие годы в GenBank.
Мы согласились в ближайшее время вернуться к этому разговору, причем Эрик подчеркнул, что даже если мы придем к соглашению, он отвечает только за себя и не уверен в поддержке других государственных лабораторий. Сомневаясь, что наши переговоры приведут к какому-либо результату, я, однако, надеялся, что они, по крайней мере, будут способствовать охлаждению горячих голов и успокоят прессу. Группа ведущих специалистов Celera встретила мой рассказ о встрече с Ландером скептически. После всех атак и оскорблений они пылали жаждой «попинать ногами» федеральные лаборатории, и считали, что в данный момент было бы «абсолютно неправильно сдаваться».
Беседы с Ландером шли в течение всего ноября, а 10 октября он даже принял участие в заседании научно-консультативного комитета Celera, состоявшемся в том же комплексе Уай-Ривер в Мэриленде, где за год до этого президент Клинтон пытался добиться сдвига в переговорах между Израилем и Палестиной. После телеконференции с Ландером у ведущих научных сотрудников Celera и других членов совета сложилось впечатление о существенном прогрессе, достигнутом на переговорах о сотрудничестве с федеральной программой на приемлемых для Celera условиях. Вскоре нам предстояло узнать, однако, что Ландер в этих обсуждениях представлял только самого себя, как он и предупреждал ранее.
12 ноября 1999 года Эрик решил сообщить о своем предложении Фрэнсису Коллинзу. По его словам, он намеревался кратко изложить уже согласованные моменты, подчеркнув, что «имеется достаточно точек соприкосновения, чтобы рассчитывать на успех переговоров, и настало время для начала дискуссий между ними (Крейгом, Арни Левином и, возможно, Майком и Уайтом) и нами (вы, Харольд, я и любые другие необходимые участники)». Уже тогда, однако, он почувствовал неладное. Когда речь зашла о таком важном вопросе, как состав участников переговоров, Коллинз не пригласил Эрика, заменив его активными противниками Celera – Салстоном, Уотерсоном и Мартином Боброу. Присутствовали также Вармус и, разумеется, сам Коллинз. Один из немногих представителей федеральных властей, с которым у меня сложились добрые отношения, Ари Патринос из Министерства энергетики, приглашения не получил. Тони Уайт, как и Ханкапиллер, настояли на своем присутствии, поскольку Коллинз и компания уже стали их крупнейшими заказчиками и за последние недели внесли в GenBank миллиардную единицу кода, а также завершили работу над хромосомой 22, что эквивалентно 2 % генома. Я предчувствовал катастрофу.
