Все вдруг становится не просто, и прежде всего не просто оторваться от стены и шагнуть на звонок. Тетя Муза, я слышу, идет открывать дверь. Вот уже двое идут по коридору, коротко говорят о чем-то. Стук в мою дверь. Я отвечаю срывающимся голосом и вижу на пороге Юрия.
Все, что есть в мире загадочного и необъяснимого, заключено в человеческих отношениях. Человек способен познать природу, проникнуть в суть материи, открыть законы ее существования, а сам он разве не самая большая загадка?
Откуда зарождается внезапная близость двух людей? Еще не чувство, озаренное сознанием, а первый толчок крови, внезапное тяготение одного к другому, пробужденная интуиция, связующая их? Почему, по какому закону оно неизменно вызывает из человеческих глубин самое светлое и лучшее? И куда уходит оно, когда не определяется в чувство? И как образуется высокая чувствительность этих двух людей? Говорят, что биотоки. Но как? Каким образом? Почему, когда он еще только поднимался по лестнице, я уже начала волноваться, не распознав еще причину волнения? Где, в каком месте совпали направления наших мыслей?
Юра улыбается. Впервые я замечаю, что глаза у него расставлены широко, коричневые, с блеском. В них я вижу маленькую себя, свое смущенное и счастливое лицо.
— Здравствуйте, Юра, — говорю я, и он отвечает мне:
— Здравствуйте.
И мы снова стоим друг против друга, — может быть, долго, а может быть, нет, пока один из нас не спохватывается: «Что же мы стоим?»
Так смешно начинается наша третья встреча с Юрой.
18
Нет, мои занятия — это ерунда по сравнению с занятиями Юры. Ведь он строит жилье. Вернее, он ничего еще не строит. Он еще только защищает диплом, но какой! «Как быстрее, рациональнее и дешевле возводить дома методом подъема этажей». И не только жилища, но и детские сады, ясли, школы — в общем, все, что нужно людям. Я с уважением смотрю на чертежи, сваленные на столе у Юрия. Я ничего не понимаю в них, но не могу же я в этом признаться. Молча и внимательно выслушиваю объяснения.
— Понимаете, коробка — это целая квартира. Специальное приспособление выжимает ее на пятый этаж — раз! И укрепляет ее там — два. Следующая коробка закрепляется на четвертом этаже. Следующая — на третьем. И так далее. Называется — строить дом с крыши. А ведь его фактически не строят, а собирают. Ведь коробки-то изготовлены на заводе. А сборка занимает всего несколько дней. Интересно?
Еще бы не интересно, когда дом строится, как из кубиков, из этих самых коробок. Вот только… Коробки. Название какое-то непривлекательное. Мне бы хотелось жить в квартире, хорошей, удобной, как, например, наша. А в коробке мне бы не хотелось.
Юрий не обижается, когда я говорю ему об этом.
— Ну что вы! Это чисто условное название: коробки. На самом деле такие же квартиры, как ваша, даже лучше, современнее. Теперь самое главное — это найти механизмы, способные носить коробки к остову дома, поднимать и закреплять их. Мне пришлось заняться механикой, чтобы попробовать создать такой механизм. И вот посмотрите.
Юрий развертывает чертеж. В такой паутине я наверняка не разберусь.
— А вы присядьте, — говорит Юрина мама и, вытерев руки передником, пододвигает мне стул. — В ногах правды нет. И ты, Юрий, сядь. Обедать пора. С режима сбился.
Режим висит на стене. Там, в режиме, все помечено, когда есть, чем заниматься, сколько раз делать зарядку. Это кажется мне и странным, и интересным. Но вот уж совсем странным кажется мне, что над чертежным столом Юрия висит список дел, которые он должен сделать в течение месяца и конкретно в течение ближайшей недели. В этом списке значится и дополнительное изучение сопротивления материалов и механики, и какие-то конспекты по марксизму. А в конце одного столбика даже написано: выжать 25 килограммов. На окне лежат цветные гири, похожие на муляж. Я трогаю их. Гири настоящие, и Юрий, наверное, действительно выжимает их каждый день.
— Времени мало, чертовски мало, — говорит Юрий, глотая суп. — Отказываешь себе в самом необходимом. Книг не читаю. Только по специальным вопросам.
Я таращу глаза. Впервые вижу человека, который не читает книг. Если кто-нибудь и не читает, так разве признается в этом? А он говорит открыто, как будто гордится этим. Настоящий военный коммунизм. Время военного коммунизма представлялось мне именно таким: все усилия направлены в одну точку, книг никто не читает, театры закрыты, музеев нет. Юра явился как будто из эпохи военного коммунизма. Он кажется мне воплощением революции: то железным Феликсом, то Робеспьером.
Я робею перед ним и перед его суровой мамой и тороплюсь домой.
19
Все переводчики разбиты на группы: английская, французская, скандинавская… В каждой группе есть свои корифеи. Никто, конечно, не присваивает им такого звания и зарплата у них такая, как у всех, однако же самые важные и ответственные туристы, переводы на конференциях и приемах поручаются им. Корифеи давно работают в «Интуристе», прекрасно знают язык. Их берегут, ими дорожат. Это «золотой фонд» «Интуриста».
То, что у Коли Смирнова над верхней губой модные усики, ни о чем еще не говорит. Он самый настоящий корифей. Нет переводчика, который хоть раз в жизни не обратился бы к нему с вопросом. Его стол стоит у самого окна, широкого и незатворенного, за окном кипит жизнь, но Коля даже не поднимет головы и не посмотрит на эту жизнь. Он изучает последние английские газеты, что-то записывает в записную книжку, задумывается над чем-то и при этом потирает лоб двумя пальцами, указательным и средним. Зойка сидит за соседним столом, лениво перелистывает роман Франсуазы Саган, потом захлопывает книжку и начинает пудриться перед маленьким ручным зеркалом.
Я сижу за одним столом с Валей. Хотя у нас разные языки, у нас много общего. Даже ящик в столе. В одной стороне этого ящика лежат мои методички, лексика, словари, в другой — Валины. Мы любим сидеть рядом, касаясь друг друга плечом, и заниматься каждый своим делом. Мы не мешаем друг другу. Сейчас утро, и мы еще только раскачиваемся, еще только раскладываем на столе книги и тетради, устраиваемся поудобнее, разговариваем вполголоса о посторонних вещах, хотя некоторые, как, например, Ирка, уже углубились в работу. Ирка станет корифеем. Мы с Валей — никогда.
Гоша появляется некстати. «Гоша» — так между собой называем мы нашего старшего переводчика. Раз он стоит у двери, всматриваясь в наши лица, значит, кого-то нужно послать на экскурсию. А можно было бы и подождать еще часок-другой…
— Полякова! Экскурсия по городу с туристом «люкс» на русском языке, — говорит Гоша.
Весной переводчики скучают по «своему» языку. Пока еще не подоспел сезон, и времени вдоволь, и сил накопилось за зиму — хорошо получить туриста и поговорить всласть, попрактиковаться, получая удовольствие от того, что не утратил, оказывается, ни беглости, ни свободы в разговоре. Хорошо поговорить финскому переводчику с финном, английскому — с англичанином или американцем, немецкому — с немцем. А от экскурсии на русском языке стараются увильнуть. Экскурсия на русском языке — это значит у туриста уже есть свой переводчик из Москвы или, может быть, из Киева на все время его пребывания в стране. А переводчику разговаривать с туристом через переводчика — кому охота? Корифея на такую экскурсию не пошлют. Посылают кого-нибудь из «зеленых»…
Полякова вот уже три дня подряд водит экскурсии на русском языке.
— Ну и что же? Кому-то ведь надо водить! — тихо говорит Валя.
Она всегда одобряет то, что делает Гоша. А я почти всегда не одобряю. Это единственное расхождение в наших взглядах.
— Я не поеду, — говорит Полякова. И все смолкают. Все смотрят на Полякову. Никто до сих пор не перечил Гоше так открыто. Тем более Полякова — самая тихая, самая исполнительная в «Интуристе». Естественно, что Гоша краснеет — сначала краснеет шея, потом уши, потом лицо. И естественно, что все мы сидим затаив дыхание и с интересом ждем, что будет дальше.
— Почему? — спрашивает Гоша.
— Я ездила вчера. И позавчера ездила тоже.
— Ну и что же? — спрашивает Гоша. Краска сбегает с его лица, и оно снова становится белым. Белым становится и крепкая, гладкая шея и большие уши.
— Ничего.
Это Полякова сказала еле слышно, и мы подумали: «Сдает, сейчас поедет!»
Гоша обрадовался:
— Собирайтесь и поезжайте.
Полякова покачала головой:
— Вон сколько людей сидит, а вы заладили: меня и меня. Не поеду. Пусть другие едут. Пусть каждый хотя бы по разу…
Короткая пауза, после которой Гоша отрывисто бросает Поляковой:
— Зайдите в бюро обслуживания…
К Соколовой, на проработку! Лучше десять экскурсий по городу подряд.
Гоша оглядывает комнату. Он смотрит на Зойку, и та начинает ерзать под его взглядом. Он смотрит на Смирнова, потом на Валю, потом на меня. Так я и знала!
