Итак, архаическое общество изначально ставит социальное выше природного, и последнее рассматривается как элемент стихии, хаоса, проявление сил зла. Именно в архаическом обществе все проявления обо-ротничества приобретают сугубо негативную оценку, а люди, подозреваемые в подобном, становятся объектом социального преследования. В средневековье европейцы интерпретировали данный стереотип в персонификации дьявола как Лесного Человека, о чем неоднократно упоминается в данной книге. Лес при этом считался его владением, и соответственно люди, попадавшие под его «юрисдикцию», приобретали облик зверей. Психологический парадокс средневековых схоластов именно и состоял в том, что они не могли выйти из догматического противоречия: если природа человека суть природа божественная, то откуда там «дефекты» в виде зла и оборотничества, а если природа есть порождение дьявола, враждебное человеку, то как провиденциальный умысел допускает торжество зла в «царстве господнем»? То есть Бог или зол, или добр, но не всемогущ. Поэтому существовало как бы раздвоенное общественное сознание: с одной стороны, яростное отрицание оборотничества (ибо Бог не может допустить зла в свою природу), с другой — постоянное преследование за это (раз Бог не может справиться с дьяволом (вариант — не хочет), то это должны делать представители его церкви (ибо церковь есть царство божие на земле). Обе эти позиции сосуществовали в европейском сознании всю эпоху средневековья и благополучно сохранились до наших дней. Правда, в нынешние времена ученые не задумываются об источнике своего убеждения в том, что оборотней не может быть, «потому, что не может быть никогда», но вместе с тем если это существует, то непременно это негативное явление, род патологии.
Вопрос о патологии здесь особенно важен, потому что, как уже упоминалось, архаическое сознание крайне негативно относится к любым отклонениям от существующего социального стандарта. В средневековой Европе женщине было достаточно одной погулять в лесу, чтобы ее могли заподозрить в связях с нечистой силой. Архаическое общество начинает активную «охоту на ведьм» тогда, когда чувствуется угроза стабильности и сохранению существующих порядков. Любая ситуация перемен может спровоцировать усиление контроля над населением и активное истребление всех, кто может быть причастен к носителям изменений. Поэтому и возникает кажущийся парадокс между просвещением и «охотой на ведьм» в Европе. На самом деле последнее явилось реакцией социальных структур на первое.
В заключение хочется отметить, что современное искусство, будучи наследником мифологии прежних эпох, использует образ оборотня почти во всех его прежних ипостасях. Однако (и о том свидетельствуют приведенные в сборнике произведения) в основном он фигурирует как традиционный персонификат непостижимого зла, таящегося в недрах человеческой натуры. Возможно, здесь играет роль присущая сознанию современной цивилизации, но унаследованная от архаики боязнь инобытия, выходящего за рамки традиционного способа существования. Вместе с тем успех произведений типа Маугли и похождений Тарзана говорит о том, что одновременно сознание современного человека относится к первобытному состоянию нашей цивилизации с гораздо большей терпимостью и симпатией, чем, вообще-то говоря, это было присуще европейской традиции средневековья.
Антонина Добрякова, кандидат биологических наук
Из книги «РУССКИЙ НАРОД. ЕГО ОБЫЧАИ. ОБРЯДЫ. ПРЕДАНИЯ. СУЕВЕРИЯ И ПОЭЗИЯ» (собрано М. Забелиным)
ОБОРОТНИ. ВАРКУЛАКИ, ВОВКУЛАКИ
Оборотни, у болгар варкулаки или полтеники, у малороссов вовкулаки, в России в некоторых местностях бука, вообще возникли со времен язычества, а со времени введения христианства вступили в область демонологии, и сейчас существуют у всех европейских народов самые многочисленные разнообразные сказки об этих существах. Оборотней вообще некоторые изображают какими-то чудищами, так, например, у греков оборотнем воображают тощего колдуна с головой осла и хвостом обезьяны. У них верят, что в мрачные зимние ночи оборотни, особливо со дня рождества Христова до богоявления, шляются повсюду и пугают людей. Оно-кентавры похожи на черных эльфов, по мнению датчан, норвежцев и шведов. Нечистые твари это, по мнению простого народа, не что иное, как жиды, ослопоклонники, ищущие мессии, с тем чтобы убить его еще в колыбели. После водоосвящения воздух очищается от этих чудищ, причем они мгновенно исчезают.
У нас, как мы ранее сказали, это проклятые или некрещеные дети, наконец ведьмы принимают разные вещественные виды по желанию; но рассказывают, что колдуны могут обращать других в волков.
По народным сказаниям, такие превращения бывают нередко. Верят и таким сказкам, что будто бы целые свадебные поезда превращаются в волков. Давно говорят, что Марина Мнишек будто бы превратилась в сороку; но если верить, что человек превращается в волка, то значит, что он изменяется своим нравом, приобретает жадность, злобу и превращается в дерзкого хищника.
В народе говорят так: каждый оборотень, превращенный обаянием колдуна в волка, имеет полное сознание, что он человек, и не пользуется инстинктами животного. Притом говорят, что оборотню очень легко возвратить настоящий человеческий вид, если только одеть на него снятый с себя пояс, на котором должны быть сделаны узлы, при навязывании которых нужно сказать каждый раз: «Господи, помилуй». Говорят, будто бы при этом шкура спадает и пред избавителем является человек.
Но вот в чем задача: кому пожелается сделать такой опыт? Это так же мудрено, как злодея возвратить на путь добродетели.
Известный венгерский путешественник, проникший под видом мусульманского паломника в районы, ранее никогда не посещавшиеся европейцами
Хил, или млечный сок, — часть желудочной кашицы, назначенной для соединения с кровью
Калмэ здесь пытается доказать, что рассказы о вампирах не являются лишь произведениями фантазии, а имеют гораздо более реальное основание в том, что часто мнимо умерших считают действительно умершими и потом уже вампирами
Калмэ в этой главе далее повествует об экстатическом состоянии, сведения о котором в его время — что естественно — были поверхностными и весьма общими. Из разнообразных видов экстатических состояний он обращает особое внимание на оцепенелость и нечувствительность впавших в экстаз индивидуумов ко всему, что кругом их совершается. После этого неудивительно, что он относит к категории этих явлений и прекращение жизнедеятельности у многих животных в определенные природой времена года. Мы не станем исследовать здесь сущность экстаза и его различные формы, свойства его известны уже читателям из главы, где мы говорили об экстазе и смертельном обмороке. Доктор Г. Майо в упомянутом выше труде «Истина в народном суеверии — в письмах», с взглядом которого мы, впрочем, не согласны, формулирует такое объяснение возникновения экстатического состояния: «Каждая духовная сила имеет свое определенное место и седалище в нашем организме. Новейшим физиологам удалось определить, с какими особенными частями нервной системы каждый духовный аффект соединен функционально… Каждая духовная сила имеет свой особенный орган, или свою собственную лабораторию в нервной системе». Далее, на вопрос «Что такое экстаз?» — он так отвечает: «…Основание экстаза состоит в обнаружении ненормального отношения духа и нервной системы. Во всех почти его формах видно, что некоторые духовные функции не имеют более своего седалища в свойственных им определенных органах. От часто повторяющихся перемен этого рода прекращается деятельность органов ощущений. Естественным и самым обыкновенным следствием этого бывает совершенное притупление слуха и зрения. Если же пациент в экстазе бодрствует, то в награду за потерю эти чувства выражают свою деятельность в других органах или обнаруживают какой-нибудь неясный образ (modus) общего восприятия». Приняв за непреложное, что дух есть принцип, отличный и отдельный от материи, мы легко поймем, что человеческая душа может стать к телу в новое, необыкновенное, ненормальное отношение. Из различных форм экстатического сна особенно отличаются, с одной стороны, смертельный экстаз, продолжительный экстаз и простой или начальный экстаз, с другой — среди различных форм экстатического бодрствования особенно выделяются полубодрственный экстаз, или сомнамбулизм, и бодрственный экстаз»
Здесь, скорее, уместна ссылка на христианский мистицизм, которым были пропитаны все сферы средневекового сознания, на идеологию греха и искупления его, чем на мифы античности, с которыми, по существу, были знакомы единицы
