В любом случае, из трех версий наиболее правдоподобным организатором вероятного убийства следует признать транснациональный капитал. У банкиров и причины были самые веские, и возможности организовать покушение неограниченные. А это означает только одно: перед Сталиным при выяснении вопроса о причинах смерти Рузвельта наверняка мелькали имена хозяев Федерального резервного фонда, а следовательно, и еврейский «Джойнт».
Смерть Александра Сергеевича Щербакова
Щербаков — один из ключевых политиков Русского Ренессанса. Будучи первым секретарем Московского обкома ВКП(б) и начальником Совинформбюро, он почти семь лет принимал на себя основные удары при попытках Кремля государственным регулированием восстановить национальный паритет в творческих сферах столицы и страны в целом. О каком гадючнике человеческих отношений идет речь, может понять лишь тот, кто вплотную сталкивался с этими творческими сферами. Так что не удивительно, что у Александра Сергеевича пошаливало сердце — ведь он был объектом ненависти такого огромного числа истеричных людей и оставался им столь длительное время.
На Щербакова, как на талантливого и расчетливого руководителя, в годы Великой Отечественной войны возлагалось всё больше и больше обязанностей общегосударственного уровня. Под конец он совмещал шесть высоких руководящих постов.
Под его командованием Совинформбюро выиграло информационную войну у фашистской Европы — такое случилось первый и единственный раз в истории России!
Щербаковым была проведена вся организационная работа по подготовке гимна Советского Союза — в конкурсе участвовали более 70 композиторов и столько же поэтов. Предварительный отбор был осуществлен Щербаковым. Сталин только отредактировал и утвердил окончательный вариант.
Как выдающийся идеолог, Щербаков стал одним из создателей советского пантеона героев Великой Отечественной войны. Ведь только наивные люди думают, будто человек совершил выдающийся подвиг и стал народным героем. В действительности схожие подвиги совершали десятки, а то и сотни людей. Но идеологи, исходя из обширной информации о героях, своей волей определяли, кому быть общенародным героем, а кому остаться героем местного значения. Такова проза жизни. И так было во все времена и у всех народов. Но против такой прозы Великой Отечественной пытаются нынче воевать под радостные истерики «желтых» СМИ многочисленные полусумасшедшие «правдоискатели». Чума на их больные головы! Александр Сергеевич всю войну оставался ведущим советником Сталина в таких вопросах.
В целом мы с вами, как и весь советский народ в военные годы, видим нынче Великую Отечественную войну, читаем прессу Великой Отечественной войны такой, какой преподал ее нам Александр Сергеевич Щербаков. Он создал советскую информационную концепцию Великой войны. Надо понимать, что наши мужественные, высокоталантливые операторы работали не там, где им пожелалось, но там, куда их направляли по решению одного человека, а славные корреспонденты писали о том, что было одобрено или выделено одним человеком — Щербаковым. Оттого он и являлся самым доверенным лицом Сталина.
Щербакова же признают выдающимся организатором ПВО Москвы. В годы войны наша советская столица оказалась самой защищенной из столиц всех воевавших тогда стран. Из огромных воздушных армад, которые посылали на Москву фашисты, всякий раз к городу прорывались единицы бомбардировщиков — столь удачно была организована система ПВО Щербакова. Так что тысячи москвичей обязаны Александру Сергеевичу своими спасенными жизнями и сотни тысяч — спасенным жильем и имуществом.
Правда, отплатили ему эти москвичи черной неблагодарностью. О памятнике военному градоначальнику генерал-полковнику Щербакову и говорить не приходится. Напоминала о нем — руководителе Москвы в судьбоносные для Родины и города годы станция метро Щербаковская, да и ту спешно переименовали в 1990 г., чтобы стереть с лица столицы последнюю память об идеологе и проводнике Русского Ренессанса. Кто это осуществил — общеизвестно.
Смерть Александра Сергеевича воистину загадочная.
Весной 1945 г. он перенес на ногах инфаркт миокарда. Врачи поставили точный диагноз в апреле месяце. Методика лечения этой болезни в те годы предполагала длительный и желательно неподвижный постельный режим. Щербакова поместили на излечение в санаторий «Барвиха» под Москвой. Наблюдающим врачом ему назначили заместителя главного врача Романа Исаевича Рыжикова. Консультировал больного уже известный нам по делу ЕАК профессор Я. Г. Этингер.
8 мая Щербаков, пролежавший в постели менее месяца (!), якобы уговорил Рыжикова отпустить его на денек в Москву. Согласие было дано, и Александр Сергеевич совершил первую поездку в столицу и обратно. Поскольку больной перенес ее благополучно, он был отпущен и 9 мая. На этот раз Щербаков остался ночевать дома. В ночь на 10 мая он умер в результате повторного, на этот раз обширного инфаркта. Это было подтверждено в ходе вскрытия.
Сердце покойного изъяли, поместили в спецраствор и оставили на хранение. Тогда было заведено в течение семи лет после смерти сохранять сердце большого государственного чиновника на предмет возможной повторной экспертизы. По какой причине был заведен такой порядок, ныне не известно.
В 1952 г. в связи с «делом врачей» назначили сразу две судмедэкспертизы сердца Щербакова. Независимо друг от друга обе комиссии определили, что лечение его носило «криминальный характер». Допросили в качестве свидетелей участников вскрытия — профессора А. В. Русакова[559] и председателя Мосгорздравотдела доктора П. Т. Приданникова[560]. В итоговом документе сказано: «Заключения обеих комиссий в общем совпадают. Они соответствуют результатам предыдущего медицинского осмотра и подтверждают криминальный характер лечения товарища Щербакова А. С.».
Причиной смерти Александра Сергеевича был назван инфаркт миокарда. «Криминал» же был усмотрен в том, что лекарства больному давали в неправильных дозах, и в том, что нельзя было разрешать ему совершать столь длительные поездки в автомобиле. Обвинения явно косвенные. Даже если и были допущены врачебные ошибки, на заранее продуманный преступный план они никак не тянут.
Однако следствию удалось получить признательные показания самих обвиняемых Этингера и Рыжикова в том, что они преднамеренно залечили Щербакова. И если к Этингеру применялись незаконные средства дознания, отчего он умер в Лефортовской тюрьме, то Рыжиков во всем сознался добровольно. Причем указал, что действовал по распоряжению Этингера. Правда, позднее он утверждал, что совершил самооговор под угрозой, что будут арестованы его жена и сын. Но как раз это-то и сомнительно: ведь став «родственниками врага народа», да еще и убийцы одного из коммунистических вождей, они могли пострадать гораздо сильнее. Как обстояли дела в самом деле, никто уже рассказать не сможет.
Главное все же в том, что озетовский круг в столице был узок, все друг друга знали, и Я. Г. Этингер играл в нем далеко не последнюю роль. К тому же он был в тесных дружеских отношениях с академиком М. С. Вовси и М. С. Михоэлсом, общался со многими членами президиума ЕАК. Следовательно, он имел возможность поддерживать связь с «Джойнтом». А. С. Щербаков, будучи идеологом Русского Ренессанса, являлся важнейшим препятствием на пути учреждения еврейской республики в Крыму. Поскольку неопровержимо доказать врачебную ошибку, особенно при лечении сердечнососудистых заболеваний, почти невозможно, совершить убийство пациента посредством залечивания и не сложно, и безопасно. Тем более, что конкретных преступников никто не назначал и точных сроков для убийства никто не устанавливал. Просто сложились обстоятельства, когда сделать это стало возможно.
Ну, а на суде истории мы вновь сталкиваемся с частью 3 статьи 14 УПК РФ: «Все сомнения в виновности обвиняемого, которые не могут быть устранены в порядке, установленном настоящим Кодексом, толкуются в пользу обвиняемого».
Убийство Андрея Александровича Жданова
Если в причинах смерти А. С. Щебракова разобраться практически невозможно, то в убийстве врачами А. А. Жданова сомневаться не приходится. Вопрос сводится к характеру убийства: совершено оно по причине гордыни медицинской профессуры или умышленно. О трусости проштрафившихся медиков умолчим.
В середине июля 1948 г. Жданов отправился на отдых в санаторий «Валдай». 23 июля во время телефонного разговора с Москвой с ним случился ужасный приступ загрудинной боли. Больной только и мог, что кричать: «Ой, батюшки мои!». Комната была заперта изнутри, и чтобы добраться до несчастного, пришлось топором выбивать оконную раму. Приступ боли сняли уколами морфина. На следующий день по вызову прилетела из столицы бригада медиков. Возглавлял ее академик В. Н. Виноградов[561]. В бригаду вошли профессор В. Х. Василенко[562], начальник Лечсанупра[563] генерал-майор, профессор П. И. Егоров[564], диагност-кардиограф доктор С. Е. Карпай[565]. К ним присоединился лечащий врач Жданова — Г. И. Майоров[566].
