Если в причинах смерти А. С. Щебракова разобраться практически невозможно, то в убийстве врачами А. А. Жданова сомневаться не приходится. Вопрос сводится к характеру убийства: совершено оно по причине гордыни медицинской профессуры или умышленно. О трусости проштрафившихся медиков умолчим.
В середине июля 1948 г. Жданов отправился на отдых в санаторий «Валдай». 23 июля во время телефонного разговора с Москвой с ним случился ужасный приступ загрудинной боли. Больной только и мог, что кричать: «Ой, батюшки мои!». Комната была заперта изнутри, и чтобы добраться до несчастного, пришлось топором выбивать оконную раму. Приступ боли сняли уколами морфина. На следующий день по вызову прилетела из столицы бригада медиков. Возглавлял ее академик В. Н. Виноградов[561]. В бригаду вошли профессор В. Х. Василенко[562], начальник Лечсанупра[563] генерал-майор, профессор П. И. Егоров[564], диагност-кардиограф доктор С. Е. Карпай[565]. К ним присоединился лечащий врач Жданова — Г. И. Майоров[566].
В то время электрокардиограмма была новинкой, старая профессура разбиралась в ней с трудом. А специалист С. Е. Карпай «не сумела» разглядеть на ней инфаркт. Главная странность всего случившегося заключалась в том, что окончательный диагноз поставила ученица Этингера Софья Ефимовна Карпай — маститые профессора лишь согласились с нею. И хотя диагностика 1940-х гг. явно указывала на инфаркт миокарда, комиссия пришла к выводу: приступ сердечной астмы на фоне гипертонии. Таким образом, стали лечить следствие, а не причину заболевания.
7 августа Карпай сделала Андрею Александровичу вторую электрокардиограмму. Окончательно определили диагноз: гипертония, кардиосклероз, хроническая коронарная недостаточность, прогрессирующий стенозирующий атеросклероз коронарных сосудов, ишемия миокарда и мелкие очаги некроза. Говоря проще — инфаркт миокарда. Но и тогда болезнь не назвали своим именем и лечением, помимо всего прочего, назначили — активное движение. Комиссия улетела в Москву, Жданова оставили поправляться на природе.
После длительной бодрой прогулки в лесу 27 августа у больного случился новый приступ. Срочно прилетела та же бригада. Только вместо ушедшей в отпуске С. Е. Карпай кардиографом взяли врача Л. Ф. Тимашук[567]. Лидия Феодосьевна сходу, по еще сырым пленкам, назвала верный диагноз: инфаркт миокарда в области передней стенки левого желудочка. Профессора возмутилась наглости неостепененной дамочки. Егоров и Майоров заставили Тимашук переписать ее заключение согласно их ранее сделанному диагнозу: «функциональное расстройство на почве склероза и гипертонии». В историю болезни записали рекомендации: «…увеличение движения. С 1 сентября разрешить поездки, 9 сентября решить вопрос о поездке в Москву”. 28 августа у Жданова случился новый сильнейший приступ болезни.
Чтобы снять с себя любую ответственность, 29 августа 1948 г. Тимашук по совету начальника личной охраны Жданова А. М. Белова составила Записку в министерство госбезопасности.
«Начальнику Главного Управления охраны МГБ СССР Н. С. Власику[568]
28/VIII-c/г. я была вызвана нач. ЛСУК профессором Егоровым к тов. Жданову А. А. для снятия ЭКГ.
В этот же день вместе с пр. Егоровым, акад. Виноградовым и пр. Василенко я вылетела из Москвы на самолете к месту назначения. Около 12 ч. дня сделала А. А. ЭКГ, по данным которой мною диагностирован “инфаркт миокарда в области левого желудочка и межжелудочковой перегородки”, о чем тут же поставила в известность консультанта.
Пр. Егоров и д-р Майоров заявили мне, что это ошибочный диагноз и они с ним не согласны, никакого инфаркта у А.А. нет, а имеется “функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни”, и предложили мне переписать заключение, не указывая на “инфаркт миокарда”, а написать “осторожно”, так, как это сделала д-р Карпай на предыдущих ЭКГ.
29/VIII у А.А. повторился (после вставания с постели) сердечный припадок, и я вторично была вызвана из Москвы, но по распоряжению акад. Виноградова и пр. Егорова ЭКГ 29/VIII в день сердечного приступа не была сделана, а назначена на 30/VIII, а мне вторично было в категорической форме предложено переделать заключение, не указывая на инфаркт миокарда, о чем я поставила в известность т. Белова A.M.
Считаю, что консультанты и лечащий врач Майоров недооценивают, безусловно тяжелое, состояние А.А., разрешая ему подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино, что и вызвало повторный приступ и в дальнейшем может привести к роковому исходу.
Несмотря на то, что я по настоянию своего начальника переделала ЭКГ, не указав в ней “инфаркт миокарда”, остаюсь при своем мнении и настаиваю на соблюдении строжайшего постельного режима для А.А.
29/VIII-48 г.
Передано майору Белову А. М. 29/VIII-48 г. в собственные руки»[569].
К заявлению был приложен подлинник кардиограммы.
Тимашук просила одного — установить строгий постельный режим для А. А. Жданова.
Не будь этой Записки, все было бы шито-крыто, и о корпоративном преступлении врачей никто не узнал бы. Остается только гадать, сколько людей успели они сгубить такой халтурной диагностикой и покрывательством друг друга. Но начиная с хрущевских времен именно эту Записку Тимашук называют доносом на честных благородных светил медицинской науки, а действия врачей и их блатное корпоративное укрывательство врачебных ошибок, повлекших смерть пациента, по сей день не получили общественной оценки.
О своем диагнозе Лидия Феодосьевна, опять же с помощью Александра Белова, сообщила жене Жданова[570]. Этим она успела себя обезопасить от обвинений со стороны тех же медицинских светил. 31 августа идеолог Русского Ренессанса Андрей Александрович Жданов умер по причине врачебной ошибки консилиума. На Тимашук свалить вину профессуры не было никакой возможности.
Патологоанатомическое вскрытие останков второго человека в правительстве СССР вызывает удивление! Вместо того, чтобы вывезти тело в Москву и освидетельствовать его в специализированных условиях, Лечсанупр направило самого послушного руководству патологоанатома А. Н. Федорова[571] на Валдай. Он вошел в группу сопровождения траурной правительственной депутации во главе с членом Политбюро А. А. Кузнецовым. Сразу же по прибытии на Валдай Федоров произвел вскрытие. Г. В. Костырченко так рассказал о посмертной диагностике причин смерти А. А. Жданова. «Вечером 31 августа в присутствии секретаря ЦК Кузнецова[572] было произведено вскрытие. Процедуру эту проделал патологоанатом Кремлевской больницы А. Н. Федоров, причем в неприспособленном для этого помещении полутемной ванной комнаты одной из санаторных дач и подгоняемый начальником ЛСУК Егоровым. Последний, блюдя ведомственные интересы, настаивал, чтобы зафиксированные в заключении результаты вскрытия максимально совпадали с поставленным ранее клиническим диагнозом. Поэтому сделанное Федоровым описание обнаруженных на сердце Жданова свежих и застарелых рубцов, свидетельствовавших о нескольких перенесенных им инфарктах, содержало массу неопределенных и туманных формулировок (“некротические очажки”, “фокусы некроза”, “очаги миомаляции” и т. п.), имевших целью скрыть эти инфаркты. Их также “не заметили” и участники организованного 31 августа в Москве консилиума, в котором участвовали профессора В. Н. Виноградов, В. Ф. Зеленин[573], A.M. Марков[574], В. Е. Незлин[575], Я. Г. Этингер и П. И. Егоров. Ознакомившись с соответствующей клинической и патологоанатомической документацией, а также с анатомическим препаратом сердца покойного, доставленным с Валдая на самолете, они, оставаясь верными принципам корпоративной солидарности, подтвердили правильность официального диагноза»[576].
* * *
В те же дни записка Тимашук была передана И. В. Сталину. Выводы простого врача, опровергавшие выводы консилиума светил отечественной медицины, которые лечили самого вождя и многочисленную государственно-партийную верхушку, не заинтересовали Иосифа Виссарионовича, и он написал на листике: «В архив».
Произошло это в начале сентября 1948 г. А затем случились несанкционированные митинги у синагоги, шествие евреев по центру Москвы с Голдой Мейерсон во главе и с призывами отдать Крым под еврейскую республику. Там, где евреи и Крым, там надо искать руку хозяев «Джойнта» — банкиров транснационального капитала. О благотворительном аспекте деятельности комитета давно следовало забыть, поскольку согласно разведданным, американцев интересовал исключительно плацдарм для атомной бомбардировки центральных регионов СССР. Далее было следствие по делу ЕАК, по ходу которого заговорил Яков Гиляриевич Этингер… Всплыла история с сомнительными причинами смерти А. С. Щербакова — жестким противником идеи еврейского Крыма. А вместе с нею в ином свете стала представляться кончина А. А. Жданова — не просто жесткого противника идеи еврейского Крыма, но и функционера, напрямую противодействовавшего ее осуществлению. Получалось, что погибли ближайшие советники Сталина, основные идеологи Русского Ренессанса. Правда, к ним пристегнули еще и умершего от рака М. И. Калинина[577], но при этом все они и в самом деле состояли пациентами медиков еврейской национальности из озетовских кругов. Других специалистов в кремлевской медицине и не было — на работу туда принимали преимущественно или даже исключительно по блату. Творцы блатной системы СССР напоролись на собственное детище. Ведь теперь получилось, что смерть идеологов русского возрождения оказалась связанной с ошибками московской еврейской элиты. Русские медики оказались лишь безалаберными отлынивателями от работы, хотя и за это поплатились жесточайшим образом.
