Наблюдая, как Северга укладывает девочек в постель, а те уже не цепенеют от робости, она дивилась той быстроте, с которой они потянулись к бабушке. Что-то изменилось и в самой Северге. Со своего долгого разведывательного задания матушка вернулась посуровевшей, осунулась, превратившись в напряжённо-острый, злой, закалённый клинок, но в её прикосновениях, в голосе, во взгляде на внучек Рамут чудилось такое не свойственное ей тепло – тепло с горьковатым привкусом. А ещё – мягкость, в которой проступало что-то прощальное, и от этого в душе Рамут поднимался холодящий вихрь тревоги и тоски. Неведомо ей было, что это – последняя их встреча, но сердце ощущало смутное томление и безымянную муку, ныло и вздрагивало от колкого, пронзительного предчувствия...
Сон сомкнул пушистые ресницы девочек, а Рамут с Севергой ещё сидели над ними какое-то время, слушая потрескивание лампы и биение собственных сердец. Лицо родительницы с резкими, суровыми чертами и нависшими мрачными бровями проступало из сумрака острыми очертаниями скул и носа; этот неприветливый воинственный лик отталкивал от себя ласку ночной тьмы, тогда как образ дочери будто лучился изнутри. И неважно, что и у последней уже проступала та же жёсткость в волевой линии рта: сияние её ясных очей приковывало к себе и чаровало. Высокий гладкий лоб Рамут светился умом, чёрные блестящие волны волос обрамляли его с шёлковой мягкостью, а тусклый отблеск лампы выхватывал её лицо из мрака с отточенным изяществом.
– У них счастливое детство, – молвила Северга, окидывая взглядом спящих внучек. – И прекрасная мать. Такая, какою я никогда не умела быть для тебя.
Рамут раскрыла было рот, чтобы от всего сердца возразить на последнее высказывание, но все её искренне всколыхнувшиеся в глубине души слова родительница прервала усталым взмахом руки.
– Твоя любовь, матушка, всегда дарила мне крылья, – еле слышно проронила Рамут.
– Любить – мало. – Северга горько дёрнула уголками губ. И добавила, пронзив дочь задумчиво-нежными искорками во тьме зрачков: – Но ты права... То, что я чувствую к тебе – больше, чем любовь. Больше, чем что-либо на свете.
Надобность в словах отпала, осталась только молчаливая истина взглядов, жаркая преданность пожатия рук и невесомо-нежная, пронзительная горчинка в сердцах. Их лица сблизились в полутьме и соединились лбами, а пальцы сплелись в нерушимом, вечном единении.
На следующий день они отправились на конную прогулку. Похлопывая своего жеребца по шелковистой чёрной шее кожаной перчаткой с длинным раструбом, Северга сказала:
– Это Дым. Нет более быстрого создания во всей Нави, чем этот конь.
Драгона с Минушью боязливо выглядывали из-за спины матери: огромный неистовый зверь с глазами-угольками внушал им ужас. Для Рамут был осёдлан молодой тёмно-игреневый Град – весёлый и дружелюбный жеребец, которого девочки хорошо знали и на котором часто катались под наблюдением взрослых.
– Ну, кто из вас смелее? – усмехнулась Северга. – Кто со мной на Дыме?
Драгона и Минушь робко переминались, не решаясь приблизиться к чёрному чудовищу, которое смиренно подчинялось своей не менее грозной хозяйке. В каждом переливе мускулов под его атласной шкурой чувствовалась опасность. Северга обратила взор на старшую из внучек:
– Драгона, может, ты? Ты же у нас храбрая, даже грозы не боишься.
Девочка попятилась, но Северга подхватила её на руки и усадила в добротное и просторное седло с богато вышитым потником, а сама вскочила следом и крепко обняла Драгону, надёжно поддерживая. Она пустила Дыма тихой рысью, и его длинные, волнистые хвост и грива колыхались на ветру и лоснились в дневных лучах здоровым блеском. Рамут с Минушью поскакали на Граде.
Ночная гроза освежила, умыла и напоила влагой землю и зелень. Дышащий прохладой луг обрамляли горы в белых облачных шапках, и не было ничего слаще на свете, чем мчаться по нему верхом на резвом коне. Минушь визжала от восторга и упоения скоростью:
– Быстрее, матушка! Шибче!
Рамут пришпорила Града, и они вырвались вперёд, обгоняя Севергу с Драгоной. Дым презрительно фыркнул, а его владелица с усмешкой сказала прильнувшей к ней внучке:
– Ты смотри-ка! Никак, твоя сестрица и матушка перегнать нас вздумали! Что делают, а!
Не зря она назвала своего коня самым быстрым созданием в Нави: тот даже без понукания рванул и перешёл на быстрый галоп. А когда они с Севергой призвали себе в помощь слой из хмари, скачка ускорилась в разы.
– Ах так! – воскликнула Рамут, раззадорившись. – Ну-ка, детка, покажем им, что наш Град тоже кое-чего стоит!
Встречный ветер растрепал её косу, упруго упираясь в грудь, бешеный бег захлёстывал душу, но догнать Дыма было решительно невозможно даже такому быстроногому и охочему до скачек коню, как Град. Северга между тем направила Дыма победным полукругом, завершая это соревнование. Конь, красуясь мохнатыми копытами, вскинулся на дыбы, и Драгона взвизгнула. Впрочем, выпасть из седла ей не грозило: бабушка держала её крепко. Чёрная грива Дыма реяла на ветру, точно боевой стяг, а лицо Северги оставалось невозмутимым, только в глазах поблёскивали стальные искорки усмешки.
– Неплохая попытка, – сказала она. – Только это всё впустую: Дыма не догонит никто.
Северга соскочила с седла – гибкая, как плеть, и поджарая, как голодный волк. Впрочем, эта сухощавость была обманчива: за нею крылась несгибаемая сила безжалостного клинка. Её лицо потемнело, загорев под лучами иномирного светила, и острые льдинки глаз блестели на нём до оторопи светло. Их беззастенчивый, пристальный взор толкал в грудь, точно пружина.
Драгона между тем находилась под впечатлением от скачки: округлившимися, немигающими глазами она потрясённо уставилась в одну точку перед собой. Северга засмеялась и потрепала её по щёчке:
– Ну что, хорошо прокатились, моя радость? Так быстро ты ещё никогда не ездила, правда?
Немного придя в себя, девочка робко погладила могучую шею коня.
– Хочешь покататься на Дыме сама? – спросила Северга.
– Ой, а он меня не сбросит? – испугалась Драгона.
– Не бойся, малышка, он не посмеет этого сделать. – И Северга ободряюще приподняла личико внучки за подбородок.
– Матушка, а может, не стоит? – вмешалась Рамут встревоженно.
– Всё будет хорошо, – усмехнулась та.
Опасения Рамут оказались напрасными: Дым покорно шагал, ведомый под уздцы твёрдой и властной рукой хозяйки, и Драгоне ничто не угрожало. Она казалась до смешного крошечной в седле этого исполинского зверя. Сердце Рамут вздрогнуло, когда матушка выпустила поводья и передала их внучке; что-то шепнув коню на ухо, она отдала его под управление маленькой девочке.
– Матушка, не надо, ей ещё рано так ездить, – снова запротестовала Рамут, сдерживая поводьями приплясывающего на месте Града и прижимая к себе младшую дочку.
– Ага, да ещё на таком коне, – закончила Северга её мысль. И ободряюще похлопала по колену: – Ничего, всё будет как надо. Дым не уронит её. Я сказала ему, чтобы он берёг её как зеницу ока и слушался, как меня саму.
Чудовищный конь бережно носил маленькую наездницу на себе. Драгона в силу юности и неопытности управляла поводьями довольно бестолково, но Дым слушался Севергу, которая отдавала ему приказы взглядом и щелчками кнута по земле. Только один раз она сказала девочке:
– Не натягивай узду так сильно, крошка. Ослабь... Вот так, умница.
Драгоне так понравилось кататься «самой», что она не хотела спешиваться. Прогулочным шагом они добрались до пастбища, где кормилось стадо тётушки Бенеды. Рамут приветственно махнула рукой двум младшим мужьям костоправки, которые сегодня были за пастухов. Те приподняли шляпы и отвесили ей поклон, не сходя с сёдел.
Перед ними раскинулся Одрейн, сверкая водной гладью.
– А не искупаться ли нам? – предложила Северга. – Вон в той заводи, там течение тихое.
Волны Одрейна всегда оставались холодными, даже в самый тёплый летний день. Раздевшись донага, Северга изящным броском рассекла воду и поплыла широкими взмахами. Девочки резво устремились за ней, но Рамут велела им плескаться у берега, на прозрачном каменистом мелководье. Она и сама не устояла перед соблазном окунуться в бодрящий поток. Северга боролась с сильным течением, и Рамут приходилось удерживать дочек от повторения этих небезопасных проделок.
– Туда вам пока нельзя, крошки, река вас унесёт, – остерегала она их. – Видите, даже бабушка Северга с трудом плавает!
Они накупались до посинения. Драгона с Минушью выскочили из воды, стуча зубами от холода, и Северга закутала их обеих в свою стёганку. Они отпустили коней попастись, а сами отдыхали на берегу, обсыхая в лучах Макши.
Весь отпуск Драгона и Минушь не отставали от Северги – бегали за ней хвостиками, лезли на колени и совершенно не боялись, даже когда бабушка бывала не в настроении или выпивала лишку. Хмельная Северга делалась мрачной, молчаливой и стремилась к одиночеству, но этих двух маленьких непосед не прогоняла от себя, даже будучи в скверном расположении духа.
