Франсин Риверс - Сад Лиоты

— Да потому, что дедушка Рейнхардт был ее единственным другом в этом доме. Что изменилось бы, скажи она правду? Возможно, она отомстила бы бабушке Элен, зато дедушка был бы унижен. Поэтому она хранила молчание, надеясь на то, что все наладится, как только ее муж вернется с фронта. Ты помнишь, как все обернулось? Когда война закончилась, и твой отец вернулся домой, дедушка Рейнхардт переписал дом на него. Зачем ему было это делать, мама, если то, что сказала бабушка Лиота, неправда?

Нора закрыла глаза.

— Я помню, как однажды ночью бабушка Элен кричала и плакала, обзывая мать шлюхой и воровкой. Она заявила, что моя мать — чудовище, потому что не хочет заниматься своими детьми. Мы с Джорджем плакали, спрятавшись под одеяло.

У Энни заныло сердце, когда она представила, что пережила ее мать в детстве.

Нора судорожно вздохнула:

— Отец. Он вселял в меня ужас. Я была слишком маленькой, когда он ушел на войну. Я не узнала своего отца, когда он вернулся домой. Это был высокий, широкоплечий, светловолосый человек с холодными голубыми глазами. Как те арийцы, о которых ты читала. — С бледным лицом и отсутствующим взглядом мать продолжала вспоминать: — Однажды в приступе бешенства он пробил кулаком стену. Вот здесь, как раз около двери на кухню. — Ее губы дрожали. — Из-за своей вспыльчивости он постоянно терял работу. И еще из-за пьянства. Он превратился в вечно пьяного бездельника.

Слушая ее, Энни плакала. Она никогда не видела своего дедушку, но ее сердце разрывалось от жалости к нему.

— Твой отец, мама, был хорошим столяром, но война разрушила его жизнь. Родители попросили его разыскать в Германии их родственников. Он выполнил эту просьбу. И нашел нескольких. — О, Господи, помоги ей выслушать, поставить себя на место своего отца и понять его. — Они снабжали продовольствием солдат, которые уничтожали евреев в одном из концентрационных лагерей. Твой отец был переводчиком в своей части. Его родственники молили американцев о пощаде, но он и еще один парень расстреляли их. По словам бабушки Лиоты, один-единственный раз он рассказал ей об этом и больше никогда не говорил о войне.

Лицо матери стало белее бумаги.

— Я помню, бабушка Элен задавала ему по-немецки вопросы, и он сказал ей, что не нашел родственников.

— После этого он когда-нибудь говорил на немецком языке, мама?

Веки Норы тяжело опустились.

— Нет. Бабушка как-то спросила у него почему, и он ответил, что ему хочется забыть о том, что он немец.

— Он стыдился, не понимая, что немцы — не единственная нация, способная на зверство. Этому подвержено все человечество. Под лозунгами о цивилизованном мире человеческий род идет к полному вырождению. Мы все держимся только милостью Божьей.

— Но я ничего этого не знала! — почти прокричала мать.

— Бабушка Лиота говорила, что она не должна раскрывать чужих секретов. Но все-таки прабабушка Элен узнала правду, потому что, по словам бабушки Лиоты, очень изменилась сразу после смерти своего мужа. Скорее всего, перед тем как умереть, он рассказал ей если не всю правду, то, во всяком случае, признался, что за дом платила Лиота. Не думаю, что кто-нибудь, кроме бабушки Лиоты, знал о том, что произошло в Германии. Прабабушка Элен не сказала Лиоте больше ни одного недоброго слова. Они помирились. Бабушка говорила, что они даже полюбили друг друга.

Из груди матери вырвался крик:

— Я чувствую, что именно бабушка Элен настраивала меня против моей матери.

— Возможно, и так. Как потом ты стала настраивать меня против нее, мама.

— Не надо так говорить, прошу тебя, не надо!

— Пришло время признаться. Прояви сострадание! Все, что по причине своего неведения прабабушка Элен говорила тебе о твоей матери, ты повторяла мне. И не единожды, мама, но снова и снова, год за годом. Сейчас у тебя появилась возможность все исправить, изменить свои отношения с бабушкой Лиотой. Ведь она не всегда будет с нами.

Горе, смешанное с чувством стыда, застыло в распухших от слез глазах Норы.

— Почему моя мать не рассказала мне правду много лет назад?

Энни тоже сожалела об этом.

— О, мама, все, что от тебя требовалось, это спросить.

Хирам взял на анализ кровь у нескольких пациентов и понес пробирки на нижний этаж. Когда он вошел в лабораторию, склонившаяся над микроскопом лаборантка повернула голову к двери, выпрямилась и с улыбкой спросила, как дела.

— Работы слишком много. — Он прикинул, что его дежурство заканчивается через два часа. — Сейчас сделаю перерыв на обед. Думаю, мне нужно принять изрядную дозу кофеина.

Лаборантка снова повернулась к микроскопу.

— Принеси и мне чашечку, если не забудешь. И еше пирожное с шоколадной начинкой, если оно продается.

В кафе почти никого не было, что вполне устраивало Хирама. Ему нужна была тишина, чтобы кое о чем поразмыслить. Он взял себе жаркое, пюре, кукурузу, кусок яблочного пирога и кофе. Отыскав глазами столик в дальнем углу зала, он удобно устроился за ним. С этого места можно было видеть всех посетителей. И еше ему нравилось наблюдать за входящими сюда и выходящими отсюда людьми.

Он нашел время и улучил возможность прочитать историю болезни Лиоты Рейнхардт. В те годы, когда Хирам неплохо учился в колледже, он мечтал стать врачом. Однако баллов для поступления в высшее медицинское учебное заведение ему все-таки не хватило. Мало того, колледж пришлось бросить, чтобы помогать матери ухаживать за отцом, страдавшим болезнью Альцгеймера. В конце концов отца поместили в больницу.

Каждый раз, когда они с матерью навешали его, мать возвращаюсь домой вся в слезах — болезнь так прогрессировала, что несчастный уже перестал узнавать свою жену. Мать очень расстраивалась и постоянно плакала. Если бы Хирам любил своего отца, он бы, наверное, тоже плакал.

Дважды отец переболел пневмонией. И оба раза Хирам пытался убедить мать, чтобы она попросила медицинский персонал не прилагать титанических усилий для спасения старика.

— Я не могу так поступить. Он мой муж. И он твой отец.

Его так и подмывало сказать, что этот человек давно перестал быть собой. Хираму опротивело навешать отца в больнице для престарелых. Ему было омерзительно смотреть на старика, который давным-давно лишь внешним обликом походил на человека.

Хирам сочувствовал семье Лиоты Рейнхардт. После инсульта больную частично парализовало. К этому добавился рак, сердечная недостаточность, артрит и еще целая куча других болячек, например малокровие. Зачем нужна такая жизнь? Если она не умрет, ее внучке, настоящей красавице, придется день и ночь ухаживать за старушкой в течение целого года, а то и двух и при этом не иметь возможности поговорить с ней. Судя по реакции остальных членов семьи, больная была вовсе не сахар. И никто, кроме внучки, не станет по ней скучать.

С каждым годом стариков становится все больше и больше. Продолжительность их жизни увеличивается. И все было бы замечательно, будь они при этом здоровы, но, к сожалению, они болеют. С каждым годом в больницу поступает все больше пожилых людей, они занимают места, и на лечение стариков уходят те самые деньги, которые платят в качестве налогов молодые люди. Ему довелось как-то прочитать, что примерно треть денег из фонда социального страхования уходит на содержание стариков в последний год их жизни. Тридцать процентов! А еще он прочел, что к 2040 году эти затраты составят сорок пять процентов, и все ради того, чтобы кто-то прожил лишних пару месяцев.

Это ведь уму непостижимо.

Мало того, это казалось ему жестоким. Жестоко продлевать жизнь старикам. И жестоко заставлять молодых платить за это. Достаточно посмотреть на лица родственников после визита к такому пациенту, чтобы понять, как им мучительно больно видеть угасание и смерть любимого человека. Разве он сам не убедился в этом на собственном опыте? Некоторые из его пациентов выглядели как живые трупы, которые по чистой случайности еще могли дышать. От них даже пахло разложением.

Животных усыпляют. Почему бы не усыплять людей?

Хираму было больно смотреть на человеческие страдания.

Каждый должен иметь право умереть достойно.

Раз уж правительство смогло создать фонд, из которого оплачивало аборты наркоманов и безработных, почему не использовать эти деньги на то, чтобы старики достойно уходили из жизни? Он считал, что это вполне разумно. Доводы были теми же. Он принялся развивать свою мысль дальше. Если общество не хочет тратить средства на содержание неполноценных детей и детей из бедных семей, зачем оно финансирует программы поддержания жизни недееспособных людей?

Его просто бесило то, сколько денег уходит у него каждый год на налоги. И чем больше он зарабатывает, тем больше правительство отбирает. И куда же идут эти деньги? На содержание иждивенцев. Сколько лет прошло с тех пор, когда Лиота Рейнхардт работала и платила налоги? Лет двадцать? А, кроме того, сколько еше тысяч долларов придется затратить, чтобы продлить ей жизнь на несколько месяцев?