Если наш герой от природы обладает чувством гармонии и меры, то он покроет белые стены камеры узорами, так же как покрывал холсты Поллок. Ему захочется выразить свои представления и чувства, касающиеся роста, времени, энергии, смерти, но он не сможет опереться на какие-либо ранее увиденные и оставшиеся в памяти визуальные образы. Он не обладает никаким художественным опытом, но постепенно откроет для себя, как лучше манипулировать палочками, нанося краску на белые стены. Сколько бы «страсти» и «ярости» ни стояло за этими движениями, для нас весь их смысл в представшем нам трагическом зрелище – в попытках глухонемого обрести дар речи.
Мне кажется, что Поллок в своем воображении, субъективно, изолировал себя почти до такой степени. Его полотна подобны картинам, написанным на внутренних стенах его сознания. И притягательная сила его работ, в особенности для других художников, той же природы. Его живопись как призыв: «Забудьте обо всем, отбросьте все, обживайте свою белую камеру!» плюс ироничнейший из парадоксов: «Открой общечеловеческое в себе, ибо в мире, где ты один, ты и есть всеобщее!».
Постоянная проблема, с которой сталкивается западный художник, заключается вовсе не в том, чтобы найти такие темы для творчества, которые связали бы его со зрителями. (Под «темой» я имею в виду не просто предмет изображения, а саморазвивающееся значение, которое обнаруживается в подобном предмете.) В начале творческого пути Поллок испытал влияние мексиканцев и Пикассо. Он заимствовал у них многие стилистические черты и заряжался энергией их кипучих натур. Но как бы Поллок ни заставлял себя, он не смог бы заимствовать также и их темы, поскольку они совершенно не подходили к его восприятию собственного культурного и социального контекста. И, отчаявшись найти свою тему, он в конце концов сделал ею невозможность нахождения темы. Умея говорить, он стал вести себя как немой. (Есть в этом что-то от судьбы Джеймса Дина.) Он был свободен, мог общаться с людьми, но вместо этого обрек себя на одиночное заключение в белой камере. В его полном распоряжении оставались и воспоминания, и бесчисленные отсылки к внешнему миру, но он приложил усилия, чтобы все забыть. И, выбросив за борт все, что только можно, Поллок старался удержать в сознании только то, что происходило в момент написания картины.
Если бы он не был талантлив, мы не осознали бы это так ясно; тогда пришлось бы просто отбросить его работы, объявив их дилетантской мазней, бессмысленным, никому не нужным хламом. Но талант Джексона Поллока сделал его работы нужными и осмысленными. Они говорят о разложении нашей культуры: ведь то, что я описал выше, не было сознательной, продуманной линией поведения; просто художник жил в плену глубоких иллюзий по поводу таких вещей, как роль личности, природа истории, социальное назначение морали.
И вероятно, мы тут подходим к чему-то вроде ответа на заданный в начале вопрос. Если талантливый художник не видит или не может осмыслить упадок культуры, к которой сам принадлежит, а ситуация столь же крайняя, как та, в которой живем мы, то его талант покажет масштабы и природу этого упадка хоть и с отрицательной стороны, но необыкновенно наглядно. Другими словами, его талант раскроет, как он сам был потрачен впустую.
45. Джексон Поллок (1912–1956) и Ли Краснер (1908–1984)
Самоубийство искусства – странная тема. Но я намерен начать именно с нее, поскольку приходится говорить о Джексоне Поллоке и его жене художнице Ли Краснер. Она пережила мужа почти на 30 лет, продолжала трудиться до 1984 года и сыграла значительную роль в искусстве не только как супруга Поллока. Однако здесь мне хотелось бы сосредоточиться только на тех 15 годах, в течение которых они жили и работали вместе: именно в это время Поллок прилагал все усилия к тому, чтобы изменить облик современного искусства, как его понимали до тех пор.
Поллок погиб 35 лет назад в автомобильной аварии, случившейся неподалеку от его дома в Спрингсе на острове Лонг-Айленд в штате Нью-Йорк. Это не было самоубийством. Ему исполнилось 44 года, и его уже считали первейшим из американских художников. Но вся беда в том, что трагедия его смерти – хотя ее и можно было предвидеть – затмила для многих самоубийство искусства.
Поллок родился в 1912 году и был младшим из пяти детей в бедной семье ирландско-шотландского происхождения и пресвитерианского вероисповедания, жившей преимущественно в Аризоне. Его дарование – грубоватое, но энергичное – обнаружилось рано. Талант вовсе не подразумевает легкости его реализации. Это всего лишь особый вид двигательной активности, обусловленной определенным темпераментом, некая форма проявления энергии. Дар Поллока очень быстро распознал его учитель Томас Харт Бентон, лидер «регионалистов», стремившихся запечатлеть жизнь простых людей американской глубинки.
Поллок был симпатичный худощавый парень, вспыльчивый, но в то же время постоянно погруженный в какие-то раздумья. Он был полон решимости доказать, что чего-то стоит в этой жизни, и заслужить наконец одобрение матери, женщины довольно суровой. Все, что он делал, было по-своему обаятельно, но что бы он ни сделал, после его всегда грызли сомнения. Уже к двадцати годам Поллок страдал от алкогольной зависимости.
Еще не достигнув двадцатилетнего возраста, он решил отказаться от своего первого имени, Пол, и оставил только второе – Джексон. Это решение многое говорит об образе, к которому он стремился. Джексон Поллок – подходящее имя для бойца на ринге, имя чемпиона.
Когда Поллок обрел славу, родилась легенда, будто бы в душе он ковбой. Конечно, по сравнению с Пегги Гуггенхайм, первой собирательницей его работ, или с Клементом Гринбергом, первым апологетом его творчества, или с Гарольдом Розенбергом, художественным критиком, который и придумал термин «художник действия», Поллок был гой и деревенщина. Он терпеть не мог теоретизирования, почти не читал, никогда не выезжал за пределы США, а напившись в гостях, мог пописать в камин. Однако, какие бы фокусы ни проделывали ковбои со своими лассо, им нечего было и мечтать научиться владеть красками так, как владел ими Джексон Поллок. И это стоит подчеркнуть и повторить, поскольку из-за пресловутой техники «разбрызгивания» многие считают его «брызгальщиком», бессмысленным болваном, как попало разливавшим краску. Это полная ерунда. Самоубийство искусства было исполнено мастерски, и отчаяние художника выражено очень точно.
Поллок нашел свой художественный стиль в 1940-е годы. В то время американские художники-авангардисты увлекались Пикассо, сюрреализмом, юнгианским коллективным бессознательным, абстракциями и поисками собственного внутреннего «я». Непосредственное изображение видимой глазами реальности отвергалось как «иллюстративность». Все стремились не вовне, а вовнутрь, все были заняты непростыми духовными исканиями.
В 1943 году
