«Записка» Джунковского, о которой царь просил никому не говорить, была передана императрице, та отдала ее одному из самых своих близких людей, флигель-адъютанту Саблину, с приказом произвести контррасследование, прежде всего о нашумевшем скандале, устроенном «старцем» в ресторане «У Яра» и послужившем поводом для доклада и «записки» Джунковского. Был произведен нажим на бывшего московского градоначальника Адрианова, и тот показал, что сообщенное Джунковским относительно этого скандала ему, Адрианову, неизвестно 64. «Все делалось тихо и секретно, по-семейному». В результате 15 августа царь особой запиской приказал немедленно уволить Джунковского bS.
Кризис во взаимоотношениях Распутина с царем был последним. Более того, после него влияние «старца» достигло апогея, и именно период деятельности Распутина с августа 1915 г. вплоть до его убийства в ночь с 16 на 17 декабря 1916 г. прежде всего имелся в виду, когда современники писали и говорили о «распу- тинщине». Все многочисленные попытки, предпринимавшиеся в то
время великими князьями, министрами, Думой и другими лицами, покончить с его вмешательством в политику терпели полный крах. 1915—1916 гг.— период абсолютной неуязвимости Распутина, максимального его воздействия на царскую чету.
Систематическое вмешательство Распутина в государственные дела начинается с 1914 г. «С этого времени, как она (Вырубова.— А. А.), так и Распутин,— писал Воейков,— начали проявлять все больший и больший интерес к вопросам внутренней политики»66.
Главное внимание в то время «старец» сосредоточил на великом князе Николае Николаевиче, которого решил сбросить с поста верховного главнокомандующего. Вражда носила чисто личный характер. Дело в том, что именно дядя царя вместе со своей женой Анастасией и ее сестрой Милицей (прозванными при дворе «галками») ввел Распутина во дворец. И причиной охлаждения, а затем и вражды между царской четой и Николаем Николаевичем стал именно «старец». Оценив обстановку, последний пришел к выводу, что ему выгоднее предать своего благодетеля и настроить против него царицу и ее супруга. Испугавшись огромной власти и влияния, которые получил Николай Николаевич, боясь, что он воспользуется ею, чтобы расправиться с ним, Распутин пришел к выводу, что спасти его в такой ситуации может только опала великого князя. С этой целью «старец» повел против него систематическую кампанию, доказывал царице, что Николай Николаевич, пользуясь своим положением, задумал сам сесть на престол. Плел интригу он исподволь, умно и последовательно, исходя из точного понимания психологии своей августейшей клиентки. Переписка Николая II и Александры Федоровны донесла до нас все этапы этой кампании.
20 сентября 1914 г. Александра Федоровна писала царю: «Наш Друг (Распутин.— А. А.) рад за тебя, что ты уехал. Он остался очень доволен вчерашним свиданием с тобой. Он постоянно опасается, что Bonheur, т. е. собственно галки, хотят, чтобы он добился трона в П. либо в Галиции, что это их цель, но я сказала, чтобы она успокоила его: совершенно немыслимо, чтобы ты когда-либо рискнул сделать подобное. Гр[игорий] ревниво любит тебя; и для него невыносимо, чтобы Н. играл какую-либо роль»67. (Bonheur— вел. кн. Николай Николаевич. Трон в П.— трон в Польше. «Она»— Вырубова. Галки — дочери черногорского короля Николая: Анастасия, которая была женой Николая Николаевича, и Милица — жена его брата Петра Николаевича. Н.— тот же Николай Николаевич) .
Далее «Друг» потребовал, чтобы царь как можно чаще показывался войскам, причем без Николая Николаевича, а царица — народу, чтобы не допустить дальнейшего роста популярности верховного главнокомандующего за счет престижа и популярности царской четы. «... Наш Друг желает, чтобы я разъезжала, а потому я должна подавить свою застенчивость»,— сообщала царица м. «Не в ставке дело, ты должен показаться войскам везде, где только возможно, а благословение и молитвы нашего Друга принесут
свою помощь. Для меня такое утешение, что ты в тот вечер видел его и получил его благословение»,— писала она три месяца спустя 69. В последующих письмах супруга требовала, чтобы царь не сообщал Николаю Николаевичу, куда он едет к войскам, и не брал бы его в свиту во время поездок по фронту70.
Вначале царица в нажиме на царя соблюдает еще некоторую осторожность и сдержанность. Но затем просьбы и советы заменяются прямыми указаниями. «Докажи, что ты повелитель... Будь более решительным и уверенным в себе...»— наставляет Александра Федоровна мужа в письме от 4 апреля 1915 г. «Хотя Н. поставлен очень высоко, ты выше его. Нашего Друга так же, как и меня, возмутило то, что Н. пишет свои телеграммы, ответы губернаторам и т. д. твоим стилем — он должен бы писать более просто и скромно... Будь уверен в себе и действуй»71. Несколько позже царица писала: «Наш Друг боится твоего пребывания в ставке... уступаешь». И дальше: «Нет, слушайся нашего Друга, верь ему, бог не даром его нам послал... Как важно для нас иметь не только его молитвы, но и советы!»72.
Хотя нажим царицы, подстрекаемой Распутиным, все время усиливается, она еще не требует отставки Николая Николаевича. Развязку ускорило увольнение летом 1915 г. в угоду Думе и общественности четырех наиболее реакционных министров (обер- прокурора синода Саблера, министра юстиции И. Г. Щегловитова, внутренних дел — Н. А. Маклакова и военного — В. Н. Сухомлинова) и назначение на их места соответственно А. Д. Самарина, А. А. Хвостова, Н. Б. Щербатова и А. А. Поливанова. Эти смены, сделанные по прямому совету Николая Николаевича, имели цель пойти в какой-то мере навстречу Думе и «общественности».
Назначения испугали Распутина и царицу, особенно предоставление министерских постов Самарину и Поливанову. О Самарине как враге «старца» уже говорилось. Поливанов же считался другом Гучкова, а последний также имел репутацию ярого ненавистника Распутина. Реакция царицы была крайне болезненной: «Да, любимый, относительно Самарина я более чем огорчена, я прямо в отчаянии. Теперь... все пойдет плохо... Он будет работать против нас, раз он против Гр.» 73. Такая же отрицательная реакция последовала и на назначение Поливанова: «Извини меня, но я не одобряю твоего выбора военного министра... разве он такой человек, к которому можно иметь доверие?... Я боюсь назначений Н. ...Не враг ли он (Поливанов.— А. А.) нашего Друга, что всегда приносит несчастье»74.
Дальнейшие письма свидетельствуют о настоящем штурме, который Александра Федоровна предприняла против своего взбунтовавшегося супруга. Главный удар наносился по Николаю Николаевичу. «Он не имеет права вмешиваться в чужие дела, надо этому положить конец — и дать ему только военные дела — как Френч и Жоффр. Никто теперь не знает, кто император... Кажется со стороны, будто Н. все решает, производит перемены, выбирает людей,— это приводит меня в отчаяние... Все делается наперекор
Его (Распутина.— А. А.) желаниям». Дальше — те самые требования быть сильным и твердым, которые главным образом и цитируются в литературе. «Ах, мой дружок, когда же наконец ты ударишь кулаком по столу?... Никто тебя не боится, а они должны... дрожать перед тобой... этому надо положить конец. Довольно, мой дорогой, не заставляй меня попусту тратить слова». «Ты должен показать, что у тебя есть собственная воля и что ты вовсе не в руках Н. и его штаба»75. Не слишком надеясь на эти призывы, императрица требовала скорейшего возвращения Николая в Царское Село: «Помни, что наш Друг просил тебя не оставаться там слишком долго... Он знает и видит Н. насквозь»76.
Но царь, отлично зная, что его ждет по возвращении, не торопился с приездом. Начальник его походной канцелярии Владимир Орлов, близкий Николаю II человек, сказал Шавельскому, что царь решил задержаться в ставке недели на две, потому что «к madame нельзя скоро на глаза показаться». «Действительно,— добавлял автор от себя,— государь пробыл в ставке еще около двух недель, ничего не делая, и в Петроград вернулся лишь 27 или 28 июня»77.
После возвращения царя Николай Николаевич был смещен и отправлен на Кавказ, а верховное командование царь взял на себя. Судя по всему, Николай капитулировал не сразу, но зато капитулировал безоговорочно. Принципиальное значение описанного эпизода как раз и состоит в том, что именно с того момента наступает эра безраздельного хозяйничанья «старца» и царицы, отразившаяся в «министерской чехарде» и других явлениях подобного рода.
Когда Бьюкенен посоветовал императрице сказать царю, чтобы тот не брал на себя верховного командования, «императрица сразу запротестовала», заявив, что царь с самого начала должен был взять на себя командование армией. «У меня не хватает терпения разговаривать с министрами, которые мешают ему исполнять свои обязанности...— продолжала она. К несчастью, государь слаб, но я намерена быть твердой». Она сдержала слово, пишет далее посол, фактически Россией управляла она, «особенно после того, как в феврале 1916 г. председателем Совета министров был назначен Штюрмер»78.
