Там, где дело касалось политики и назначений на высшие должности, тактика Распутина была совершенно иной. «Надо... признать,— писал по этому поводу Гурко,— что Распутин, проводя своего кандидата, сперва тщательно старался выяснить степень приемлемости его самой государыне и лиц ей неугодных поддерживать не решался». И вот тут-то выступал «непременный
посредник» — Вырубова. Лишь тогда, узнав, что Вырубова убедила царицу, «старец» высказывался открыто. «Таким образом, Распутин,— делал вывод автор,— действует только наверняка, хорошо понимая, что если его указание хотя бы однажды будет отвергнуто, он утратит значение оракула, советы коего обязательны». «Без ее (Вырубовой.— А. А.) непосредственного участия и деятельной помощи Распутин, невзирая на все свое влияние, достичь ничего не мог». Непосредственные сношения с царицей «были чрезвычайно редки» — «старец» тонко понимал, что частое общение только ослабит или уничтожит его авторитет 47.
Представляется весьма сомнительным, указывал автор в другом месте, чтобы Распутин, «невзирая на все свое влияние», мог бы «заставить царицу отказаться от осуществления какого-либо намерения, которое она горячо желала бы исполнить».
Основной вывод Гурко относительно воздействия «старца» на императрицу сводился к следующему: «Влияние Распутина на царицу в вопросах государственных построено было главным образом на том, что и он и его клика умела внушить Александре Федоровне сознание, что она одна способна отстоять самодержавную власть русского царя, которую сама, по всей вероятности, этого не сознавая, она стремилась фактически присвоить себе». Он и Вырубова стремились так подсказать ей своих кандидатов в министры, как будто это ее собственные кандидатуры48.
Одна из «распутинок» баронесса Икскуль-Гиллебанд также указывала, что Распутин «очень оберегал свое влияние, боясь его утратить, и уклонялся от просьб, в которых он лично не был заинтересован по той или другой причине. Он предпочитал, не утруждая высочайших и эксплуатируя свою репутацию всемогущего, обращаться непосредственно к «министрам», хорошо зная, что ни один из них не захочет сделаться его врагом. В качестве примера она приводит рассказ журналиста Г. П. Сазонова, большого друга и поклонника Распутина, о его попытках при помощи «старца» вернуть к власти Витте, которого сам Распутин очень уважал и ценил, но которого ненавидел царь49. Сазонов не раз заводил с Распутиным разговор в пользу опального сановника. Последний «утверждал, что часто говорил о нем с государем и „мамашей", но не мог превзойти их недоброжелательство к С. Ю. Витте. Но особенно и не настаивал, в чем, впрочем, он сознавался в интимном кружке. Как всегда, он боялся настаивать на том, что было неприятно государю и государыне»50.
На тот же пример с Витте ссылается и Гурко51.
Эту же тему очень охотно развивал и флигель-адъютант царя Мордвинов. Да, признает он, Распутин влиял на царицу, а та — на царя, но «только тогда эти настояния могли иметь видимый успех, когда они совпадали с давно продуманными, без всякого распутинского влияния, с личными мнениями государя... Государь, повторяю это слово настойчиво, не любил, чтобы им руководили другие, в особенности когда он знал, что об этих воображаемых влияниях говорят». «Он соглашался только с теми мнениями (ца-
рицы.— А. А),— писал Мордвинов в другом месте,— которые не противоречили его собственным»52. В том же духе писали и другие апологеты царской четы.
Обращает на себя внимание, что один и тот же довод приводится в прямо противоположных целях. Первые два автора, Гурко и Икскуль-Гиллебанд, проводят мысль о всесилии Распутина, которое он обеспечивал гибкой тактикой, преимущественно косвенно, исходя из учета особенностей характера и мировоззрения своих августейших подопечных. Мордвинов же пытается доказать обратный тезис — поскольку Распутин действовал не прямо и предлагал только те кандидатуры и меры, которые устраивали царскую чету, никакого серьезного влияния на ее решения и действия он не оказывал.
Спустя полвека Е. Д. Черменский полностью присоединился к точке зрения Мордвинова. Мнение «многих буржуазных историков» о том, что Распутин был «всемогущим фаворитом», «некоронованным действительным правителем России», определявшим якобы все поступки и политику последних Романовых, мнение, «известную дань» которому «отдали и некоторые советские историки» (М. Н. Покровский, В. П. Семенников, А. Л. Сидоров, Я. Темкин), не более как легенда. На самом деле, «вследствие своей феноменальной необразованности» Распутин «никакой политики не делал и не мог делать». «Обычно Распутин лишь искусно вторил отзывам царя и царицы о намечаемых ими кандидатах». В доказательство приводится пример с Витте. «Английский историк Н. Фрэнк- ленд прав,— пишет Е. Д. Черменский,— заявляя, что советы Распутина были „отражением того, что уже было в голове царицы... Он не формировал ее мнений'*». Более того, все обстояло как раз наоборот — не ставленники «старца» зависели от него, а он, Распутин, был всего лишь «удобным орудием» в руках князя Мещерского, А. Н. Хвостова, Б. В. Штюрмера, П. Г. Курлова, А. Д. Протопопова и др.м
В этой связи следует напомнить известные слова В. И. Ленина „ о «царской шайке с чудовищным Распутиным во главе ее»54. Ленинская оценка не публицистический прием, она полностью подтверждается документами. Так, переписка достаточно убедительно опровергает тезис Е. Д. Черменского. Факты показывают, что утверждение о Распутине как об орудии Штюрмера и других несостоятельны. Судьба всех перечисленных Е. Д. Черменским лиц полностью зависела от отношения к ним «старца». Хвостов и Белецкий, как мы увидим, немедленно потеряли свои посты, как только обнаружилось, что они перестали быть лояльными к Распутину. Штюрмер и Протопопов не просто подчинялись Распутину, а пресмыкались перед ним. Е. Д. Черменский игнорирует тот факт, что положение любого фаворита при любом дворе, как бы оно ни было прочно на данный момент, перманентно находится под угрозой. С одной стороны, он полностью зависит от благорасположения монарха, привязанности которого в зависимости от каприза или давления могут измениться в любую минуту; с другой — фаворит
всегда предмет величайшей зависти конкурентов или враждебной клики, интригующих против него. Поэтому он постоянно должен быть начеку, проявлять осторожность и гибкость. И несомненно, главное его тактическое орудие — всегда «искусно вторить отзывам царя и царицы о намечаемых ими кандидатах», хотя на самом деле эти кандидатуры подсказаны им. В этом и состоит искусство фаворита — не только не задеть самолюбия своего высокого патрона, но и представить его в собственных глазах в самом выгодном свете. Царские, королевские, шахские и прочие фавориты всех времен и народов вели себя именно так, как вел себя Распутин.
Еще более очевидно, что фаворит, временщик может стать таковым, если он является политическим единомышленником своего повелителя. Объяви себя Распутин сторонником «ответственного министерства», и его судьба при дворе решилась бы очень быстро, несмотря на «святость», умение лечить наследника и т. п. Это не только верно по отношению к «старцу», но в полной мере приложимо и к самой императрице. Ее политическое воздействие на супруга кончилось бы в тот момент, когда она предложила бы, скажем, на пост премьера вместо Штюрмера Милюкова, и никакая любовь царя к ней, как и его слабоволие, ей бы не помогли. Трудно согласиться с утверждением Е. Д. Черменского о том, что Распутин не мог делать какой-либо политики вследствие своей «феноменальной необразованности». Тезис о политике как о профессии специально подготовленных к ней образованных людей принадлежит к числу распространенных догм либерализма 55. Именно исходя из него, российские либералы рекомендовали пролетариату не лезть в политику, предоставив заниматься ею им, либералам, изучившим все тонкости западноевропейских конституций и политических комбинаций. Политика — это прежде всего защита коленных общеклассовых или классово-групповых интересов. Когда
В. И. Ленин писал, что классы никогда не ошибаются в политике, он как раз имел в виду, что они совершенно точно знают, в чем заключается их классовый интерес. Основным вопросом внутренней политики царизма в годы войны, помимо традиционного подавления революционного движения, была проблема взаимоотношений с «Прогрессивным блоком», с земскими и городскими союзами и другими оппозиционными течениями цензовой общественности, вылившаяся в конфликт между правительством и Думой по вопросу о так называемом «министерстве общественного доверия». И политически неподготовленный Распутин, и более 20 лет процарствовавший Николай II в своем отношении к Думе и ее основному требованию занимали совершенно одинаковую позицию, поскольку она отвечала их общим интересам. Кстати сказать, если следовать логике Е. Д. Черменского, царица также не могла играть никакой роли в политике, потому что, несмотря на свой кембриджский диплом, намного уступала «старцу» в уме и сметке.
