– Да как-то нет особенного повода наряжаться. – И Леглит присела к столу, на котором уже ждали чашки с отваром, хрустальный кувшин с вином и изящные мясные рулетики на закуску.
– Наряжайся для меня, – сказала Темань, накрывая её руку своей.
– Как прикажешь, моя прекрасная госпожа, – дрогнув ресницами, ответила Леглит. Её пальцы под ладонью Темани тоже задрожали, но она совладала с волнением и сжала руку своей гостьи, не сводя с неё пристально-нежного взгляда.
После пары бокалов вина Темань ощутила лихорадочный жар щёк и приятную раскованность души и тела. Здесь её никто в хмельном не ограничивал, но она сама с лёгкостью держала себя в рамках – пила ровно столько, чтобы лишь почувствовать то самое «особое» настроение, игривое и искрящееся. Неудержимая, гибкая, обольстительная, она вгоняла Леглит в краску ласковым взглядом и звонко смеялась над её смущением – без издёвки, весело и от души. За спиной будто раскинулись сильные крылья, и Темань, поймав ощущение раскрепощённого полёта, решительно отодвинула в сторону вино: если она не хотела отяжелеть и рухнуть камнем вниз, больше пить не следовало. Чуть «подогрелась», дошла до нужной степени внутренней свободы – и довольно. Ещё не хватало ударить в грязь лицом перед Леглит... Северга повидала её всякой – в том числе и безобразно, отвратительно пьяной, но показаться Леглит с этой неприглядной стороны Темань мучительно стыдилась.
– Ты прекрасна, – присев у её колен, молвила женщина-зодчий. – Ты – ослепительная, сияющая... И от тебя я хмелею без вина.
Какое чистое восхищение озаряло её взгляд! Темань ощутила себя под его тёплыми, целомудренными лучами безнадёжно испорченной, порочной, грязной... Но мягкие губы щекотали поцелуями запястья, и Темань, ощущая себя уже свободной от нравственных обязательств по отношению к Северге, зарылась пальцами в волосы Леглит. Та сперва вздрогнула от этой ласки, а потом прильнула к её руке щекой.
– Мне кажется, я сплю, – проронила она, погружаясь губами в подушечку ладони. – И всё это мне снится...
– Это не сон, – томно рассмеялась Темань, обвивая её плечи гибкими, цепкими объятиями. И защекотала хмельным дыханием её ухо: – У меня немного кружится голова... Пожалуйста, отнеси меня на кровать.
– На кровать? – Леглит приподняла брови, очаровательно растерянная. – Ты устала?
– Ты в самом деле такая простодушная или ловко прикидываешься? – Темань шутливо нажала на нос Леглит и тихонько чмокнула в кончик. – Неужели ты не понимаешь, для чего я осталась сегодня с тобой?
Леглит заморгала, затем нахмурилась, а потом её лицо приняло своё обыкновенное строго-замкнутое, серьёзное выражение.
– Темань, я не могу позволить себе... нет, вернее, позволить тебе сделать то, о чём ты потом будешь жалеть, – сказала она.
Разочарование, пробиваясь тонким ветерком сквозь тёплый кокон ласкового хмеля, отрезвило Темань. Зябкие мурашки поползли от бледнеющих щёк вниз, и вскоре тягучий холод охватил её полностью. Поднявшись на безвольно мягких и слабых ногах, она проговорила:
– Хорошо, вызови мне повозку, я поеду домой. И больше не приходи ко мне в дом, пожалуйста. Я не хочу тебя видеть.
Зачем она говорила эти жестокие, безжалостные слова, от которых краска медленно сбегала с лица Леглит? Даже губы навьи-зодчего мертвенно посерели. Разве Леглит была виновата в том, что Темань устала верить в любовь Северги, в эту придуманную ею самой любовь, которой никогда и не существовало? Разве на ней лежала ответственность за эту боль, которая зверем грызла сердце, за это одиночество среди толпы, эту пустоту, особенно звонкую и осязаемую холодными осенними ночами? Нет, Леглит была достойна настоящей любви, а не этой жалкой подачки. «Она права, тысячу раз права: кинувшись в её объятия, я буду сожалеть о сделанном и презирать себя», – дохнула в лопатки леденящая горечь.
– Темань... – Руки Леглит опустились ей на плечи, и в их дрожащей хватке робость боролась с отчаянным желанием удержать. – Я не знаю, как мне просить прощения, как сделать, чтобы ты смилостивилась надо мной! Прекрасная, желанная, любимая женщина раскрывает мне объятия, а я наношу ей оскорбление, отталкивая её... Моя глупость не знает границ, воистину! Но пойми и ты меня, милая Темань... Ты – первая моя любовь, я ещё ни с кем не была близка. От твоих объятий я ошалела, испугалась и растерялась. Если хочешь, смейся надо мной, но только не гони прочь, прошу!
С каждым её словом сковавший Темань холод таял. Нет, ей не пришло бы в голову смеяться над невинностью Леглит – скорее, она сама растерялась. Она и прежде подозревала, что в любовных делах женщина-зодчий была неискушённой, но чтобы настолько!.. Повернувшись к Леглит лицом, Темань коснулась её щёк пальцами, и оторопь понемногу сменялась умилением и нежностью.
– Что же мне делать с тобой? – пробормотала она задумчиво.
Та, поймав её руки и покрыв их горячими поцелуями, ответила:
– Всё, что захочешь... Я принадлежу тебе без остатка!
С нежной, непорочной преданностью во взоре она подхватила Темань и отнесла на руках в спальню.
– Ты умеешь уложить женщину в постель, – ласково, ободряюще пошутила Темань, запуская ловкие пальцы в узел её шейного платка.
– Что с нею делать там, я примерно представляю. Теорию я постигала по твоим книгам. – Угадывая желание Темани, Леглит сорвала с себя платок и отшвырнула в сторону, так же поступила и с кафтаном.
– Вот как! Даже не подозревала, что ты читаешь подобные вещи. – Теперь настала очередь Темани смущаться, вспоминая постельные сцены, описанные ею с бесстыдной откровенностью и всеми разнузданными, сладострастными подробностями. – И как тебе?..
– Очень... гм... доходчиво написано, – слегка покраснев, улыбнулась Леглит. – Даже новичок разберётся. Благодаря этим книгам я всё-таки в общих чертах знаю, как подступиться к красавице, лежащей в моей постели.
– Ну, посмотрим, как ты усвоила теорию. – И Темань откинулась на подушку, позволяя рукам навьи-зодчего освободить себя от одежды.
Пальцы Леглит подрагивали, раздевая Темань, а увидев её обнаженной, та опять ошалела – застыла на мгновение, уставившись округлившимися, потрясёнными глазами на её грудь.
– Ну, что такое? – Темань легонько похлопала её по бедру, приводя в чувство.
– Прости, я... – Леглит сглотнула: видно, у неё пересохло в горле. – Ты прекрасна, милая. Я просто на миг ослепла от твоей прелести.
Конечно, по сравнению с Севергой она была сущее дитя. Ей нравилось бесконечно покрывать всё тело Темани поцелуями; её робкие, неуклюжие ласки вроде бы и разжигали чувственный отклик, но при этом Темань едва сдерживала улыбку.
– Ты меня раздразнила, я вся в нетерпении, – дохнула она Леглит в ухо. – Может, уже предпримешь что-нибудь более решительное?
Чтобы Леглит не теряла драгоценное время, действуя наугад, она всё так же, на ушко, доверительно нашептала ей, как и что ей нравится.
– Уф, – пропыхтела навья-зодчий, снова краснея. – Боюсь, грубой я быть не умею... Особенно с женщиной, к которой... гм, неравнодушна.
– Иносказательные обороты здесь неуместны, – шутливо нахмурилась Темань. – Говори о своих чувствах прямо.
– Люблю... Люблю, люблю, – выпалила Леглит жарким шёпотом, зажмурившись, и потянулась к Темани губами.
Они увязли в тягучих, бесконечных поцелуях, руки Леглит бестолково блуждали, робко поглаживали и щекотали, но не смели проникнуть в горячую, истекающую скользкими соками плоть. Прелюдия затягивалась, и Темань, раздвинув колени, сама соединила Леглит с собою жгутом хмари.
– Представь, что я – дом, который надо переправить в другой город, – прошептала она. – Или глыба мрамора, из которой ты хочешь сделать статую.
– Работая, я отдаю камню частичку своей души, – зависнув над нею в жадном обхвате её ног, выдохнула Леглит.
– С женщиной нужно так же. – Темань двинула бёдрами, отправляя к ней по хмари первый луч остро-сладких ощущений.
Та ахнула, замерла на миг с широко распахнутыми глазами, а потом, не сводя с Темани пристально-мутного, словно одурманенного взора, заскользила внутри медленными, раскачивающими движениями. Темань взяла управление хмарью на себя, мысленно приказав жгуту уплотниться и увеличить толщину; с каждым новым толчком она принимала его в себя всё глубже, насаживаясь на него, как на копьё, раскрываясь ему навстречу и обволакивая собой. Распробовав и сообразив, что к чему, Леглит вонзалась в неё с нарастающей силой и энергией, скалилась и негромко порыкивала возле уха.
– Я – мрамор, ты – зодчий, – стонала Темань под нею. – Вкладывай душу в своё творение, дари ему свою любовь так, как только ты умеешь!..
– Люблю... люблю, – дышала-рычала Леглит.
Её звериная суть проступила в ней, вздыбила волчью шерсть, заставляя кровать жалобно кряхтеть, а Темань – ахать в предощущении, в предвкушении сладкой вершины.
– Да... да-а-а, – испустила та грудной стон. – Отпусти зверя на волю, а уж он сам знает, что делать!
