чернильные завитки на груди Келлана. Ну, разве что его улыбка… или волосы… или полные
обожания глаза… или его сердце…
Однажды вечером Келлан признался, что продолжает поддерживать связь с Денни.
Это меня потрясло. Я думала, что они простились в аэропорту раз и навсегда. Келлан же
сообщил мне, что после отлета Денни он ежедневно звонил его родителям. В итоге эта
настойчивость принесла плоды, и Денни позвали к телефону. Им было особо нечего сказать
друг другу, но только поначалу, и Келлан не оставлял попыток. Их отношения не слишком
продвинулись, пока Келлан не заявил, что мы не были парой.
Денни ни разу не спросил меня о Келлане напрямик, а я помалкивала, не желая
касаться столь болезненной темы при обоюдных стараниях остаться друзьями. Он полагал,
что мы сошлись мгновенно, как только его не стало, и был потрясен, когда Келлан
растолковал ему, что этого не произошло. И самым невероятным было то, что он назвал
Келлана идиотом, раз тот отпустил меня. Я разинула рот, когда Келлан поделился со мной
этим обстоятельством.
В разговоре, состоявшемся через несколько дней, Денни все подтвердил. Он сказал,
что если мы с Келланом не будем вместе, то все случившееся окажется напрасной тратой
времени и сил. Я рассмеялась и ответила, что он слишком добр. Денни со смехом согласился.
Он был счастлив. Он делал крупные успехи на работе и уже стоял в очереди на повышение.
Его личная жизнь тоже налаживалась, и Эбби быстро превращалась из случайной подружки
в нечто большее. Меня это чуть уязвило – на несколько секунд, – после чего я искренне
порадовалась за него. Он заслужил.
Моя же личная жизнь тоже развивалась замечательно. Келлан и впрямь проявил себя
непревзойденным кавалером: похоже, он был в восторге от болезненно медленного
углубления нашей связи. По сути, его целью стало доводить меня до грани экстаза и
преспокойно заявлять, что нам лучше притормозить. Этот мальчик всегда любил дразниться.
Но взгляд его чаще хранил беззаботность, а улыбка была непринужденной.
Нельзя сказать, что все у нас протекало безоблачно и гладко. Иногда возникали
размолвки. Обычно они начинались с той или иной девицы, с которой некогда переспал
Келлан. Одна даже постучалась в дверь, будучи одета в длинный плащ, который не стала
застегивать, – и я покраснела как свекла при виде ее скудного бельишка. Эта мегера
заявилась, когда я заглянула к Келлану перед работой. Он быстро выставил ее, но я ничего не
могла поделать: микроскопическая часть меня задалась вопросом, как поступил бы Келлан,
окажись он один, и было ли явление полуголых женщин к нему на порог обычным делом. Я
не сомневалась в его любви, но была всего-навсего человеком – заурядным созданием,
которое выглядело крайне блекло при своем парне-Адонисе, а эта особа была исключительно
красива и пышна.
И это лишь один эпизод. Были и другие. Его девицы плелись за ним в бар, а то и ко
мне в университет, пытаясь восстановить их «отношения». Келлан неизменно заворачивал их
и клялся мне, что они ничего для него не значили, – он даже не помнил их имен, от чего мне
лучше не становилось. В глубине моей души жила неуверенность, и я страдала. В наших
«беседах» вскрывались и сомнения Келлана насчет моего искреннего желания быть с ним и
окончательного разрыва с Денни. Келлан все еще чувствовал себя вторым номером. Я снова
и снова твердила ему обратное.
Мы всячески убеждали друг друга в обоюдной верности, однако память о том, что
твоя пара бросила любимого человека, сама по себе способствует неуверенности, пусть даже
этот человек был брошен ради тебя. И нам обоим приходилось учитывать наше прошлое и
близость с кем-то еще на фоне любви друг к другу. Наш слух впитал происходившее, а я
однажды имела удовольствие и лицезреть Келлана в момент любовных утех, и нам не всегда
удавалось справиться с этими воспоминаниями.
Был случай, когда Келлан даже разорался на меня за то, что я спала с Денни после
долгого страстного дня наедине с ним самим. Он чувствовал себя преданным и признавался
в неимоверном страдании по этому поводу, – в этом и крылась основная причина, по которой
он решил уехать в тот судьбоносный вечер. В нем накопилось много негодования из-за моей
близости с Денни, особенно когда я переспала с тем сразу после него в день, который
виделся идеальным. Он буквально вопил о своей боли. Но чуть ли не сразу раскаялся в своих
криках и схватился за голову. Поупиравшись, Келлан в конечном счете позволил себя
обнять, и я без устали нашептывала извинения, покуда он ронял слезы.
Мы нанесли друг другу глубочайшие раны, но задались целью не поддаваться ни
горю, ни гневу. Мы все проговаривали, пусть даже это означало двухчасовое переливание из
пустого в порожнее, как вышло однажды на парковке «Пита», после того как я слезно и
совершенно непредумышленно высказалась о его групповушке, на что он ответил байкой,
мол, видел, как я сбегаю из клуба с Денни, и знал, ради чего и с кем в голове. Но мы и это
проработали и продолжали разборы полетов.
На все эти перипетии ушло какое-то время, но в итоге мы установили равновесие
между дружбой, любовью и страстью. Келлан обнимал меня всякий раз, как заходил в
«Пит», и самозабвенно целовал после каждого выступления, смущая и восхищая меня. Он
был поблизости, но не мешал мне дышать и создавал мне личное пространство, не отдаляясь.
Дженни неоднократно повторяла, что мы чудесная пара и что она никогда не видела,
чтобы Келлан вел себя с кем-то так же, как со мной. Я верила, благо она знала, о чем
говорила, ведь она была знакома с ним давно и вдоволь насмотрелась на его выходки. Она не
уставала удивляться его внезапно открывшейся способности быть однолюбом. Еще она
вовсю закрутила с Эваном, и я слегка удивилась, когда по полной программе застукала их в
подсобке. Эван покраснел так же густо, как было с ним, когда он застукал меня. Но Дженни
рассмеялась точь-в-точь как Келлан. Смутившись, но улыбаясь во весь рот при виде их
воркотни, я быстро закрыла дверь и побежала рассказать все Келлану. Тот покачал головой и
со смехом сообщил, что Мэтт продолжал потихоньку окучивать Рейчел. Похоже было, что
«Чудилы» переходили к оседлой жизни.
Однажды, когда Келлан упоенно поцеловал меня, Анна, следившая за нами, сидя за
столом группы, заявила, что завидует нашей близости, и метнула в Гриффина, витавшего в
облаках, многозначительный взгляд, который тот полностью проигнорировал. Мне
оставалось лишь гадать, удастся ли моей сестрице приручить этого конкретного «чудилу», –
возможно, они дрессировали друг друга. Когда же на следующий вечер Гриффин прищучил
за мягкое место какую-то девицу, а сестра привела домой – клянусь! – модель Кельвина
Кляйна, я решила, что, может быть, и нет.
Мне было все равно. У меня был мужчина, а у него была я. На все про все ушло еще
три месяца, но в итоге он получил меня целиком. По совпадению наша первая законная
близость пришлась на годовщину того дня, когда я впервые увидела выступление Келлана в
баре «У Пита». Мы взяли свое, наслаждаясь каждым мигом и каждым ощущением.
Раздевая меня и раздеваясь сам, он негромко пел свою песню низким, хриплым,
исполненным чувства голосом. Все это время я старалась не расплакаться. Когда настал
черед долгого проигрыша, а его священнодействия над моим телом набрали обороты,
оставшаяся часть песни была мгновенно забыта, и очень скоро выяснилось, что полугодовые
разлука и сдержанность нисколько не остудили наш пыл. Если на то пошло, ожидание даже
обогатило его и наполнило бóльшим смыслом. Он воплотил в себе решительно все.
Наше воссоединение было неистовым и чувственным, как многое между нами. Мы
занимались любовью, и Келлан нашептывал мне признания – как я красива, как он
соскучился, как нуждался во мне, насколько был опустошен, как сильно меня любил. Я же
лишилась дара речи и не могла ответить, что испытываю то же самое. Его голос околдовал
меня. Затем Келлан произнес нечто душераздирающее.
– Не уходи… Я не хочу быть один. – В глазах у него действительно стояли слезы. – Я
больше не хочу оставаться один.
При всей насыщенности моих чувств я уловила волны одиночества, исходившие от
него.
Наши тела продолжали двигаться. Не останавливаясь, я заключила его лицо в ладони.
– Я не уйду. Никогда…
Обезумев, я поцеловала его, стремясь успокоить, и он перевернулся вместе со мною
