Обещаю, что на этот раз ничего с тобой не случится. Больше никто не причинит тебе вреда. И ты ведь знаешь, что это было простое недоразумение. Я говорил ей, что ты только дашь ей деньги взаймы. Я не просил её грабить тебя, или угрожать убить.
Это была версия Вейна. История же Вельвет не была такой безоблачной. Он отправил одну из своих подружек, о которых Линди, конечно же не знала, домой к Вельвет, и эта женщина пришла в сопровождении группки подростков, которым только и хотелось поскорее нюхнуть кокаина.
Это была худшая ночь в жизни Вельвет. Даже хуже, чем, когда она впервые услышала выстрелы и поняла, что её дом больше не является для неё безопасным. Конечно же, когда ей было восемнадцать, и в дом пришёл плохой парень, она знала, что родители на её стороне. Тогда он просил кровь или деньги.
Но в тот день, когда она открыла дверь подружке Вейна, её родители стали тем «плохим парнем». Они однозначно точно были «плохим парнем», когда та женщина угрожала ей, что отдаст на расправу подросткам, если она тут же не отдаст все деньги, которые только у неё были. И это были её родители, из-за которых к её горлу был приставлен нож, и от которых ей пришлось спасаться бегством с третьего этажа, выпрыгнув в окно.
Нужно всё оставить в прошлом. Ненависть – плохое чувство.
Он был так чертовски неправ. Даже со сменой её имени и содержания всей информации о месте её пребывания под секретом по решению суда, она никогда не сможет, не станет бежать от прошлого. Оно было всегда рядом с ней, отражалось на реальности и суждениях.
Прошлое было тем, о чём она думала каждый день, когда берегла и складывала каждую копейку своей зарплаты, чтобы не оказаться одинокой и беспомощной, какой была в восемнадцать лет, фанатично старалась свить какое-то гнёздышко для себя.
Именно прошлое заставило Вельвет заниматься саморазвитием, чтобы быть уверенной, что может жить, ни на кого не полагаясь. Ни на Мэнди, ни Маири, ни даже на Миколаса. И ограничивая риск остаться с разбитым сердцем, когда люди, которым она доверяла, бросали её. Снова и снова.
Твой любящий отец, Вейн.
Вельвет закрыла глаза.
«Слабость - гадость. Слабость - гадость. Слабость - гадость».
Как, чёрт возьми, Вейну просто удавалось называть себя любящим отцом? И как чертовски смешно от того, что каких-то три ничтожных слова всё проясняли.
Конечно же Миколас Саллис на самом деле не имел ввиду то, что сказал, называя её «любовь моя». Как она могла ожидать того, что некто такой, как он полюбит её, когда даже родной отец считал, что грамм наркоты стоил дороже её собственной жизни?
Не важно, как она изменилась, или сколько всего сделала, на самом деле она не была Вельвет Ламберт. Она была Дотти Гарфилд, и ей не стоило этого забывать, и надеяться на счастливый конец своей сказки.
Глава девятая
Миколас беспокоился. Что-то случилось прошлой ночью, что-то, что изменило Вельвет. Когда они добрались до дома, она притворилась, что у нее болит голова. А этим утром она притворилась спящей. Было ясно, что она не хочет с ним разговаривать, и у него не было ни одной чертовой мысли, почему.
Или было?
Краска окрасила его широкие скулы, когда он вспомнил то время, когда взял ее в дамской комнате и назвал ее так, как не называл ни одну женщину до этого.
Моя любовь.
Он откинулся на спинку своего кресла и устало закрыл глаза. Проклятье, почему он кончил, произнося эти слова? И почему она сделала из этого такую огромную проблему? Она даже не моргнула глазом, когда он называл ее точно так же на греческом. Почему сейчас?
Кроме того, он женится на ней завтра. Что она могла еще просить?
Но чувство раздражения все еще присутствовало. У него не было привычки рано уходить из офиса, но он обнаружил, что кратко информирует своего секретаря отменить все встречи на сегодня и едет обратно домой в 10 утра.
Будь ты проклята, Вельвет, подумал Миколас, в спешке обгоняя другую машину, чтобы добраться домой. У него было отвратительное ощущение, что, если он не вернется так быстро, как только может, последствия будут самыми ужасными.
И он был прав.
****
Вельвет выждала целых десять минут с тех пор, как Миколас ушел, прежде чем встать с кровати. Не оставляя времени подумать, она двигалась так быстро, как только могла, приняла душ и стала собирать свои вещи. У нее нет сейчас работы, но, в конце концов, у нее достаточно накопленных денег, чтобы плыть по течению, пока она не разберется со всем.
Воспоминания переполнили ее, когда она прошла через каждую комнату пентхауса Миколаса, который больше был похож на одноэтажный дворец. Один этаж, который вероятно был размером с баскетбольное поле с трибунами.
Просторная кухня с мерцающей гранитной столешницей и блестящим серебряным оборудованием, редко используемым, пока она не стала жить с Миколасом. Сейчас это была одна из самых используемых комнат в доме, потому что Миколасу нравилось получать ее в качестве завтрака, до реальной еды.
Балкон с мраморными перилами был местом, где она и Миколас иногда пили кофе до того, как он уедет на работу, и, если она была в настроении подразнить его, местом, где она настаивала на том, чтобы сделать ему минет, потому что знала, что только с ней он способен рискнуть и немного побыть эксгибиционистом.
И библиотека. Там он мог работать вечером после ужина, и она была с ним, читала книгу. Иногда она заставляла его поболтать, а в другие времена он впутывал ее в дискуссию. Они никогда не были до конца откровенны, но легко читать между строк, когда ты любишь другого человека так сильно.
Но для него это было не то же самое.
Она помнила это.
Их спальня – нет, его спальня – хранила больше всего воспоминаний, и каждое из них ранило. Уверена, все время здесь у них был здесь фантастический секс, но это был только секс. Ей даже больше нравилось время после, время когда он хотел, чтобы она была ближе, и они просто лежали и болтали. Когда он был уставший, она пыталась заставить его улыбаться, рассказывая ему о своих вопиющих планах, о том, что она купит, когда она станет миссис Саллис. Когда его твердое тело сотрясалось от беззвучного смеха, это была ее первая наград, вторая, конечно же, наступала, когда Миколас спускался вниз по ее телу.
Здесь, так же в этой спальне, он дал Вельвет помолвочное кольцо, в первую ночь, которую она провела в его кровати. Она проснулась с прекрасным кольцом на пальце, с Миколасом, весело рассказывающим ей, что он купил самое кричащее и яркое кольцо, которое только смог найти.
Таким образом, издеваясь, с серьезным голосом говорил он ей, тебе будет завидовать каждая женщина, когда ты расскажешь им, что тебе достаточно одного взмаха ресниц, чтобы заставить меня купить самый большой камень в городе.
Вельвет яростно зажмурилась. Это были хорошие воспоминания, но она не могла надеяться, что так будет всегда. Ей необходимо уйти сейчас, до того, как она потеряется в мечтах и снова станет уязвимой.
Вельвет волочила свой чемодан вниз по лестнице, когда услышала, как открывается замок на двери. Ее сердце подпрыгнуло к горлу, когда дверь начала открываться. На мгновение она почувствовала, что вот-вот встретится с незваным гостем, и она была одна, чтобы защитить себя.
Но это был всего лишь Миколас.
Она почти вздохнула с облегчением, но затем до нее дошло.
О боже, это был Миколас! Что он здесь делает?
Вельвет была настолько потрясена, что выронила свой чемодан и закричала страшным голосом, когда он упал ей на ногу. Миколас, как обычно, молниеносно действовал в таких ситуациях, и Вельвет обнаружила себя на его руках, пока он нес ее на диван.
Опустившись на одно колено, он осторожно снял одну балетку и поднял ее ногу для того, чтобы осмотреть.
— Вероятно, потребуется день или два, чтобы нога зажила. — Подняв глаза, Миколас оставался равнодушным, когда увидел, что Вельвет стиснула зубы от боли. — Как ты думаешь, это случилось, потому что судьба покарала тебя за то, что ты хотела оставить меня?
Она посмотрела на него.
— Засранец.
Обычно это заставило бы его улыбнуться, но сейчас лицо Миколаса только ожесточилось.
— Почему ты уходишь от меня? И почему таким образом?
— Не твое чертово дело. — И это было все, что она собиралась сказать об этом, подумала Вельвет, захлопнула рот и решительно уставилась на золотой причудливый узор на обоях позади Миколаса. Чтобы ни случилось, она не должна смотреть на него. Если она это сделает, все будет кончено. Полностью.
— В любом случае, что ты тут делаешь так рано? — пробормотала она, пока тишина между ними росла и становилась все тяжелее.
Он саркастично спросил.
— Я извиняюсь за то, что не спросил в какое время мне позволено быть у себя дома. Для тебя ведь это ужасно неудобно?
