Спустя семьдесят лет после успения Махруд новая Великая Жрица приняла решение захоронить её в храме, для чего тело поместили всё так же, сидя, в деревянный короб, крышку которого заколотили наглухо, а потом опустили в гробницу, под каменную плиту. Там Махруд провела ещё семьдесят лет.
Великая Жрица снова сменилась. Когда заметили, что из щелей вокруг надгробной плиты на могиле Махруд начала сочиться хмарь, решили открыть крышку… И что же? Тело пребывало в неизменном виде, только чуть подсохло и похудело. Его вынули из короба, поражаясь тому, что суставы легко гнулись, а кожа оставалась тёплой. Долго выслушивали сердце и дыхание – ничего… А хмарь всё сочилась и сочилась из тела беспрестанно в течение месяца. Потом это прекратилось на целый год, а затем возобновилось. Тогда было решено построить новый главный храм, а Чёрную Гору навеки оставить гробницею Махруд. Раз в год в одно и то же время тело начинает источать хмарь, и к нему из разных краёв и земель стекаются навии, дабы увидеть своими глазами чудо. Каждый навий считает своим долгом хотя бы раз в жизни совершить путешествие к гробнице и посетить Махруд, сидящую без какой-либо поддержки в неизменном положении…
Заворожённый этим рассказом и почти убаюканный покачиванием носилок, Вранокрыл примолк. Когда голос Дамрад стих, он, разлепив ссохшиеся губы, полюбопытствовал:
– И сколько она уже так сидит?
– Одиннадцать веков, – последовал ответ.
Внутри кузова царил почти полный мрак: окошки на дверцах были прикрыты бархатными занавесками. Чуть отодвинув одну из них, Дамрад задумчиво смотрела наружу, закутанная на сей раз в плащ глубочайшего чёрного цвета. Вранокрылу выдали такой же: видно, он был обязательным предметом одежды при посещении гробницы.
Разминая затёкшее во время долгой поездки тело, князь выбрался из носилок. Чёрная пирамида, вяло ласкаемая лучами Макши, нависла над ним зловещей громадой, чей покой был незыблем уже много веков. Она казалась олицетворением самой Нави – такая же тёмная, жутковатая и дышащая незримой опасностью. Располагалась гробница на каменистой безжизненной равнине, где не росло ни кустика, ни травинки, лишь вдалеке, на границе неба и земли темнели невысокие холмы.
Четверо псов остались у носилок, а двое пошли с владычицей и Вранокрылом в качестве сопровождения. Поднимаясь по древним, выщербленным, избитым временем ступеням, князь пыхтел, отдувался и завидовал Дамрад, которая словно скользила по воздуху над лестницей. Её окутанная чёрным плащом фигура не отличалась от прочих, а лицо было скрыто низко надвинутым наголовьем, и потому никто не узнавал её, не кланялся и не падал ниц: все посетители с самоуглублённым выражением на лицах неспешно одолевали ступеньки.
Когда они проходили через врата, по плечам Вранокрыла скользнула холодная тень. Ему чудился пристальный взор кого-то невидимого, устремлённый на него не то сверху, не то сбоку… Он не мог понять точно, откуда. Пространство смотрело на него со всех сторон.
Их путь лежал в прямоугольную постройку на вершине пирамиды. Могучие створки деревянных, окованных сталью дверей были распахнуты, впуская внутрь вереницу молчаливых паломников. Смешавшись с прочими навиями, Дамрад с Вранокрылом и сопровождающими их Марушиными псами попали в просторный проход, по обе стороны которого на высоких узких тумбах покоились шары из светящегося камня. В стене, мимо которой шагал князь, плыло его отражение: внутренняя отделка была столь же гладкой, как и внешняя, только здесь стены мерцали серебристыми прожилками.
Миновав ещё одни распахнутые двери, они оказались в покоях с довольно невысоким плоским потолком. Здесь стены тоже торжественно и угрюмовато блестели чёрным мрамором, а в отделанном светящимся камнем углублении на ступенчатом престоле сидел кто-то в белых одеждах и высоком, драгоценно мерцающем головном уборе. Посетители подходили, задерживались на краткое время, глядя вверх на сидящую фигуру; ни одного звука не срывалось с их благоговейно сомкнутых губ, а выходили все с одинаковым выражением на лицах, словно пережили величайшее потрясение в своей жизни. Вранокрыл сперва не мог взять в толк, чем все были так впечатлены, но когда приблизился к нише…
Старицей эту женщину назвать не поворачивался язык: на её лице не было заметно глубоких морщин, только кости черепа несколько выпирали, туго обтянутые кожей янтарно-желтоватого оттенка. Сидела она, подвернув ноги калачиком и расположив кисти сухих рук с худыми узловатыми пальцами на коленях. Длинные изогнутые ногти блестели, имея вполне живой и здоровый вид, а волосы были скрыты островерхой шапкой с высоким околышем, изукрашенным золотой вышивкой и драгоценными камнями. Глазные яблоки под впалыми веками, должно быть, давно иссохли, но Вранокрыла охватила ледяная жуть, а ощущение незримого взгляда возобновилось и усилилось до наводящей оцепенение невозможности. Да, именно она, эта женщина в белом шёлковом балахоне с широкими рукавами и с тонкой цыплячьей шеей, видневшейся из треугольного ворота, смотрела на него отовсюду, и ей для этого не требовались глаза. Бестелесный, вездесущий взгляд читал его мысли и душу.
«Ежели ты истинный государь и отец народа своего, ты ради него примешь не только меч в руку свою, но и смерть в тело своё».
Но что видели другие, глядя на эти нетленные мощи, и чего не видел Вранокрыл? Истечение хмари. Едва стоило князю подумать об этом, как он тотчас же узрел радужные струйки, выползавшие из складок одежды, из узких хищных ноздрей тонкого горбатого носа и из-под сомкнутых век Великой Жрицы. Подобно ртути, это вещество собиралось в мелкие шарики, которые в свою очередь объединялись в крупные пузыри и длинные тяжи, распространяясь по покоям и вытекая через дверной проём. Вранокрыл стоял по колено в живой, подвижной радужной сущности, но не чувствовал от неё ни холода, ни тепла.
«Бух… бух… бух», – ощущал он толчки какого-то огромного сердца, которое, казалось, скрывалось где-то в недрах пирамиды. Его биение наполняло всё вокруг, и пространство дышало ему в такт, захватывая власть над всем живым. Во внезапно упавшей чёрно-мраморной тишине Вранокрыл обострившимся до головокружения слухом улавливал дыхание навиев: оно тоже сообразовывалось с толчками невидимого сердца… Да и сам князь невольно начал чувствовать, что дышать иным чередом не мог: ощущал дурноту и взрывное распирание под рёбрами, если не старался попасть в лад с глубинным биением.
Так он стоял и дышал.
Бух – вдох. Бух – выдох…
И все вокруг него дышали так же.
Он становился частью всего этого действа. Разум растворялся в потоках радужной «ртути», тело стремилось двигаться одновременно с остальными, вплоть до совпадения малейшей дрожи пальцев, а сердце, замедляясь, бухало в лад с подземным.
Чья-то рука повлекла его прочь, а его ноги не желали уходить – заплетались и спотыкались, норовя повернуть обратно, под спокойно-зловещие, древние чары желтолицей женщины в белом, которая – постижимо ли уму? – сидела так уже более тысячи лет.
…Он выплыл из наваждения, когда упругий холодный ветер откинул наголовье его плаща и упрямой ладонью упёрся ему в грудь. Рот оставался немым, по-рыбьи ловя воздух, а впереди лежал длинный головокружительный спуск.
– Некоторые полагают, что Махруд жива, просто погружена в подобие беспробудного сна, когда телесная жизнь приостанавливается, но душа не покидает землю, – коснулся его слуха голос Дамрад, приглушённый ветром. – И что она может вернуться, чтобы помочь навиям в лихую для них годину. Не знаю… Казалось бы, куда уж хуже? Навь покрыта шрамами и незаживающими увечьями, дыры образуются одна за другой, и тысячи навиев гибнут, прежде чем мудрые жрицы успевают создать для очередной прорехи заплатку. По моему разумению, более лихие времена трудно себе вообразить. На месте Великой Жрицы я бы давно вернулась! Но она не возвращается. Что ж, пусть те, кто хочет верить, верят в это.
*
Пламя светочей озаряло искрящиеся ледяные сокровища пещеры, казавшейся бесконечной. С потолка свисали мерцающие занавеси застывших водопадов, пушистые сгустки инея, полупрозрачные бороды сосулек, а с пола тянулись вверх причудливые выросты, до оторопи напоминавшие целые семейства людей, обращённых в ледяные столпы смертоносным касанием клинка из хмари – мужчин, женщин, детей. Вранокрыл, ёжась от холода и поскальзываясь, пробирался среди каменных и ледяных глыб следом за ловкой Дамрад, которая горной козочкой скакала по всем этим препятствиям. Шестеро Марушиных псов бесшумно сопровождали их.
В потолке пещеры раскинулось небывалое чудо – небольшое перевёрнутое озерцо. В обрамлении из застывших водопадов колыхалась водянистая поверхность, и Вранокрылу показалось, будто его подвесили за ноги вниз головой: слишком невероятной казалась мысль, что он стоял на полу, а водное зеркало блестело над ним. Но, тем не менее, это было так.
