Она стояла у кактуса как вкопанная. «В прошлом году было семь цветков. Посчитаем, сколько их в этом».
Стол был сдвинут к стене этой просторной гостиной в деревянном доме, выстроенном на европейский лад. Посреди комнаты стояла круглая подставка, на которой помещался горшок с кактусом. Горшок находился где-то на уровне коленей, но сам кактус был высоким – чтобы рассмотреть его, приходилось чуть поднять голову.
«Эти цветы – из страны моей мечты. Белое наваждение!» – произнесла Мураяма точно такую же фразу, что и в прошлом году. Ту же самую, что и в позапрошлом, когда она впервые увидела «ночную красавицу». Только интонация стала еще проникновеннее.
После того, как Мураяма хорошенько разглядела кактус, она повернулась к Комия и поблагодарила за приглашение. Потом сказала его дочери Тосико: «Спасибо и тебе. Какая ты стала красивая. И выросла как! Расцвела, как этот кактус! А на нем цветов, между прочим, в два раза больше, чем в прошлом году!»
Тосико молча смотрела на нее. Не опустила глаз, не улыбнулась.
«Представляю, скольких трудов вам это стоило. Цветов так много!» – сказала Мураяма хозяину.
«Да, столько цветов никогда не было», – откликнулся он. Хотел было сказать, что именно поэтому столь спешно и позвал ее, но осекся.
Мураяма жила на побережье в Кугэнума, и до Хаяма ей было совсем недалеко. Но она прибыла первой не только по этой причине. Комия позвонил ей первой, а она тут же оповестила подруг из Токио. Мураяма перезвонила Комия – из пяти человек у двоих уже были свои планы, одна ждала мужа из командировки. Оставались только Имадзато и Омори.
Мураяма сказала: «Омори тоже удивилась, что только трое придут. Говорит, нужно хоть Симаки позвать. Правда, мы ее никогда не приглашали. Из всего нашего класса только она одна не замужем».
Тосико поднялась со стула и, пройдя мимо кактуса, направилась к дверям. Ее остановил оклик Мураяма: «Давай, девочка, мы вместе цветочки посмотрим!»
«Спасибо, я уже насмотрелась».
«Когда же ты успела? Вместе с папочкой? Ну тогда расскажи нам, как открывались бутоны».
Не оборачиваясь, девочка вышла из комнаты.
Мураяма вспомнила, что Комия на этот вопрос в прошлом году отвечал так: открываются – словно от ветерка задрожали, словно лотос зацветает.
«Она, похоже, не хочет нас видеть. Не хочет слушать, как мы о ее маме говорить будем. Вот было бы хорошо, если бы Сатико могла на цветы полюбоваться. Впрочем, если бы она была с нами, вам бы вряд ли захотелось кактусы разводить».
«Может, и так».
Летом позапрошлого года Комия попросил Мураяма прийти к нему. Он стал советоваться с ней, как ему вернуть покинувшую его супругу. Тогда-то она и увидела эту «ночную красавицу». Тогда-то она и попросила разрешения пригласить школьных подруг, чтобы они тоже полюбовались цветами.
Послышался шум мотора. Это приехала Имадзато. Половина десятого. «Ночная красавица» зацветает ночью. Отцветает же через пару-тройку часов. Цветок одной ночи. Минут через двадцать прибыла Омори. Она привезла с собой Симаки Сумико. Представляя ее, Мураяма сказала: «Красива и молода до безобразия. Слишком хороша для замужества».
«Да это оттого, что болею много», – сказала Сумико, и глаза ее, направленные на бутоны, заблестели. Она никогда не видела, как цветет «ночная красавица». Сумико постояла перед горшком, медленно обошла вокруг, потом снова приблизилась.
И вдруг на самом кончике длинного листа раскрылся бутон. Белоснежный цветок задрожал – будто под сквознячком из внезапно открытого окна. Такой странный – будто вытянутая хризантема или георгин. Будто во сне его видишь.
Три стебля растения были подвязаны к бамбуковым подпоркам. Листья на самом верху были темно-зелеными. Бутонов на них было тоже много. Лист растет из листа, как это и положено у кактусов. Пестик у цветка – очень длинный.
Комия подошел к Сумико. Она была настолько увлечена цветком, что не заметила его приближения. «Сейчас много где разводят „ночную красавицу“. И в Японии тоже. Но тринадцать цветков за ночь – большая редкость. У меня она цветет раз шесть в году. Но чтобы так много было – такого пока не случалось». Потом сказал, какие бутоны раскроются завтра, показал фасолевидные вздутия – отсюда вырастет лист, здесь будет новый бутон. «А вот этот расцветет через месяц».
Сумико чувствовала сладкий запах цветов. Он был очень сильным, но не приторным. Сумико уселась на свой стул, но взгляда от «ночной красавицы» не отрывала. «Слышите, скрипка. Кто это там наверху играет?»
«Дочка».
«Красиво. А что она играет?»
«Не знаю».
Омори сказала, что мелодия идет к этим цветам.
Глядя на потолок, Сумико вышла в сад. Сразу за ним склон обрывался в море.
Сумико вернулась в гостиную. «Она там, на балконе, сидит. Такая маленькая. Она играет спиной к морю. Может, так и лучше…»
Земля
1
«Жена, облаченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения».
2
«Задолго до того времени, как я полюбил прогуливаться по дороге, ведущей к мельнице, там построили небольшую католическую церковь. Она была из замечательно красивого некрашеного дерева, и из-под ее заваленной снегом островерхой крыши выглядывали почерневшие доски». Так написано у Хори Тацуо. Крыша церкви святого Павла была крыта дранкой, внутри она напоминала молитвенно сложенные руки. Алтарный крест был, разумеется, тоже деревянным.
3
С тех пор, как Хори Тацуо написал об этой церкви, прошло более четверти века. Облаченные в наряды, которые более всего подходили для прогулок на залитом солнцем побережье в Каруидзава, молодой человек и девушка проходили мимо церкви святого Павла.
– Когда моя мать проходила мимо этой церкви, она услышала нечто ужасное, – произнес молодой человек и остановился для того, чтобы повнимательнее оглядеть церковь. Вдоволь налюбовавшись ею, девушка посмотрела в глаза своего собеседника и сказала:
– Но ты ведь веришь своей матери. Именно поэтому у тебя есть отец.
Юноша промолчал.
– Я же своей матери ничуть не верю. И отца у меня нет. Совсем нет.
– Отец появляется у ребенка не потому, что ребенок доверяет матери. Если отец не верит матери, если он сомневается в ней, вот тогда сомнениям не будет конца.
– Если ты даже не уверен, что он твой отец, все-таки у тебя есть в ком сомневаться. У меня же нет и этого. Тюрьма – вот мой отец.
– Я ничуть не похож на своего отца.
– Да, это так. Но ты ведь совсем не похож и на мать.
– Как может это быть?
4
– Это не мой ребенок. Тебе лучше знать, чей он. – Это были те самые страшные слова, которые услышала мать молодого человека более двадцати лет назад, когда они проходили мимо церкви вместе с его отцом, которому она объявила о своей беременности. В жизни будущей матери был только один мужчина, но она была настолько испугана, она пришла в такой ужас, что не стала возражать. Если бы мужчина не согласился с ее доводом, больше сказать ей было бы нечего.
В качестве довода она принесла мужчине младенца.
– Это не мой ребенок. Тебе лучше знать, чей он, – отвел аргумент мужчина. – Ты мне изменяла.
Женщина обезумела и схватила охотничий нож, чтобы зарезать младенца, которого она держала на руках. Мужчина вырвал младенца и стал топтать мать ногами. Тогда она всадила нож в отца.
И тогда перед ней, которая познала всего одного мужчину, возникло ярчайшее видение – будто молния озарила ее душу. Это была фреска в древней катакомбной церкви. Фреска служила предупреждением против супружеской неверности. Две белоголовые змеи прижались к груди женщины, жаля ее. Копье в руке Христовой пронзало левую грудь и выходило за спиной. Христос убивал неверную жену.
