Тёплая ладошка нырнула под одежду и легла напротив изгрызенного болью сердца. Повеяло свежим, морозно-чистым воздухом, который остудил жжение под рёбрами, и взор навьи прояснился. Над нею склонилась обеспокоенная Свелла; уж какими судьбами она тут оказалась, оставалось лишь гадать.
– Ну как, легче? – вперив зимний мрак своих пристальных глаз в навью, спросила девушка. – Вижу, легче. Так, попробуем встать...
Кое-как с её помощью Северга поднялась, но земля всё ещё качалась под ногами. Настала та дикая слабость, которая охватывала её в первые часы после приступа. Облапив девушку и тяжко, загнанно дыша ей на ухо, навья глухо прохрипела:
– Умница моя... Хорошая моя. Не дойти мне... Не смогу.
Та поглаживала Севергу по лопатке, шепча:
– Сможешь... Ради дочери ты сможешь всё.
Она знала, как подхлестнуть в навье дух преодоления. Совсем было угасший, он ожил, расправил крылья над вершинами елей. Объятия разомкнулись, но лишь на миг: Свелла закинула руку Северги себе на плечо.
– Давай...
Увы, через несколько шагов Северга опять сползла в снег: душа еле держалась в слабом теле, дыхание бабочкой рвалось покинуть грудь навеки. Но Свелла не сдавалась и не позволяла сдаться ей.
– Ладно, сделаем иначе, – сказала девушка решительно.
Нацепив лыжи Северги и привязав верёвку от санок с добычей к своему поясу, она взвалила навью себе на плечо. Сильная и крепкая, она только крякнула под тяжестью безвольного тела, а уже в следующий миг заскользила по слою хмари – у Северги от скорости в ушах засвистело. Оставшиеся шесть вёрст пропели выпущенной стрелой, и вскоре Свелла опустила Севергу на лежанку.
– Ух, рыбы-то сколько, – пыхтела она, складывая добычу навьи у шатра и присыпая снегом. – Славный у тебя улов.
Она сварила в котелке Северги рыбную похлёбку с кореньями. От очага веяло теплом, хлопочущая Свелла отбрасывала на стенки шатра беспокойные тени, и навья медленно, но верно согревалась. Боль ушла, провалилась в мягкий сумрак глаз девушки, и навья, с трудом разомкнув сухие губы, проговорила:
– Благодарю тебя, милая...
Свелла ничего не ответила. Она напоила навью рыбным отваром, а куски стерляди вынула из котелка, чуть остудила и очистила от костей. Отщипывая ломтики мяса, она клала их Северге в рот.
– Тебе сейчас горяченького надо, – приговаривала она. – Кушай, набирайся сил.
Вместо боли внутри разливалась сытая тяжесть, от которой склеивались веки, и Северга провалилась в дрёму.
Полог туч не рассеивался ни днём, ни ночью. До Кукушкиных болот не долетали отголоски войны, но Северга знала, что она идёт. Временами она улавливала ногами дрожь и стон земли, а в тишине зимнего лесного царства ей мерещился далёкий гул, похожий на крик несущегося в атаку войска.
Силы таяли, как вешний лёд. Однажды, возвращаясь с рыбалки, Северга ощутила такую мертвящую усталость, что вынуждена была сесть на снег возле санок с добычей. Она лишь хотела немного перевести дух и продолжить путь, но, едва сомкнув веки, тут же уснула. Снилось ей что-то светлое и грустное: кто-то звал её ласково, а вокруг пахло хвоей. Сосны, дыша горьковатым смолистым покоем, манили её к себе: «Встань рядом, сестра, будь с нами. Твоё место ждёт тебя». Тихо шелестели их мудрые, сдержанные голоса в голове у навьи, минуя слух.
Открыв глаза, Северга обнаружила, что под нею и санками образовалась проталинка, и вокруг дружными пучками вылезли подснежники. «Пора», – подумалось ей. Взялось это знание само, ниоткуда – просто постучалось в сердце мягкой лапкой весны. Полюбовавшись цветами, Северга не стала их рвать. Вспомнились слова Жданы из сна: «Если ты сорвёшь их, они умрут». Больше нигде подснежники сейчас не росли: слишком рано было для них. Лишь спящую Севергу окружил этот островок весны.
А пространство перед нею колыхалось, точно гладь воды, потревоженная рябью. Её влекло туда неодолимо, до щекотной дрожи, и она шагнула... Холодок обнял тело, лёгкое жужжание пеленой скользнуло по ушам, и Северга очутилась возле своего шатра. Ошеломлённая таким перемещением, навья ощутила дрожь в коленях, а сердце тяжко бухнуло: «Вот оно... Преодолевать сто вёрст за один шаг». Сбывалось предсказание Бабушки... Под рёбрами кольнуло, отголоски разлетелись по всему телу стальными белогорскими молниями: совсем близко был осколок иглы, счёт шёл уже не на дни, а на часы.
Полог шатра откинулся, и вышла Свелла. Она не видела той проталинки с подснежниками, но в её глазах отразилось понимание. Впрочем, оно всегда в них было. Не говоря ни слова, девушка лишь коснулась щёк Северги – ласково, совсем по-родственному.
А в шатре у очага сидела Бабушка. Она тоже молчала, глядя на огонь, и Северга не решилась нарушать тишину. Так они и молчали втроём, собравшись вокруг пламени, и навья знала: это прощание. Ей хотелось повидаться с Птахой, но Свумара, будто услышав её мысль, качнула головой: «Уже слишком мало времени».
Северга вышла из шатра вместе со Свеллой. Мгновения, скатываясь в снежный ком, летели с неумолимой быстротой лавины.
– Я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо, – только и смогла проронить навья.
На что девушка ответила с искорками улыбки в уголках глаз:
– Будет. Иди.
Северга шагнула в проход наугад с мыслью о Белых горах. Граница хорошо охранялась, кошки чуяли малейшее её нарушение, но навья стояла у замёрзшего водопада – и ничего не происходило. Никто не хватал её, вокруг звенела ледяная тишина, а огромные сосульки, в которые превратились струи, озаряли это место сказочным бирюзовым сиянием. Навья помнила чувство тяжести во всём теле, которое охватывало её всякий раз при приближении к Белым горам, но сейчас ей было хорошо и спокойно на этой земле. Клубы тумана вырывались из ноздрей, а грудь втягивала белогорский воздух с наслаждением. Лучшего места, чтобы умереть, нельзя было и придумать.
Северга бродила по заснеженным горам, ныряя из прохода в проход, и ей невольно вспоминалась Верхняя Геница – дивный и любимый край, но величие этих гор превосходило всё когда-либо виденное навьей. Она не чувствовала в их тишине враждебности, древние вершины будто удивлялись ей – странному существу, носившему в своём сердце Навь и Явь, Марушу и Лаладу. Мир не делился на врагов и друзей, на чёрное и белое, в его жилах струилось единство всего сущего, и осознание этого щекотало Севергу шершавым прикосновением инея. Блёстки падали с веток, стоило только тронуть...
Она ни разу не столкнулась с дочерьми Лалады. Точнее, издали она приметила отряд кошек-пограничниц, но вот они её не почуяли. Может, в ветре было дело, а может, она просто слилась с этой землёй, став её частью. Она восхищалась издали кошками-воинами, рослыми, в светлых кольчугах; одна ледяная блёстка инея щекотала ей сердце острием, но оно не испытывало ни страха, ни ненависти. Что за глупость – война... Как она устала от кровопролития! Найти бы полянку, полную подснежников, улечься и уснуть навеки... Но Северга ещё должна была встретиться с Жданой, чтобы исполнить предначертание.
Наверно, зов сердца привёл её обратно к тому бирюзовому водопаду, струи которого застыли огромной причудливой бородой сосулек. Ничем иным Северга не могла объяснить то, почему проход открылся именно в это место. Зимняя сказка тихо мерцала здесь, и Ждана тоже любовалась ею.
Она ничуть не изменилась, эта женщина. Всё такими же глубокими были её карие очи, такими же янтарно-тёплыми, как и год назад, но теперь в них застыла боль и тоска, и сердце Северги ёкнуло в колком, точно острие иглы, сострадании. Слишком близко Ждана подошла к краю водопада...
– Красота бывает опасной. – Навья взяла её за локоть и оттянула прочь.
Грустно и забавно было наблюдать удивление, которое отразилось на лице Жданы. Губы Северги не дрогнули, но в душе она улыбалась – более всего оттого, что не видела в её взоре неприязнь, только безграничное недоумение.
– Ты, наверно, и думать обо мне забыла, княгиня, – молвила Северга наконец. – А я дышала нашей встречей. Я мечтала подарить тебе охапку подснежников, но, увы – не сложилось... Так что уж не обессудь – я с пустыми руками.
Да, Ждана узнала её, но почему смотрела так удивлённо? О своих внешних изменениях Северга не думала; скорее всего, выглядела она сейчас скверно. Ещё бы: костлявая дева вытягивала из неё силы столько времени... Нет, не во внешности было дело. Ждана смотрела глубже.
– Ты озябла, княгиня, – сказала Северга. – Морозец хороший... Неподалёку я видела лесной домик, там можно растопить печь и погреться. Шагай за мной.
И Северга нырнула в проход. Ждану настолько поразил способ её передвижения, что она не с первого раза последовала за навьей – пришлось возвращаться. Та всё так же стояла, будто громом поражённая.
– Этого не может быть, – пробормотала она. – Кто ты?
Сняв перчатку с пострадавшей руки, навья ответила:
– Я та, кому ты оставила подарок на память – кончик иголки. Он движется к сердцу, и как только они встретятся, мне конец.
