— С самого начала?
— Начиная с того времени, когда ты была ребенком. Расскажи мне о своем детстве. Почему ты выбрала актерское искусство?
Я нахмурилась, не в силах понять, почему он вообще об этом заботится. Тыльная сторона его ладони лениво пробежалась вдоль моей руки. Я почувствовала, что меня снова накрывает жажда его ласки. Конечно, он был в курсе, как действует на меня. Хоть и думал, что я все еще парализована. Облизнув губы, я начала.
— Я никогда не знала своего отца. Он бросил мать, еще до моего рождения. Мы были бедны. И у меня ничего не было. После моя мать забеременела моей сестрой, хотя мы по-прежнему были в чрезвычайном бедствии.
— От другого мужчины?
Я покраснела. Никогда и ни с кем я не говорила на эту тему. Многое не договаривала о своей семье, но в Голливуде никто и не спрашивал. Семья несущественна и бессмысленна, если у тебя нет связей с какой-нибудь шишкой из студий. Сыграть семью — вот единственное её значение.
— Да, — ответила я.
— Ты вообще когда-нибудь знала его?
Нет.
— Тебе не нравится говорить о нем?
— Он не был частью нашей семьи.
— А кем он был?
— Никем, — моя кожа заполыхала от позора.
— Ты никудышная лгунья, — произнес Риен. Его пальцы нежно поглаживали мою руку, поднимаясь выше и опускаясь.
— Нет.
— Кем он был?
— Клиентом, — выплюнула я.
Риен поднял брови. И тогда я захотела ударить его, ударить прямо в лицо. Я видела это в его глазах. Он осуждал нас, осуждал мою маму, продававшую свое тело. Осуждал меня.
— Клиентом, — повторил он тоном без эмоций.
— Я же сказала тебе, что мы были бедны.
— Что было потом?
Я облегченно вздохнула, отводя от Риена взгляд. Я выживала. Помню, как выживала, когда моя мама уходила поздно вечером, оставляя меня спать с каждым парнем, заплатившим ей деньги. Да. Выжившая. Я ей и была. А она делала все возможное, ради выживания.
— Потом? Потом я росла, заботясь о сестре. Мы обитали на улицах, что я ненавидела. Но, когда мне исполнилось восемнадцать, я сбежала, уехав в Голливуд, надеясь хоть что-нибудь провернуть.
— И провернула?
— Несомненно, — ответила я с резким сарказмом в словах. — Конечно, провернула. Посмотри на меня. Сижу здесь на диване, давая интервью о своей истории жизни. Если это не так называется, то как? Я масштабнее, гребанной Опры Уинфри. Ты получишь свой автограф позже, если когда-нибудь я снова пошевелю своей парализованной рукой.
Крошечная улыбка расползлась на его лице.
— Так вот почему ты взялась за эту работу.
— А почему бы мне и не трахнуться с парнем, чтобы получить свою ренту? Да, поэтому я и взялась за эту работу. Именно поэтому я бралась за любую работу.
— Мне жаль, — он сжал губы. Глупо, но он выглядел таким искренним, что я практически поверила ему. Во всяком случае, к себе я жалость почувствовала. Такая идиотская история. Такая идиотская жизнь. Я должна была остаться со своей матерью и сестрой. Должна была оказать им большую помощь. Один ничтожный визит время от времени — смешно. Я не хотела становиться актрисой, и, что самое забавное, вообще не хотела играть. Мне всего лишь хотелось убраться как можно дальше от своей реальной жизни.
Я прикусила губу. Я больше не там. А здесь. Тут же нужно заботиться о себе. Ведь тут, можно сказать, край того, куда я могла убраться от реальной жизни.
— Вот, — сказал он, беря миску с соусом. — Ты голодна. Поешь.
Я открыла рот, не в силах осознать, что только что между нами изменилось. Он поднес ложку соуса к моим губам, проливая мне на язык. Я проглотила, стараясь думать о чем-то помимо тех мыслей, вызванных Риеном. Не хотелось говорить о прошлом. Плевать на ту, кем я была. Здесь, я — новый человек, или же та, кем хотела бы быть. Будь я не так глупа, умудрившись взяться за эту работенку...
Я съедала ложку за ложкой. В то время как Риен ничего не говорил, то и дело поднося еду к моим губам.
И это было странно. Но я, не в силах сделать что-либо другое, просто расслабилась. Впервые за долгое время мне не нужно было беспокоиться о том, как вести себя дальше. Не пришлось беспокоиться и о еде. Как бы глупо это не прозвучало, но я не чувствовала и половины того страха, сковывающего меня, когда я была еще ребенком. Учитывая убийцу, сидящего рядом со мной с миской соуса на коленях.
Вскоре миска опустела. Он накормил меня корками чесночного хлеба, отламывая крохотные части. А я наслаждалась, жуя масляный хлеб. Даже самый лучший обед на Мелроуз, не был настолько хорош. Я чувствовал себя более сильной. Улучшенной. Успокоенная самым странным из возможных способов.
— Значит, ты мне веришь? — поинтересовалась я, как только еда закончилась. — Что я актриса. Что я не жена того парня, ну или как там.
— Конечно, верю.
— Тогда... ты позволишь мне уйти?
— Нет.
Сердце сжалось в груди. После того как я рассказала ему все, что только можно было, он отрезал все пути к моему спасению...
— Почему нет?
— Как я могу довериться тебе настолько, чтобы позволить уйти? Ты видела меня с одной из жертв. Знаешь мое имя, — он покачал своей головой, будто что-то обдумывая и приходя к решению. — Не могу.
— А что ты собираешься тогда делать? Продержишь меня тут вечность?
— Может быть. Да. Такая вероятность вполне возможна.
Паника затопила грудь. Мысль о проживании в этой комнате в роли заключенного заставила меня чувствовать, будто эти стены, заставленные книжными полками, наступали на меня.
— Риен. Прошу тебя. Я сделаю все, как ты скажешь. Пойду прямиком домой и никогда и никому не расскажу об этом.
Он поднял брови, улыбнувшись.
— Все?
Я вспыхнула. Конечно, он подумал об этом. И я ненавидела это. Ненавидела его. Но, несмотря ни на что, я выжила.
— Нет, — ответила я быстро. — Не все.
Его глаза превратились в щелочки. А зрачки смягчились, выйдя из фокуса, будто он раздумывал о чем-то. В то время как я рассматривала возможность напасть на него в этот момент. Он отвлекся, а я могла воспользоваться миской в качестве орудия. Ударить и вырубить. Но прежде чем я решилась, он встал с дивана. Наклонившись, взял поднос, подняв его на подлокотник. Затем обошел диван. Я не могла его видеть, но услышала, как открылся книжный шкаф. Свет просочился из операционной.
— Иди сюда, — произнес он.
— Не могу, — ответила я. — Я парализована.
— Не лги мне.
— Не лгу.
Риен наклонился над спинкой дивана, ближе придвигаясь к моему животу. На секунду я вообразила, будто он снова будет меня трогать, от чего тело болезненно сжалось. Отвращение обуревало разум из-за воспоминаний о его прикосновениях и дальнейшего предательства тела.
Но он не тронул меня.
Вместо этого его пальцы очутились на моей талии, щекоча, заставая врасплох. Я взвизгнула, дернула вверх ногами и непроизвольно сжала свою талию. Его глаза встретились с моими, и я увидела блеск в его радужной оболочке. «Попалась, — говорил этот блеск. — Ты не можешь одурачить меня. Ты пока еще не относишься к выжившим жертвам».
— Ты думаешь, я не знаю, когда проходит действие моих уколов? — ухмыльнулся он. — Давай.
Глава 12
Риен
— Ты ужасная лгунья, — заметил я, терпеливо ожидая в шкафу, пока она встанет. — Вот почему ты никогда не делала этого, будучи актрисой?
— Я работаю по системе Станиславского, — ответила я. — Я не должна лгать.
Она разгладила платье на бедрах. Мне же хотелось швырнуть ее обратно на диван, погружая в нее пальцы и заставляя кричать. Новый вид пыток — так забавен. Но нет, не сейчас.
— Что за система? — поинтересовался я, пытаясь отбросить мысли о ее кремовой коже и форме икр.
— Никогда не слышал об этом? Так снималась Мэрилин Монро. Становление самим персонажем, а не притворство им.
— В чем разница?
Она открыла было рот, чтобы ответить, полные розовые губы дернулись. Но вдруг она увидела открытую дверь и то, что было за ее пределами. Ужас промелькнул на ее лице.
— Не знаю, хочу ли я туда идти, — произнесла она. — Что ты собираешься делать?
— Увидишь, — сказал я. — Не беспокойся. Я не хочу причинять тебе боль.
— Я не хочу смотреть на него.
Ее голос ослаб. Не знаю, чего я хотел больше: спустить ей пощечину или успокоить. Уверен, она перевирала, но я не слишком возражал. Не то, чтобы легко выковыривать из нее ложь. Просто то, как она себя вела, как держала спину, навело меня на мысль, что она стала сильнее, чем тогда, когда только появилась тут. Так что я просто ждал, пока она шагнет вперед. Тогда я нажал кнопку на боковой стороне медицинского кабинета и книжный шкаф захлопнулся.
— Так, какая разница? — снова спросил я. Она глянула вперед, на операционный стол, стоящий посреди комнаты.
— Обычная игра актеров заключается в притворстве. Ты носишь маски, — ее голос был мягким, слова лились практически автоматически.
