Плагго удовлетворенно прислушался к повышающемуся гудению маленькой паровой турбины.
- И в этом есть истина, - согласилась вестница. - Но, сдается мне, не вся. Есть вещи, что меняют круг земной не так нарочито, но бесповоротнее. Например, мыло, или бумага из слонового помета. Беляна как раз повернула историю, но не столько тем, что вышла за Бейнира, сколько тем, что научила Щеню с Гуннлауд принимать роды с мылом и кипяченой водой. Теперь гораздо больше народа родится и выживет, и всех нужно будет как-то прокормить.
- Что ж, в земном круге много свободного места. А даже если и кончится... - мистагог медленно поднялся, помогая себе посохом из черного дерева Нотэпейро, и сделал шаг к окну.
Сквозь неровную поверхность стекла, над тенями высоких хором и башен в полуночном небе ярко горело подвижное светило, называемое танами Драйгенстьярной. Плагго растворил створки, впуская в покой прохладный вечерний воздух.
- Лада, помоги.
- Что у тебя на уме?
Бывший пресбеус багряной гегемонии указал на громоздкую, старого образца, зрительную трубу на треноге, служившую вешалкой для шапок в дальнем углу покоя. Вдвоем, Плагго и Звана пристроили устройство у окна. После долгой и довольно мучительной возни, старец, сев на пол, наконец поймал Драйгенстьярну в поле зрения, и удовлетворенно сказал, вглядываясь в перевернутое и слегка подрагивающее изображение:
- Все, как Тихомысл говорил. Когда он ногу сломал после того полета со стены на крыльях, полторы луны не мог ходить, и зрительной трубой развлекался. Путное вышло из его развлечения. Смотри!
Мудрец отодвинулся в сторону. Мертвая вода, приводившая в действие турбину, подходила к концу, и ее гудение стало понижаться. Звана некоторое время возилась с резкостью, потом оторвалась от стекла и взглянула на Плагго.
- Свентана, светлая невеста, - увиденное настолько впечатлило Звану, что из ее уст вырвалась совершенно неподобающая вестнице божба. - Горы и льды? Это не светило вовсе, а круг земной, подобный нашему?
- Посуше и похолоднее, сдается мне, но и там, возможно, удастся прожить. Конечно, надо сперва придумать, как туда добраться, но здесь у меня есть некоторая надежда на Тихомысла.
- Может, он что-нибудь и сообразит, - Звана снова прильнула к стеклу. - Если сперва не угробится. А не он, так Лисенька.
- Жалко, окна на юг нет, а то я бы тебе еще звезду Йорра показал. Это вовсе не звезда, и уж тем более не ноготь. Может, завтрашней ночью. Хоть времени у нас с тобой осталось и не так много, зато каждый день - наш, а то, что под носом все расплывается - невелика беда, если окоем виден четче.
Сидевшие на полу у направленной вверх зрительной трубы мистагог и вестница взялись за руки.
- Что ж я раньше сюда не вернулся? - Кнур в унынии сидел на корточках у небольшой горки разноцветной пыли - это было всё, что осталось от машины, делавшей свет. - Годами десятью раньше, может, еще цела была бы...
Горм, склонившийся и внесенных в полый холм носилок с Ханом, поправил лежащему на боку псу ухо с выкушенным винландским лютым волком треугольником, и ответил:
- Не пеняй, что было, то было. Потом, это не только машина. Весь курган состарился, как будто не двадцать два года прошло, а две тысячи.
Действительно, от покойника в домовине с хрустальной крышкой остался только скелет в истлевшей справе, таинственный металл потемнел и покрылся выемками с крошившимися краями, кладка в подземном ходе полностью обвалилась, да и крыша начала проседать. Хан слегка повернул голову и лизнул руку конунга. Тот погладил по-прежнему роскошную гриву и вздохнул.
- Может, попьешь, пёса? Я все вспоминаю, что мне рассказывал Хакон, а ему - ниссе, как альвы поплыли поперек реки времени, и оттого сделалось, что они не просто пропали из круга земного, а что их как никогда и не было. Похоже, что и этот полый холм мы едва застали по дороге в никогда не было. Еще лет через двадцать, только куча камней останется.
- Кстати, ниссе тоже пропали куда-то, - Кнур запустил руку в пыль. - Помнишь, в Винланде в степях трое у нашего костра посидели, а потом падучая звезда наоборот пролетела, и как отрезало? Ни одного.
- Отец, мы со Станигостом и Камбуром пяток зайцев настреляли, - из верхней части полуобрушивегося проема внутрь полого холма заглянул Харальд.
Камбур, разительно похожий на приходившегося ему дедом Хана в молодости, тоже просунул было морду внутрь, но вдруг попятился и издал несоразмерный своему росту жалобный писк.
- Пожарьте, я попробую его с рук покормить, - предложил конунг. - Только прежде передай мне лопату.
- Все в порядке? - старший сын Горма протянул просимое вниз.
- А что?
- Да ты как-то странно на меня посмотрел.
- Нет, сынок, все в порядке.
Хёрдакнутссон вонзил штык лопаты в землю, думая о том, как получилось, что его с Тирой дети выглядели, словно сошли с замечательно подробных и сохранных древних мозаик, недавно раскопанных Кирко грамотником в развалинах на полпути между Самкушем и Пиматолумой. «Может, что-то от альвов и осталось,» - пробормотал он себе под нос, выкидывая землю наружу.
- Это ты зачем? - спросил Кнур, просеивая пыль между пальцами.
В его ладони остался белый обломок с письменами, возможно, от часовой доски. Воздухоплаватель осторожно завернул найденное в кусочек замши и положил в бебень.
- Если Хану вдруг до ветру надо будет. Помнишь, он даже с располосованным копьем животом под себя не прудил.
Пес поднял голову с носилок, принюхиваясь к запахам, доносившимся снаружи. За двадцать с чем-то лет, подземный ручей пробился на поверхность. Болото, куда мамонт проваливался по брюхо, теперь кони перешли, едва испачкав пясти. Льды отступили еще дальше к Мегорским горам, высота трав вокруг полого холма поубавилась, зато из занесенных ветром семян проросли и стали тянуться кверху молодые клены и ясени. Их было бы недостаточно для хорошего огня, да и жаль переводить, так что костер, на котором Харальд Гормссон и Станигост Мстивоевич собирались жарить зайцев, был скорее всего сложен в основном из слоновьего кизяка. Хан подобрал лапы под себя и попытался встать, увы, без особого успеха.
- Погоди, пёсинька, - Горм достал из сумы полосу конопляной ткани. - Сейчас тебе поставим припарочку, чтобы ломоту отпустило. Эй, Станигостюшко! Мертвая вода у тебя есть, припарку развести?
- А что в припарке? - спросил Кнур.
- Дряква с лабазником. Я не уверен, что больше помогает - травы или просто тепло.
После наложения припарки, Хан и впрямь смог подняться и выйти по расчищенному Гормом пути наружу из холма, где не только сделал свои дела, но и подошел к костру, пускавшему искры в закатное небо, и съел несколько полосок зайчатины, сидя у огня, так что языки пламени отражались в его глазах янтарным мерцанием. Вернувшись в холм, пес пренебрег шерстяной подстилкой носилок, улегшись прямо на каменном полу у изголовья домовины с прозрачной крышкой.
- Может, его еще и отпустит, - предположил Горм, ненадолго присев у костра, вокруг которого собирались на ночлег молодые дружинники. - Сегодня он гораздо лучше - сам поел, погулял. Вернемся в Йеллинг, то-то все удивятся. А Тира как рада будет...
- Отец, надейся, да не льстись, - не по летам рассудительно сказал Харальд, кладя рядом с лежавшим на земле седлом сложенную вдвое попону. - Собачий век - от силы лет двадцать, а ты Хана здесь уже взрослым псом нашел.
- Так столько простому псу отведено, а Хан - пес не простой, - возразил Горм. - Ладно, пойду к нему.
Он одобрительно оглядел распряженных, расчесанных, накормленных, и стреноженных коней, часового, сидевшего рядом с Камбуром в некотором отдалении спиной к костру, взял в руку ячменную лепешку, завернул в нее пару снаружи обугленных, внутри полусырых кусков зайца, и поднялся.
- Что ж, так в кургане спать и будешь, конунг? - с некоторой опаской спросил Станигост.
- Да, вдруг песику надо чем помочь.
- А не боишься вместе со всем полым холмом... даже не знаю, как сказать-то правильно, - Кнур задумался. - Из времени выпасть, как альвы?
Конунг только хмыкнул, скрываясь в темном проеме.
Пение птиц и шелест трав, шевелимых легким ветром, встретили рассвет. Как раз когда Харальд повел коня к ручью мимо холма, изнутри показался Горм. Сын и отец обменялись долгим взглядом.
- Так у домовины и лежит, - наконец проронил конунг. - Уже остывать начал.
Он вышел на солнце и расправил плечи.
- Затворяйте курган, - велел Хёрдакнутссон дружинникам, возившимся у кострища.
Потом Горм повернулся к прямоугольнику входа в полый холм и тихо, так что только Харальд расслышал, сказал:
- Мы выполнили наши клятвы.
Конунг Горм Старый стоит у начала танемаркской истории. Хотя ему и предшествует череда полумифических правителей, Горм был первым, кто оставил о себе неизгладимую память в письменной форме - камень на вершине йеллингского погребального холма с четырьмя рядами рун, по преданию, высеченных самим Гормом в память о его жене Тире Осфосдоттир. Рядом с этим рунным камнем стоит еще один, поставленный Харальдом и Гуннхильд Матерью Конунгов в честь самого Горма, а чуть поодаль - гранитное изваяние, вытесанное гросс с небольшим лет позже. Скульптура изображает длиннобородого старца, спящего в кресле с открытой книгой в руках, молодую женщину, ласково смотрящую на старика сверху через спинку кресла, и большую собаку, свернувшуюся у его ног.
