В свою очередь, Спиридович указывал на ошибочное представление о роли Воейкова. «В Петербурге считали,— писал он,— что генерал Воейков имел большое влияние на государя. Это была большая ошибка. Генерал не имел никакого политического влияния» |28.
В постановлении следователя Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства «о деятельности Распутина и его приближенных лиц и влиянии их на Николая II в области управления государством» приведенные свидетельства подтверждаются. Фредерикс, говорится в постановлении, был личным другом царской четы, но никогда не давал никаких советов, не вмешивался в политику, не участвовал в заседаниях Совета министров, держался в стороне от Вырубовой и Распутина. Воейков мог повредить или, наоборот, помочь той или другой кан-
дидатуре, но не более. Нилов пользовался «гораздо меньшим влиянием». Значительно ближе к царской чете был Саблин. Недалекий, ровный, любезный, свой человек. Он не имел никаких средств, и его содержал биржевой делец Манус, отдававший ему приказы хвалить или бранить того или иного министра в зависимости от того, что самому Манусу было в каждый данный момент выгоднее. Поскольку приказы менялись очень быстро, Саблин часто попадал в трудное положение. Так, в частности, он писал: «только хвалил Барка», а теперь надо его ругать .
Великий князь Николай Михайлович характеризовал Фредерикса как «абсолютное ничтожество». Фредерикс способствовал ряду назначений, но не политического характера. Обычно министр двора рекомендовал на ту или иную должность офицеров лейб- гвардейского конного полка, в котором сам служил и которым затем командовал. Максимович, Мосолов, Теляковский, князь Орлов, князь Белосельский, Одоевский-Маслов, Новосельцев, барон Штакельберг, Каменев, Переяславцев «обязаны своей карьерой или хорошо оплачиваемым местом только протекции барона,
I 30
их покровителя и патрона» .
В описываемое время Фредерикс уже настолько одряхлел, что пребывал в старческом маразме, с ним совершенно не считались lil.
Воейков, по мнению Джунковского, являл собой тип самовлюбленного карьериста, озабоченного исключительно своими денежными делами и карьерой. Должность дворцового коменданта его интересовала только с точки зрения тех личных выгод, которые он мог из нее извлечь. Циник и эгоист, он предпочитал увеличение своего капитала и распространение «куваки» (минеральной воды, обнаруженной в его имении в Пензенской губернии) служению царю. «Оберегать престол» Воейков и не думал |32.
История абсолютизма вообще, российского в частности подтверждает, что конфронтация носителя верховной власти с камарильей при определенных обстоятельствах все же неизбежно возникает. Эта конфронтация является одной из закономерностей развития абсолютизма, позволяющей историку судить о степени прочности (или, наоборот, слабости) существующего режима.
В связи с тем что главная цель камарильи состоит в сохранении ■ существующего режима, ей обычно присуща одна весьма любопытная историческая функция, которая на первый взгляд противоречит всему ее образу жизни — сервилизму, развращенности и т. п., а на самом деле полностью соответствует природе абсолютизма — насильственно устранять тех монархов, которые своей * политикой создают угрозу монархии. По выражению Ключевского, это было исправлением «случайности рождения».
Под «случайностью рождения» имелась в виду неспособность или нежелание в силу чисто личных свойств того или иного монарха, носителя абсолютной власти, обеспечивать основной закон этой власти, выраженный в известной фразе: «1st der Kohnig^ absolut, wenn er unsere Willen tut». Естественно, подразумевалась.
воля той же камарильи и господствующего класса в целом. Так как воля этого класса в силу специфики строя обеспечивается абсолютной властью одного человека, единственный способ привести ее в соответствие с «Willen» класса феодалов, если оно нарушено,— это замена непригодного монарха пригодным. Иными словами, исторической функцией камарильи является совершение дворцовых переворотов в момент, когда создается для нее и класса феодалов критическая ситуация, приписываемая целиком или преимущественно личности данного монарха. В истории России примером такого классического дворцового переворота служит убийство Павла 1.
Именно эта проблема возникла перед сторонниками охранения абсолютизма и династии в описываемое время и притом в самой острой, не терпящей отлагательства форме. И именно под этим углом зрения следует рассматривать характер и итоги конфликта между камарильей и царской четой вкупе с Распутиным.
Что вопрос для камарильи стоял именно таким образом, свидетельствует Н. Врангель, сохранивший для потомства один весьма показательный разговор. «В беседе о восемнадцатом столетии, о частых дворцовых переворотах того времени,— писал он,— один из близких к царю высказал мнение, что эти перевороты были только неизбежным полезным коррективом абсолютизма. „Они менее вредны, чем революции'*,— прибавил он.— „Так за чем же остановка, Ваше В-ство (высочество?—А. А.)“—Мой собеседник, делая вид, что он не слышал вопроса... „Да, да! Восемнадцатый век не чета двадцатому. Тогда были сильные люди, теперь только тряпки. Тогда умели действовать, теперь — только рассуждать"». «В обществе и даже близких ко двору кругах,— добавлял от себя автор,— повторялись слова: „Так дальше продолжаться не может".— Шепотом говорили о необходимости
I ЧЧ
дворцового переворота» * .
/ Что же было предпринято конкретно? На что оказались спо-
' собными почти три десятка великих князей, не считая их жен и матерей, один брат деда царя, четверо его дядей, десять двоюродных дядей, один брат, четверо двоюродных братьев и девять троюродных, составлявших императорскую фамилию (на 1900 г.)? 134
В этой связи очень любопытен рассказ Шавельского об акции, предпринятой пасынком великого князя Николая Николаевича герцогом С. Г. Лейхтенбергским. В январе 1917 г. герцог явился к командиру запасного батальона Преображенского полка полковнику Павленко для конфиденциального разговора. Однако полковник, что-то учуяв, позвал своего помощника полковника При- клонского. Не стесняясь присутствия третьего лица, герцог спросил у Павленко: как отнесется его батальон к дворцовому перевороту? На вопрос Павленко, что герцог под сим разумеет, последовал ответ: «Ну... если на царский престол будет возведен вместо нынешнего государя один из великих князей». Павленко отказался продолжать разговор, а по уходе герцога он и Приклонский составили протокол, «оставшийся, однако, без движения» 135.
Это свидетельство интересно в двух отношениях. Во-первых, оно, насколько нам известно, нигде больше не фигурирует. Судя по всему, Шавельский услышал этот рассказ от самого герцога. Насколько он соответствует действительности, сказать трудно. Во-вторых, если этот факт верен (что можно допустить), его надо считать единственной конкретной постановкой вопроса, имевшей целью непосредственное насильственное устранение самого Николая II (а не императрицы и Распутина), исходившей из великокняжеской среды, хотя герцог великим князем формально не был. Сами же великие князья, включая и отчима герцога, от подобных намерений были весьма далеки, хотя разговоры о дворцовом перевороте в своем кругу вели беспрестанно 1Э6.
Тем не менее в литературе существует версия, согласно которой великий князь Николай Николаевич дважды — в 1915 и 1916 гг.— был весьма близок к тому, чтобы свергнуть с престола своего племянника. Анализ этой версии показывает, что она относится к числу легенд, причем в одном случае автором легенды являлась императрица, а во втором — сам великий князь.
В дневниковой записи от 29 декабря 1916 г. великого князя Андрея Владимировича есть следующие строки: «Потом Дени (?) передала часть своего разговора с Алике (императрицей.— А. А.), именно что касалось Николаши. Алике уверяла Дени, что у нее были в руках документы, доказывающие, что Николаша хотел сесть на престол, вот почему его надо было удалить» |37. Что это были за документы, неизвестно. В переписке мы не находим даже намека на их существование.
Переписка убедительно доказывает, что идея о заговоре в указанном императрицей смысле (свержение Николая II и воцарение Николая Николаевича) возникла уже после того, как Николай Николаевич был смещен со своего поста и отправлен на Кавказ, и что мысль о заговоре придумана Распутиным как средство удержания своего влияния в усложнившихся для него условиях сильнейшего давления на царя, направленного к одной цели — удалению «старца» от двора.
