Когда работа закончилась, Лора и Мэри стали задавать папе вопросы, и он сказал им, что большая машина называется молотилкой или сепаратором, шест называется вращающейся штангой, а большая машина — конным приводом. Машину приводят в движение восемь лошадей, и значит, это привод в восемь лошадиных сил.
На приводе сидел один человек. Когда все было готово к работе, он прикрикнул на лошадей, и они двинулись по кругу. Каждая пара тащила за собой длинную палку, к которой она была привязана. Двигаясь по кругу, лошади осторожно переступали штангу, которая все время вертелась и приводила в движение сепаратор, стоявший возле скирды с пшеницей.
Обе машины страшно грохотали, лязгали и стучали. Дора с Мэри, крепко держась за руки, стояли на краю поля и во все глаза на них глядели. Они никогда еще не видели машин. Они никогда не слышали такого грохота
Папа и дядя Генри стояли на скирде и бросали снопы на доску.
Возле доски стоял человек. Он разрезал жгут на снопе и по одному совал снопы в дыру на конце сепаратора.
Дырка напоминала огромную пасть с длинными железными зубьями. Зубья пережевывали снопы, а сепаратор их проглатывал. Из другого конца сепаратора вылетала солома, а сбоку сыпалась пшеница.
Два человека быстро утрамбовывали солому и складывали ее в скирду, а третий, не отставая от них. собирал зерно в меру и, как только мера наполнялась, подставлял на ее место пустую, а зерно из полной меры пересыпал в мешок.
Все работали так быстро, как только могли, но машина от них не отставала Лора и Мэри от волнения едва переводили дух. Они крепко держались за руки и смотрели.
Лошади шагали по кругу. Погонщик размахивал хлыстом и на них покрикивал.
Сепаратор заглатывал снопы, золотистая солома вылетала из него золотистым облаком, золотисто-коричневое зерно ручьем лилось из желоба, а люди изо всех сил старались не отставать. Папа с дядей Генри со страшной скоростью швыряли снопы в пасть сепаратора, а тучи пыли и мякины застилали все кругом
Лора с Мэри смотрели, покуда у них хватило терпения, а потом побежали домой помогать маме готовить обед.
На печке кипел большой котел с мясом и капустой, в духовке пеклись бобы и лепешки.
Девочки расставили на столе хлеб, масло, миски с тушеной тыквой и сушеными ягодами, печенье, сыр, мед и кувшины с молоком.
Потом мама поставила на стол вареный картофель, капусту с мясом, печеные бобы, горячие лепешки, печеные кабачки и разлила чай.
Лора никак не могла понять, почему хлеб из маисовой муки называется «лепешками Джонни». Мама и сама точно не знала, но думала, что солдаты-северяне дали этому хлебу такое название, потому что его всегда едят на Юге, где они воевали в Гражданскую войну. Солдат южной армии они прозвали «бунтовщиками Джонни». Может быть, поэтому и хлеб, который едят на Юге, они тоже в шутку так назвали.
В полдень молотильщики пришли обедать Стол ломился от еды, но им все было мало — ведь работа тяжелая, и они сильно проголодались.
К вечеру молотьба закончилась, и молотильщики со своими машинами уехали к себе домой в Большие Леса, захватив мешки с пшеницей, которую заработали. Завтра они поедут в другое место, где людям тоже надо молотить пшеницу.
Папа устал, но был очень доволен. Он сказал маме:
— Если бы мы все — отец, Генри, мистер Петерсон и я — взялись молотить всю эту пшеницу цепами, у нас ушло бы не меньше недели. Пшеницы получилось бы намного меньше, и она не была бы такой чистой.
— Эта машина — великое изобретение! — воскликнул папа. — Пускай другие держатся за старину, если нм так нравится, а я стою за прогресс. Настали великие времена. Пока я выращиваю пшеницу, я буду нанимать молотилку, если только она найдется по соседству.
В этот вечер папа так устал, что даже не мог поговорить с Лорой.
Лора очень гордилась папой. Ведь папа вместе с соседом сложил пшеницу в скирды и нанял машину, чтобы ее молотить. Машина была чудесная, и все радовались, что она к ним приехала.
Трава высохла, и настала пора поставить коров в хлев, потому что в лесу им уже нечего было есть. Яркие разноцветные листья побурели под холодным осенним дождем.
Игры под деревьями кончились. Зато когда шел дождь, папа оставался дома и снова играл на скрипке после ужина.
Потом дожди прекратились. На дворе похолодало. Ранним утром все кругом блестело от инея. Дни становились короче, и в печке с утра до вечера горел огонь. Приближалась зима. Чердак и погреб ломились от вкусных вещей. Мэри и Лора начали шить лоскутные одеяла. В доме опять стало тепло и уютно.
Как-то вечером папа сказал, что собирается на соленую лужайку подстеречь оленя. С весны в доме не было свежего мяса, а теперь, когда оленята подросли, можно поохотиться.
Летом папа отыскал в лесу прогалину, по краям которой росли высокие деревья, и устроил там соленую лужайку. Соленой лужайкой называется место, куда олени приходят лизать соль. Папа развел соль в воде и опрыскал землю на прогалине Теперь он может залезть на дерево и ждать оленей.
После ужина он взял ружье и ушел в лес. Мэри с Лорой пришлось лечь спать без папиных рассказов и без музыки.
Утром, едва успев проснуться, девочки подбежали к окну, но оленьих туш на деревьях не было. Папа еще ни разу не возвращался с охоты на оленя без добычи. Лора с Мэри не знали что и подумать.
Папа весь день обкладывал домик и хлев сухими листьями и соломой и прижимал их к стенам камнями, чтобы сохранить тепло. Теперь с каждым днем становилось холоднее. Этой ночью в печи снова горел огонь, а окна были плотно закрыты и законопачены на зиму.
После ужина папа посадил Лору себе на колени, а Мэри уселась на скамеечке рядом.
— Сейчас я расскажу вам, почему сегодня у нас не было на обед свежего мяса, — начал папа. — Я пришел на соленую лужайку, залез на высокий дуб, выбрал толстый сук, сел на него, устроился поудобнее и стал наблюдать за соленой лужайкой. С дерева можно застрелить любого зверя, откуда бы он ни подошел. Заряженное ружье лежало у меня на коленях.
Я сидел и ждал, когда луна взойдет и осветит лужайку. Вчера я целый день рубил дрова, очень устал и, должно быть, задремал.
Вдруг я открыл глаза. За деревьями всходила большая круглая луна. Между голыми ветвями было видно, что она еще очень низко. И тут на лужайке появился олень. Он стоял, подняв голову, и прислушивался. У него были огромные ветвистые рога Луна освещала его сзади, и поэтому он казался черным.
Лучше мишени не придумаешь. Но этот дикий зверь был такой красивый, такой сильный, свободный и гордый, что я не мог его убить. Я сидел и любовался им до тех пор, пока он не скрылся во тьме.
Тут я вспомнил, что Каролина и мои маленькие дочурки ждут меня домой со свежей олениной, и решил, что следующего зверя я уж непременно застрелю.
Вскоре из лесу вышел вразвалку огромный медведь Он все лето лакомился ягодами, корнями и личинками и так разжирел, что казалось, будто это не один медведь, а целых два. Он плелся по открытой лужайке, залитой лунным светом, и мотал головой из стороны в сторону. Подойдя к гнилой колоде, он ее обнюхал, разломал на две части, снова принюхался и принялся поедать жирных белых червяков.
Потом он поднялся на задние лапы, тихонько постоял на месте, осмотрелся вокруг. Видно, почуял что-то неладное и хотел узнать, что бы это могло быть.
Застрелить его было легче легкого, но мне было так интересно за ним наблюдать, а лес, освещенный луной, был такой тихий и мирный, что я совсем забыл про ружье и мне даже в голову не пришло выстрелить в этого медведя, а он повернулся и заковылял обратно в лес.
«Нет, так дело не пойдет, — подумал я.— Так мне никогда мяса не добыть».
Я устроился поудобнее и снова стал ждать. На этот раз я решил стрелять в первого же зверя, какой мне попадется.
Луна стояла высоко в небе, маленькая лужайка была залита ярким светом, а за деревьями сгустились темные тени.
Прошло много времени, и наконец из темноты осторожно вышла олениха с годовалым детенышем. Они смело подошли к тому месту, которое я опрыскал соленой водой, и принялись слизывать соль. Потом подняли головы и посмотрели друг на друга. Олененок подошел поближе к матери и остановился рядом с ней. Так они оба стояли и глядели на лес и на лунный свет. Их большие глаза мягко блестели во тьме.
Я сидел и не шевелясь смотрел на них до тех пор, пока они не скрылись среди теней, а потом слез с дерева и пошел домой.
— Как я рада, что ты их не застрелил! — прошептала Лора на ухо папе, а Мэри сказала:
— Мы можем поесть хлеба с маслом.
Папа поднял Мэри со скамейки и крепко обнял обеих дочек.
— Славные вы мои девочки. — сказал он. — А теперь пора спать Пока вы будете ложиться, я достану скрипку.
