После того, как я переодеваюсь в пижаму и делаю чашку горячего чая, я сажусь на пол, скрещивая ноги, а колени прижимаю к холодному окну и наблюдаю, как снег падает на город. Я размышляю, как использовать эту ночь с пользой. Я знаю, что должна найти свой путь к его комнате, и начинаю придумывать причины, чтобы постучать в его дверь.
Время проходит, пока я блуждаю в своих мыслях, и когда смотрю на часы, которые стоят на одном из журнальных столиков, уже 22:23. Ставлю кружку около себя на пол, мой мозг возвращается к Пику, и вина затапливает меня, когда я думаю о том, что он в холодном, ветхом трейлере, в то время как я сижу здесь. Щелчок двери отбрасывает меня от Пика, и когда я оборачиваюсь, вижу Деклана.
— Что ты делаешь на полу в темноте? — спрашивает он, пересекая большую гостиную, направляясь ко мне.
— У тебя такая привычка взламывать гостиничные номера постояльцев своего отеля?
Он говорит с ухмылкой:
— Технически, я не взламывал дверь, — он поднимает вверх ключ-карту, прежде чем кладет ее на кофейный столик, проходя мимо него.
— Ты мог бы постучаться.
Я сижу на полу, он подходит ко мне, и мне приходится наклонить голову назад, чтобы посмотреть на него. Он стоит и смотрит в окно, засунув руки в карманы брюк.
— Люблю снег, — шепчет он, и без раздумий я соглашаюсь:
— Я тоже.
Он смотрит вниз на меня, его лицо находится в тени в темной комнате.
— Ты в порядке? — спрашивает он, почему-то встревожено.
— А что?
— Ну, я зашел проверить как ты тут, а ты сидишь на полу, прижавшись к окну в кромешной темноте. Выглядит печально.
Я возвращаю свое внимание обратно к городу и отвечаю:
— Я люблю смотреть на снегопад.
Он садится рядом со мной, его колено касается моего. Несколько минут я позволяю тишине повиснуть между нами, а затем говорю:
— Спасибо.
— За что?
— За комнату, — отвечаю я ему. — Она прекрасна.
— Это просто номер, Нина, — говорит он, преуменьшая размах своего отеля, и продолжает смотреть на снег.
— Лотос, — произношу я, имея в виду название отеля. — Интересный выбор. Почему лотос?
— Есть что-то в этом красивом, почти безупречном цветке, появляющемся из воды.
— Хмм, — я делаю паузу, прежде чем заявляю: — Самоанализ, — подразумевая, что смысл вызывает отклик во мне самой.
Он наклоняет голову, чтобы взглянуть на меня, его дыхание щекочет мою щеку, и говорит:
— Ты пытаешься анализировать меня?
— Неужели есть какие-то подводные камни, которые мне стоит отыскать?
— У всех есть подводные камни, которые они прячут, — он всматривается в меня. По крайней мере, он хотел, чтобы я поверила в это, но я непроницаема. В любом случае я смягчаюсь, показывая ему, что он фактически имеет на меня влияние. Я моргаю несколько раз и ерзаю, делая вид, что нервничаю, и затем он спрашивает: — Ну, так что? Что думаешь, ты нашла?
Глубоко вдыхаю и на выдохе предполагаю:
— У тебя отвращение к бизнесу, который ты ведешь под своей фамилией.
Он не двигается, и я добавляю:
— Или, возможно, у тебя неприязнь к собственному отцу.
— Интересно. Причем тут он?
Я улыбаюсь и говорю:
— Да ладно. Мы оба встречались с этим мужчиной. Он придурок, ты сам лично как-то говорил это.
Деклан едва слышно смеется и спрашивает:
— Ты не тактична в выборе слов, да?
— Я произвела бы на тебя впечатление, если бы была тактичной?
Он тихо хмыкает, смотрит на меня любопытным взглядом и говорит:
— Что насчет твоего отца?
Он застигает меня врасплох. Уколом в нежное местечко, которое я никогда не могла укрепить.
Хочешь узнать мое слабое место?
Ну, так вот оно.
Я скучаю по папе.
Перевожу тему, говоря:
— Мы не говорим об этом, помнишь?
— Конечно.
— Ты когда-нибудь ладил с ним?
— Так же как и все остальные, — отвечает он.
— Очень тактичный ответ.
Рукой он немного поглаживает мою щеку, затем берет локон и заправляет его мне за ухо, и произносит:
— Во всяком случае, ты вежливая, все такие. Мы все сохраняем свое лицо перед остальными, чтобы показаться в лучшем свете. Все это не по-настоящему, пока ты не сломаешь стены и не покажешь уродство.
— Уродство, — повторяю я, когда смотрю на него.
— Самая подлинная часть человека всегда уродливая. И с твоей уклончивостью, держу пари, что под всем этим лоском скрывается достаточно уродливая часть.
Он говорит все это с серьезным лицом, и правда, которая спрятана в его словах, раздражает меня. Я знаю, что уродлива. Уродливее большинства. Я запятнанная и немощная, но будь я проклята, если когда-нибудь позволю ему увидеть несчастное сердце, которое бьется во мне.
— Ты придурок, — выплевываю я.
— Малышка, меня называли словами похуже, так что если ты пытаешься оскорбить меня, тебе надо стараться лучше.
Сердито смотрю на него и говорю:
— Я не понимаю тебя и твои оскорбления. Я думала, ты хотел быть моим другом.
Он пододвигается ко мне ближе и шепчет низким голосом:
— Я не хочу быть твоим другом, Нина.
С трудом сглатываю, притворяясь, будто нервничаю и шепчу:
— Ты должен хотеть, — когда он продолжает двигаться ко мне, затем по мне, заставляя меня лечь на пол, а обе его руки окружают меня с двух сторон. — Деклан, это неправильно, — выдыхаю я.
— Почему?
— Ты знаешь, почему.
— Скажи, что любишь своего мужа, — его голос пропитан ядом.
— Я люблю своего мужа.
— Скажи, что ты не хочешь меня, — говорит он, его взгляд впивается в мой.
— Я не хочу тебя.
Мое дыхание ускоряется и становится тяжелым, когда он опускается на локоть и начинает водить рукой вниз по моему телу, между грудей, спокойно добавляя:
— Скажи, что ты не лжешь мне.
— Я не лгу тебе.
Потом, он переплетает свои ноги с моими, проскальзывает одной рукой мне в штаны, затем в трусики, разделяет мои половые губы и проводит пальцем по моей влажности. Он осторожно улыбается мне, когда ощущает насколько я влажная, и затем быстро вытаскивает руку, подносит ее к моим губам и просовывает палец в мой рот:
— Попробуй свою ложь, Нина.
Его дыхание и слова омывают меня, и я впускаю его внутрь, позволяя моему языку на краткий, но значимый момент, обвиться вокруг его пальца, предоставляя ему повиновение, которое, я знаю, он жаждет, но внутри я омертвела и чувствую только отвращение. Я ненавижу свое тело за то, что оно так реагирует — становится влажным для этого мужчины. Отстраняюсь и отворачиваю голову в сторону, не смотрю на него, но вскоре чувствую, как его нос скользит по моей шее, и я слышу, как он вдыхает мой запах.
— Деклан.
— Хмм...?
Я поворачиваю голову в прежнее положение и смотрю прямо на него.
— Слезь на хрен с меня.
Когда он даже не сдвигается, я сжимаю руки в кулаки и слабо стучу ими по его груди, делая вид, будто чувствую себя виноватой.
— Слезь, мать твою, с меня, Деклан.
Он пятится назад и садится на пятки, я быстро поднимаюсь и, отодвигаясь от него, бормочу:
— Пожалуйста, просто уйди. Просто оставь меня одну.
— Нина.
— Ты не можешь делать это со мной. Я не такая девушка.
Он протягивает ко мне руку и говорит извиняющимся голосом:
— Я не хочу расстраивать тебя, просто, когда я с тобой, мне трудно себя контролировать.
— Почему ты сделал это?
— Потому что ты нравишься мне. Потому что знаю, что ты не счастлива. Я вижу, как ты прячешься, и я не хочу, чтобы ты делала это, когда находишься рядом со мной.
— Я не прячусь, — серьезно заявляю я.
— Тогда ладно, — расстроено произносит он. — Ты хочешь, чтобы я согласился с этим, когда мы оба понимаем, что это — ложь?
— Я не прячусь, — повторяю я, он в это время встает и уходит.
Срань господня!
Часть меня хочет победно визжать, осознавая, что у меня полный контроль над ним, а другая часть чувствует, что мне нужно выпить, поскольку он чертовски переполнен энергией. Я встречала парочку парней в прошлом году, но они не показывали такой уровень заинтересованности. Все они слились, прежде чем что-нибудь могло получиться, так что восторг, который я испытываю от Деклана, дает мне силу, которая требуется, чтобы двигаться дальше.
Сейчас я кручусь и верчусь в постели, неспособная уснуть, потому что мой мозг не может успокоиться. В час ночи я решаю, что ночь с Декланом еще не закончена. Он хотел верить, что я лгала ему о том, что Беннетт удовлетворяет меня, так вот я дам ему достаточно, чтобы он подтвердил свое предположение. Отбрасываю одеяло, пересекаю комнату и выхожу за дверь. Это частный этаж, так что я иду мимо лифта прямиком к комнате Деклана. Останавливаюсь около его двери, глубоко вздыхаю и позволяю разуму увести меня туда, где мне нужно быть, когда он откроет дверь. Он должен предположить, что глубоко внутри мне больно, поэтому я уношусь мысленно на двадцать три года назад. Меня вырывают из рук моего отца, я наблюдаю, как он падает на колени, когда ему надевают наручники. Я вижу, как слезы стекают по его лицу, и когда я ощущаю, что щеки начинают болезненно нагреваться, глаза наполняются слезами, я стучу.
