— Зачем?
Слабо засмеявшись, говорю:
— Ну, во-первых, мне нужно переодеться в чистую одежду.
— Тогда поезжай домой и переоденься. Я заберу тебя.
— Куда мы поедем? — спрашиваю я.
— Когда в последний раз ты веселилась? — я пожимаю плечами, и он говорит: — Так значит давай, немного повеселимся.
Несколько часов назад я вернулась домой. Деклан позвонил мне только что, сказал, что едет за мной и хотел убедиться, что я тепло оденусь. Так что я убедилась, что нарядилась в соответствии с морозом, да и тем более снег по-прежнему продолжал идти.
Когда консьерж звонит, чтобы сказать, что Деклан пришел, я надеваю шерстяное пальто, шарф, печатки и вязаную шапку. Когда двери лифта открываются, я вижу, что Деклан стоит в фойе, и впервые я вижу, что на нем надеты вышарканные темные джинсы и серый свитер под черным шерстяным пальто. Он выглядит круто, и когда поворачивается ко мне, его улыбка становится шире.
— Ты готова? — спрашивает он, когда мы идем рука об руку.
— Не уверена, — осторожно отвечаю я. — Я же не знаю, что мы собираемся делать.
— Пошли.
Я прохожу за ним через парадную дверь и замечаю, что его машина припаркована у бордюра, но он, почему-то, ведет меня в противоположную сторону.
— Мы не поедем на машине?
— Нет.
Я сильнее натягиваю свою вязаную шапку цвета слоновой кости и еще на несколько раз оборачиваю вокруг шеи шарф, он наблюдает за мной с улыбкой, а затем протягивает мне руку. Я не принимаю ее, чтобы не рисковать, что кто-то увидит это, поэтому когда начинаю идти, он кладет свою руку мне на поясницу и переводит через улицу к Миллениум парку.
— Ты ведь знаешь, что там закрыто? — спрашиваю я, когда он ведет меня к катку. — Слишком много снега.
— Он закрыт для всех, кроме тебя.
— Что?
— Мистер Маккиннон, — нас приветствует молодой человек, когда мы подходим к катку.
— Уолтер, спасибо, что делаешь это, — говорит Деклан, и они пожимают друг другу руки.
— Пожалуйста, — отвечает он, затем смотрит на меня и спрашивает: — Готовы?
— Мы будем кататься на коньках?
Деклан смеется, а Уолтер говорит:
— Тут обычно этим и занимаются. Вы когда-нибудь катались?
Немного смущенно я отвечаю:
— Вообще-то... нет. Никогда.
— Никогда? — спрашивает Деклан, и когда я качаю головой, он говорит: — Но ты живешь практически в парке, — когда я пожимаю плечами, он шутит: — Следовательно, это будет забавно. — И я игриво улыбаюсь ему.
После того, как мы надеваем коньки, Уолтер открывает каток, и я хватаюсь за металлическое ограждение, в то время как Деклан легко выкатывается на лед.
— Держи меня за руку, — инструктирует он меня, заметив мою нервозность.
— Это неловко, — говорю я ему.
— Ладно.
— Ладно?
— Ты всегда такая чопорная, Нина, — говорит он. — Давай, держись за мою руку.
— Я шлепнусь на задницу.
Он подкатывает ко мне, протягивает мне обе руки и говорит:
— Отпусти ограждение и возьмись за мои руки.
Я кладу одну руку в его и ступаю на лед, прежде чем отпустить ограждение и вложить свою вторую руку в его. Через секунду я теряю равновесие и падаю прямо на его грудь. Он хватает меня за талию, смеется и говорит:
— Расслабься. Ты слишком напряжена.
— Морозно на улице, а ты привел меня на лед. Я не могу расслабиться, — ворчу я.
— Перестань ныть, — он вновь берет меня за руки и начинает ехать задом на коньках, ну а я соответственно скольжу вперед. — Попробуй подвигать ногами.
— Ух, я упаду.
С усмешкой на лице он спрашивает:
— Почему ты такая упрямая?
— Ты серьезно? Я могу задать тебе тот же вопрос.
— Почему бы тебе не попытаться довериться мне, хотя бы сегодня?
Когда он продолжает возить меня таким способом по катку, пока сам он, полностью все контролирует и едет задом, я спрашиваю:
— Вот что тебе нравится? Кто-то, кто полностью подчиняется тебе и не имеет собственного мнения?
— Нет, Нина. Сейчас разговор не о подчинении, а о доверии, о том, что я думаю, нелегко тебе дается.
— Доверие может дорого обойтись, — заявляю я.
— Или оно может принести успокоение.
Он не отводит от меня взгляда, когда я, наконец, сдаюсь, и, вздохнув, соглашаюсь:
— Ну, ладно. На один день.
Его улыбка такая дерзкая, и я качаю головой, а затем спрашиваю:
— Что ты сделал, чтобы для нас открыли каток?
— Уолтер работал на меня, когда строился отель. Так что я просто позвонил ему, подсунул парочку купюр, и вуаля — мы здесь.
— Тебе все так легко дается?
— Нет, — говорит он с проницательным взглядом. — Есть кое-что, над чем я должен поработать.
Он говорит это, и я опускаю глаза, чтобы ослабить напряжение, и когда я делаю это, тут же теряю равновесие, споткнувшись о носок своего же конька. Я хватаюсь за его пальто, поскольку падаю на бедро, и тяну его за собой. Он нависает надо мной, смеясь, пока я лежу, распластавшись на спине.
— Моя попа промокает, — говорю я, пытаясь сесть, но он не позволяет мне своим телом, лежащем на моем. Его пальцы гладят меня по волосам, и он шепчет:
— Твои рыжие волосы великолепны, когда на них попадает снег.
Дрожь пробивает меня из-за холодного льда, и он отодвигается, встает на ноги и помогает подняться мне.
— Накатались?
Я киваю, и он ведет меня с катка к скамье. Когда мы садимся, он кладет мои ноги на свои колени и начинает расшнуровывать мои коньки. Снимает с одной ноги, решительно проводит большим пальцем по своду стопы, попутно растирая, а затем повторяет то же самое с другой ногой. Я наблюдаю, как он делает это, и он не отводит своего взгляда от моего ни на секунду. Обожание, которое он источает, ощутимо, и жаль, что он растрачивает его впустую на такую, как я, но я принимаю это и использую для своей выгоды.
Мы надеваем нашу обувь и благодарим Уолтера, прежде чем возвращаемся к моему дому. Прогуливаемся до его машины, он вытаскивает свои ключи и открывает пассажирскую дверцу.
— Садись.
— Куда мы собираемся?
— Один денек просто доверься мне, — говорит он. — Садись.
Я прохожу мимо него и сажусь на кожаное сиденье «Мерседеса», и он закрывает дверцу. Когда он занимает свое место, он заводит машину и выезжает на проезжую часть. Я молча сижу, пока мы едем на север Мичиган-авеню к Ривер-Норт. Поглядываю на него, он поворачивает голову ко мне и спрашивает:
— Что?
— Ты везешь меня к себе домой?
Он подмигивает мне, и когда я открываю рот, чтобы заговорить, он перебивает меня, напоминая:
— Один день, Нина.
Заезжаем в гараж, паркуемся и направляемся к лифту. Он набирает код и нажимает «П».
— Ты нервничаешь из-за того, что ты здесь? — спрашивает он, пока мы поднимаемся на верхний этаж.
— А должна?
Подходя ко мне ближе, он берет меня за руку, когда открываются двери, и мы выходим из лифта во впечатляющую квартиру. Весь верхний этаж принадлежит ему, и когда я смотрю через огромную гостиную с множеством акцентов в сводчатом потолке, то отмечаю архитектурные элементы современного дизайна. Рядом с огромной стеной из окон, из которых прекрасно видно город, и рядом с дальней стеной расположена большая кухня фирмы «Archlinea». Вижу лестницу из нержавеющей стали и спрашиваю:
— А что там?
— Частная терраса на крыше.
— Это место удивительное, — говорю я, когда прохожу дальше в квартиру. Она такая впечатляющая и просторная, но в то же время теплая и уютная, это как раз то чувство, которое я ценю, потому что это далеко от того, как я чувствую себя в собственной квартире.
— Кофе? — спрашивает он.
— Да, пожалуйста, — снимаю пальто и шарф, кладу все мои вещи на один из диванов и направляюсь к дивану, который расположен около огромного камина. Вскоре Деклан присоединяется ко мне, подает мне кружку, включает камин, а затем садится рядом со мной.
— Давно ты здесь живешь?
— С тех пор, как два года назад переехал в Чикаго.
— Тут очень много места для одного человека.
— Говорит женщина, которая живет в пентхаусе в «Легаси», — замечает он с ухмылкой, и я смеюсь.
— Мой муж уже жил там до того, как я встретила его, — возражаю я.
— Тебе нравится там?
— Я привыкла, — отвечаю я. — Большую часть времени я там одна, Беннетт работает и путешествует очень много.
Он не отвечает, так как делает глоток своего кофе, потом ставит кружку на столик. Поворачивается ко мне и говорит:
— Я хочу узнать о тебе.
— Что ты хочешь узнать?
— Что ты изучала в колледже? Ты работала до замужества? Я хочу узнать кто ты, кроме того, что ты его жена, — говорит он и поворачивает свое тело так, чтобы оказаться лицом ко мне. Я верчу кружку в руках, греясь, и отвечаю.
— Я изучала историю искусств в Университете Канзаса. Когда мои родители погибли, я училась на третьем курсе.
— Как они погибли? — спрашивает он. Он не говорит то, что обычно говорят люди, когда вы упоминаете про смерть. Он никогда не говорит, что ему жаль, не извиняется за то, к чему не имеет никакого отношения, и я ценю это, даже притом, что я кормлю его ложью.
