И всѣ пріятельницы согласились, кивая своими головами, напоминавшими краснокожихъ индѣйцевъ.
Тартанеро уже два или три раза совалъ носъ въ дверь. Онъ выходилъ изъ терпѣнія и выражалъ свое желаніе пуститься въ путь безчисленными восклицаніями по адресу этихъ старухъ, распоряжающихся его тартаною, какъ собственнымъ экипажемъ.
– Жди, соломенная рожа! – крикнулъ хриплый басъ Пикоресъ. – Развѣ мы тебѣ не платимъ?
Наконецъ, онѣ рѣшились встать; матушка Пикоресъ, видя, что пріятельницы роются въ своихъ кошелькахъ, чтобы уплатить каждая за свою чашку, величественно протянула руку:
«Нынче никто не долженъ платить, чортъ побери! Угощеніе – на ея счетъ: она хочетъ отпраздновать примиреніе дѣвчонокъ.
Вставши на ноги, она подняла платье и нижнюю юбку, чтобы добраться до объемистаго кошелька, висѣвшаго у пояса, прямо на рубашкѣ. Изъ этого кошелька она извлекла ножницы для потрошенія рыбы, всѣ въ чешуѣ, потомъ ржавый ножикъ и, наконецъ, пригоршню мѣди, которую разсыпала по стоду. Затѣмъ, въ теченіе пяти минутъ, она считала и пересчитывала липкіе мѣдяки, пропитанные морскимъ зловоніемъ, и въ концѣ концовъ, оставивъ на мраморѣ небольшую ихъ кучку, вышла изъ шоколадной лавки, когда всѣ пріятельницы уже сидѣли въ тартанѣ.
Росарія, навьюченная пустыми корзинами, стояла на тротуарѣ напротивъ Долоресъ; обѣ женщины смотрѣли другъ на друга, не зная, что сказать. Матушка Пикоресъ предложила Расаріи также сѣсть въ тартану:
«Можно потѣсниться и довезти еѳ до дому. Нѣтъ? Ну, какъ хочетъ. Но пусть не забываетъ, что обѣщано. Должны быть миръ и тишина!
– Прощай, Росарія, – сказала Долоресъ, граціозно улыбаясь. – Ты знаешь: мы теперь – друзья.
Сдѣлавъ любезный жестъ прощанія, она взобралась на подножку, а за нею послѣдовала ея тетка, причемъ тартана со скрипомъ осѣла подъ тяжестью этихъ двухъ объемистыхъ тѣлъ.
Съ трескомъ, скрипомъ и скрежетомъ стараго желѣза двинулся экипажъ. А худощавая женщина, все еще держа свои корзины, стояла на тротуарѣ неподвижно, точно пробудившись ото сна, недоумѣвая и отказываясь вѣрить въ реальность своего примиренія съ соперницей.
Тѣмъ временемъ «Красотка» плыла въ Алжиръ. Но вѣтеръ дулъ слабо, а порою совсѣмъ переставалъ; поэтому потребовался цѣлый день, чтобы переплыть Валенсійскій заливъ, и была уже ночь, когда показался мысъ Св. Антонія.
Вокругъ лодки, подобно огненнумъ рыбамъ, плескались свѣтлые отблески маяка, преломляясь и колеблясь отъ непрестаннаго движенія волнъ. На мысу ясно виднѣлся гигантскій отвѣсный утесъ, изрытый и черный отъ бурь; а далѣе, со стороны суши, мрачный Монго нагромождалъ свои безконечные склоны, образуя большое пятно на синей безпредѣльности небесъ. Теперь передъ лодкою разстилалось открытое море: открывалась настоящая дорога въ Алжиръ.
Ректоръ, расположившись на кормѣ, у руля, глядѣлъ на темную массу мыса, какъ бы отыскивая направленіе, и въ то же время бросалъ взоры на старый компасъ, данный ему взаймы дядей и отражавшій на своемъ потускнѣломъ стеклѣ огонь фонарика, которымъ освѣщалась лодка.
Антоніо, сидя рядомъ, помогалъ брату своею опытностью. Онъ одинъ изо всего экипажа побывалъ въ Алжирѣ. Дорога немудреная: доѣхать не труднѣе, чѣмъ на колесахъ. У мыса повернуть на юго-западъ, а потомъ пустить «Красотку» все прямо, если вѣтеръ попутенъ.
Ректоръ обѣими руками ухватился за румпель; лодка повернулась, испуская стоны, точно больной, мѣняющій положеніе; баюкающая мелкая зыбь, которая до той минуты плескала въ бортъ, стала подкатываться подъ носъ, принуждая ее медленно вздыматься и опускаться, причемъ вскипала пѣна, бѣлѣвшая въ темнотѣ; а маякъ очутился позади, преломляя свои красноватые лучи въ струѣ за кормою.
Исполнивши этотъ маневръ, можно было уснуть. Антоніо растянулся у основанія мачты, взявъ подъ голову свертокъ канатовъ и прикрывшись кускомъ паруснаго холста. Паскуало же долженъ былъ остаться у руля до половины ночи, а затѣмъ брату предстояло смѣнить его и дежурить до утра.
Итакъ, одинъ Ректоръ не спалъ на «Красоткѣ». Несмотря на шумъ прибоя, онъ слышалъ храпъ своего экипажа, лежавшаго на разстояніи протянутой руки.
Этотъ человѣкъ, который, выходя въ море, сбрасывалъ съ себя всѣ земныя заботы и закидывалъ сѣти даже подъ грозою, не могъ отдѣлаться оть нѣкоторой тревоги, когда почувствовалъ, что онъ одинъ. Боязнь за свое добро начала его мучить. Это дѣло, предпринятое самостоятельно, превращало его въ труса. Чѣмъ окончится попытка? Выдержитъ ли «Красотка», если налетитъ ураганъ? He поймаютъ ли ее таможенные при возвращеніи въ Испанію съ грузомъ? Внимательно, точно отецъ, прислушивающійся къ кашлю и къ ударамъ пульса больного дитяти, онъ ловилъ слухомъ жалобный скрипъ своей «Красотки», и ему казалось, что это стонетъ онъ самъ отъ жестокой боли; тогда онъ смотрѣлъ вверхъ, на вершину паруса, который, если глядѣть съ палубы, точно вонзался остріемъ своимъ въ этотъ небесный сводъ, гдѣ сквозь безчисленныя дырочки сверкала ослѣпительная безконечность.
Ночь прошла спокойно, и среди красныхъ облаковъ, занялся день, такой жаркій, словно уже настало лѣто. Точно птичье крыло, трепеталъ парусъ, едва вздымаемый теплымъ дуновеніемъ, которое ласкало переливчатую поверхность моря, гладкую и голубоватую, словно венеціанское зеркало. Берега уже не было видно. За бакбортомъ, на горизонтѣ, обозначались два смутныхъ розовыхъ пятна, легкихъ, какъ утренніе туманы. Антоніо указаль на нихъ товарищамъ и сообщилъ имъ, что это – острова: Ибиса и Форментера.
«Красотка» медленно двигалась по обширному кругу тихихъ водъ, на границахъ котораго смутными точками выдѣлялись бѣлые дымы пароходовъ. Ходъ лодки былъ такъ лѣнивъ, что она едва поднимала слабую зыбь форштевнемъ; парусъ нерѣдко безъ движенія свисалъ съ мачты, волочась нижнимъ краемъ по палубѣ.
Съ палубы, Красотки» видна была подводная глубина. Облака и сама лодка отражались на синемъ фонѣ, точно дивный миражъ. Стаи рыбъ, сверкая, точно кусочки олова, проносились съ нервною быстротою; чудовищные дельфины играли, какъ шаловливыя дѣти, высовывая изъ воды свои каррикатурныя морды и черные бока въ блестящемъ налетѣ; морскія бабочки – долгоперы – махали крыльями, а затѣмъ, послѣ нѣсколькихъ секундъ воздушной жизни, опять погружались въ тайну водъ. Тысячи странныхъ существъ, фантастическаго вида, неопредѣленнаго цвѣта, полосатыя, словно тигры, или черныя, будто въ траурѣ, тяжеловѣсныя и громадныя, или мелкія и проворныя, толстоватыя съ тонкими тѣлами или съ малою головою при шарообразномъ брюхѣ, кишѣли и двигались вокругъ старой лодки, точно свита морскихъ божествъ, сопровождающая миѳологическую ладью.
Антоніо и оба матроса воспользовались тишью, чтобы закинуть удочки.
На бакѣ юнга смотрѣлъ за жаровней, на которой кипѣлъ котелъ съ ѣдою; а Ректоръ, гуляя по узкой кормѣ и глядя на горизонтъ, раздражался наступившимъ затишьемъ. Хотя «Красотка» не замерла въ полной неподвижности, однако она все казалась будто гвоздями прибитою къ тому же мѣсту.
Въ отдаленіи виднѣлась шхуна съ обвисшими парусами, задержанная штилемъ; она держала носъ къ востоку, стараясь, быть можетъ, попасть на Мальту или въ Суэцъ. На линіи горизонта шли полною скоростью пароходы съ широкими трубами, очень тяжелые, осѣвшіе до ватерлиніи: они были нагружены рожью, обильно уродившеюся въ южной Россіи, и везли ее изъ Чернаго Моря по направленію къ Гибралтарскому проливу.
Солнце стояло въ зенитѣ. Воды горѣли пламенемъ пожара; знойно было, словно лѣтомъ: старыя доски палубы обугливались и потрескивали, какъ дрова въ печи.
Когда завтракъ былъ готовъ, хозяинъ и матросы усѣлись у мачты, въ тѣни паруса и стали ѣсть изъ общаго котла. Они были разстегнуты, мокры отъ пота, разслаблены безвѣтренною духотою. Бутылка безостановочно ходила по рукамъ для увлажненія сухихъ глотокъ; порою люди съ завистью взглядывали на птицъ, которыя порхали надъ самою водою, какъ бы боясь подняться въ слишкомъ тяжелый воздухъ.
Послѣ ѣды матросы сначала оцѣпенѣли, тупо блуждая глазами, точно пьяные; но ихъ опьянило болѣе солнце, чѣмъ вино. Потомъ всѣ полѣзли спать въ «нору», т. е. въ трюмъ своей старой лохани; скользнувъ, одинъ за другимъ, въ люкъ, они растягивались на доскахъ, пропускавшихъ воду и скрипѣвшихъ при малѣйшемъ толчкѣ.
Вечеръ и ночь прошли безъ приключеній. На утро третьяго дня подулъ свѣжій вѣтеръ, и «Красотка», словно старая породистая лошадь, почуявшая шпоры, начала дыбиться и скакать по неровнымъ волнамъ.
Къ полудню, на крайнихъ предѣлахъ моря появилось нѣсколько дымковъ; и вскорѣ передъ экипажемъ «Красотки», на зеленоватомъ фонѣ горизонта, величественно поднялись мачты, подобныя колокольнямъ, крѣпостныя башни, пловучіе замки свѣтло-сѣраго цвѣта, – цѣлый городъ съ тысячами жителей двигался въ облакѣ сажи, производя капризныя эволюціи, то составляя сплошную массу, то разсыпаясь по всему морю, точно стадо левіаѳановъ бурлило и поднимало воду невидимыми плавниками. Это маневрировала французская средиземноморская эскадра. Берегъ Алжира былъ близко.
