— Да ты же мне чертов нос сломал, ублюдок ты этакий!
— Прекрати скулить, мудило. — Гейб бьет булавой снова и снова, пока гвозди не вонзаются в рукоять топора. Гейб тянет булаву и вырывает топор из рук Брюса. Топор отлетает в сторону. Раздаются ликующие вопли толпы. Брюс ныряет в сторону. Гейб следует за ним. Брюс резко меняет траекторию и бежит в другую сторону, в тот же момент Гейб бьет по его ногам булавой.
Гвозди цепляются за штаны Брюса, разрывают их и раздирают плоть. Брюс спотыкается и тяжело падает. Всплески крови сквозь бледный пыльный дневной свет.
Гейб утопает в бешеных, граничащих с истерикой аплодисментах, и поворачивается к трибунам, заполненным большей частью выжившего населения Вудбери. Он поднимает булаву а-ля «Храброе сердце». Ликование возрастает. Гейб наслаждается им. Он медленно поворачивается с булавой над головой, на его лице почти комическое выражение мачо-победителя.
Трибуны разражаются шумом и гамом… а на верхнем ряду, среди машущих рук, гиканья и воплей, только один зритель не увлечён происходящим спектаклем.
* * *
Сидящая в пятом ряду на северном конце открытой трибуны, Лилли Коул с отвращением отворачивается. Вокруг её лебединой шеи обернут выцветший льняной шарф, защищающий ее от апрельского холода. Она одета в обычные рваные джинсы и свитер из комиссионки. Лилли качает головой и раздраженно вздыхает. Ветер треплет завитки каштановых волос вокруг её некогда юного, а нынче несущего следы перенесённой трагедии лица: морщинки вокруг зеленовато-голубых глаз, по краям губ. Сама того не замечая, она бормочет себе под нос: «Хреновы римские развлечения…»
— Что-что? — Женщина рядом с ней смотрит поверх термокружки с зелёным чаем. — Ты что-то сказала?
Лилли качает головой.
— Нет.
— Ты в порядке?
— Все прекрасно... просто чудесно. — Лилли отводит взгляд, в то время как остальная часть толпы визжит и кричит как стая гиен. Хоть Лилли Коул ещё лишь слегка за тридцать, но она выглядит старше лет на десять, ее лоб постоянно сморщен в ужасе. — По правде говоря, я не знаю, сколько еще смогу терпеть это дерьмо.
Вторая женщина глубокомысленно потягивает свой чай. Меховая куртка поверх матово-белого халата, волосы собраны в конский хвост — городская медсестра, серьёзная, тихая девушка по имени Элис, проявившая пристальный интерес к незначительному положению Лилли в иерархии города.
— Это, конечно, не моё дело, — наконец говорит Элис, достаточно тихо, чтобы остаться неуслышанной сидящими по соседству, — но на твоём месте я бы держала свои чувства при себе.
Лилли смотрит на неё.
— О чём ты?
— По крайней мере, пока.
— Не понимаю о чём ты.
Элис явно неудобно вести подобный разговор среди белого дня у всех на виду.
— Он наблюдает за нами, ты же знаешь.
— Что?
— Прямо сейчас, он следит.
— Ты наверное...
Лилли резко замолкает. Она вдруг понимает, что Элис говорит о темной фигуре, стоящей под нерабочим табло у каменного прохода в тридцати ярдах к северу. Он скрыт в тени, но бьющий свет сзади обрисовывает его силуэт. Уперев руки в бока, мужчина с довольным блеском в глазах любуется происходящим на арене.
Среднего роста и телосложения, одетый в чёрное, с крупнокалиберным пистолетом в кобуре на поясе. На первый взгляд, вид у него весьма безобидный и кроткий — словно у гордого барона или средневекового дворянина, осматривающего своё поместье. Но даже на этом расстоянии, Лилли ощущает его змеиный взгляд, хитрый как у кобры, просматривающий каждый уголок трибун. И каждые несколько секунд этот электрический пристальный взгляд падает на место где ежатся на весеннем ветру Лилли и Элис.
— Будет лучше, если он будет думать, что всё хорошо, — бормочет Элис в свой чай.
— Господи Иисусе, — шепчет Лилли, опуская взгляд на бетонный пол под сиденьем. Очередные овации и аплодисменты взрываются вокруг неё — гладиаторы начинают двигаться на арене: впавший в ярость Брюс с топором и Гейб, окруженный группой кусачих на цепи. Лилли не обращает на это никакого внимания.
— Улыбайся, Лилли.
— Сама улыбайся... У меня больше сил нет. — Лилли секунду смотрит на ужасное представление на арене, булава опускается на гнилые черепа мертвецов. — Не понимаю всего этого. — Она качает головой и отводит взгляд.
— Не понимаешь чего?
Лилли глубоко вздыхает и смотрит на Элис.
— Что там со Стивенсом?
Элис пожимает плечами. Почти год доктор Стивенс был спасательным кругом Элис. Он помогал ей сохранить рассудок, обучал её профессии медсестры, показывал, как латать избитых гладиаторов стремительно уменьшающимся запасом медикаментов, хранящихся в сети катакомб под ареной.
— А что с ним?
— Не могу представить, чтобы он подыгрывал этому отвратительному дерьмищу. — Лилли трет лицо. — Что в нем такого особенного, что позволяет ему не лебезить перед Губернатором? Особенно после случившегося в январе.
— Лилли...
— Да брось, Элис. — Лилли смотрит на неё. — Признай. Добрый доктор никогда здесь не появляется и жалуется об этих кровожадных паноптикумах Губернатора каждому, кто его слушает.
Элис облизывает губы, поворачивается и предупреждающе кладёт руку на плечо Лилли.
— Послушай. Не обманывайся. Единственная причина толерантности к доктору Стивенсу — его медицинские навыки.
— И что?
— И то, он не желанный гость в маленьком царстве Губернатора.
— На что ты намекаешь, Элис?
Девушка делает ещё один глубокий вдох, а затем говорит ещё тише:
— Я просто говорю, что никто не защищён. Никто здесь не защищён своей работой. — Она сжимает руку Лилли. — А что если они найдут другого доктора, настроенного более воинственно? Стивенс очень легко может закончить здесь.
Лилли отстраняется от медсестры, встает и смотрит на ужасное действо на арене.
— Я так устала от этого, не могу больше терпеть. — Она бросает взгляд на силуэт в тени северного прохода. — Мне плевать, наблюдает ли он.
Лилли направляется к выходу.
Элис хватает её.
— Лилли, пообещай мне... что будешь осторожна. Хорошо? Будешь держать себя в руках? Ради меня?
Лилли улыбается ей холодной таинственной улыбкой.
— Я знаю, что я делаю, Элис.
Лилли поворачивается, спускается по лестнице и исчезает за выходом.
* * *
Прошло более двух лет с тех пор как ожил первый умерший. Все это время население сельскохозяйственной глубинки Джорджии постепенно вымирало с медленной предрешенностью метастазирующих клеток. Остатки выживших рыскали в поисках провизии по заброшенным офисным парковкам, брошенным магазинчикам и опустевшим жилым районам. Из-за увеличивающейся популяции ходячих и возрастающей опасности, племенные объединения людей создавались с новой силой.
Городок Вудбери в графстве Меритвер, расположенный в западной части штата Джорджия, приблизительно в семидесяти милях к югу от Атланты, стал поистине аномалией в мире выживших. Первоначально это была небольшая фермерская деревня численностью около тысячи человек, охватывающая шесть кварталов улиц и пересечённая железной дорогой. Затем городок был полностью усилен и оснащен самодельными военными укреплениями.
По внешним углам периметра размещены грузовики с установленными на них пятидесятикалибровыми пулеметами. Старые железнодорожные вагоны обернуты в проволочную спираль и блокируют точки выхода. Крепостные валы окружают центральную часть города. Внутри свежевыстроенных баррикад влачат свое существование люди, цепляющиеся за воспоминания о церковных службах и барбекю во дворе дома.
Проходя через центр окружённой стеной площади, Лилли Коул целеустремлённо шагает по булыжникам Мейн-Стрит, старательно игнорируя чувство, возникающее у неё всякий раз при виде бандитов Губернатора, прогуливающихся вдоль магазинов с винтовками наперевес. Они не просто не впускают ходячих... они не выпускают нас.
В течение многих месяцев, Лилли Коул была в Вудбери персоной нон-грата после того злополучного переворота в январе месяце. Уже тогда Лилли было ясно, что Губернатор вышел из-под контроля, а его жестокий режим превращает Вудбери в смертельный карнавал. Лилли удалось привлечь на свою сторону несколько вменяемых жителей, включая Стивенса, Элис и Мартинеса — одного из приближённых Губернатора — чтобы однажды ночью схватить его, увести на прогулочку и совершить небольшую жестокость из милосердия. План состоял в том, чтобы Губернатор был случайно-неслучайно съеден. Но у ходячих есть способность нарушать самые лучшие планы, и в середине миссии, откуда ни возьмись, появилось стадо ходячих. Всё предприятие превратилось в борьбу за выживание... и Губернатор выжил, чтобы править дальше.
Удивительно, но подобным дарвинистским поворотом, эта попытка убийства только укрепила и усилила политическую поддержку Губернатора. Для уже очарованных им жителей, он стал Александром Великим, вернувшимся в Македонию... окровавленный, но непокорённый, агрессивный питбуль, рождённый быть лидером. Никого, казалось, абсолютно не заботило, что их предводитель совершенно очевидно — по крайней для Лилли, — чистой воды социопат. Настали жестокие времена, а жестокие времена требуют жестокого лидера. А для заговорщиков Губернатор стал этаким жестоким опекуном — преподавал им «уроки» и постоянно самозабвенно наказывал.
