— Кто ты? — выдохнула Сара.
— Я Фазир. Я джинн. И я здесь исполнить три твоих желания, — величественно и помпезно заявил он.
Сара уставилась на него во все глаза, она закрыла глаза и покачала головой, бормоча про себя: «Я сошла с ума».
— Ты не лишилась рассудка. Я джинн, и я здесь…
— Я слышала, что ты сказал! — цыкнула Сара на изумленного джинна, наклонилась, подхватила Бекку, бережно прижав к своему дрожащему телу. Она медленно пятилась, шепча: — Уходи.
— Я Фаз... э-э, что? — начал он своим напыщенным голосом джинна, но запнулся от ее слов. Никто и никогда не говорил ему, чтобы он уходил.
Никогда.
Обычно все были очень счастливы видеть его и довольно быстро говорили все свои желания. Несметное богатство, которые он мог им предоставить, это на самом деле было совершенно несложно. Долгую жизнь, немного сложнее, а вечная жизнь запрещалась Кодексом Джиннов. Месть, он не хотел этого делать, но желание других было законом. И так далее.
Но никто и никогда не говорил ему, чтобы он уходил.
Никогда.
И никто никогда не огрызался на него.
За исключением, конечно, когда они желали что-то глупое и это им выходило боком, но в этом не было вины Фазира.
Он попробовал еще раз.
— У тебя есть три желания. Твое желание для меня приказ.
Она продолжала по-прежнему пятиться и моргать. Постоянно. Каждый раз, когда она закрывала глаза, а затем открывала их снова, создавалось впечатление, что она была еще больше шокирована, видеть его перед собой.
Затем она выбежала из комнаты.
Он поплыл вслед за ней, повторяя снова и снова, что он учился в специальной школе для джиннов, где прошел обучение. Сара просто игнорировала его. Через несколько часов она собрала чемоданы, взяла ребенка, села в машину и уехала.
* * *
Прошло два дня
Сара осторожно подошла к красивому дому из белого известняка. Она выглядела спокойной и вполне нормальной.
Она вместе с Ребеккой были у матери. Сара болтала о своем бреде, и даже, в некоторой степени к своему ужасу, не могла остановиться, ее просто несло.
Потом она плакала целый день и ночь.
Потом заснула, и ее мать ухаживала за ее дочерью.
А теперь она вернулась домой.
Ее сердце было разбито.
Теперь она точно поняла, что Джим никогда не вернется домой.
И она решила для себя, что, если бы Гитлер не был уже мертв, она бы нашла бы его сама и свернула ему глупую, маленькую шею.
Напасть на Польшу, какому дураку могла прийти такая идея? Разве он не знает сколько горя он причинил? Так много жизней уничтожено — погибли целые семьи.
И Джим, жизненно необходимый, сильный, высокий, умный, замечательный Джим. Он никогда не будет опять играть в теннис, как было в первый раз, когда она увидела его. Он никогда больше не перекопает плодородную темную землю у них в саду. Он никогда не вырастит один из своих сочных и вкусных помидоров штата Индиана. Он никогда не обхватит ее своими руками, и он никогда не опустит глаза на красавицу дочь.
Ей необходимо было обвинить кого-то во всем этом, поэтому она обвиняла Гитлера. Конечно, он был виноват во многих вещах, и Сара была рада за свое вероисповедание (хотя за день до этого она прокляла Бога). Она была счастлива, потому что несмотря на веру, она могла представить совершенно отчетливо Гитлера, вытянутого на вертели над костром из древесного угля, крутящегося, как на гриле в вечной агонии.
Независимо от своих мстительных мыслей, Сара по-прежнему был усталой, безмерно грустной, и навечно сломленной из-за своей любви к Джиму.
Но по крайней мере, подумала она, уже не сумасшедшая, чтобы видеть джинна, летающего у нее в доме по воздуху.
Она чуть-чуть приоткрыла дверь и вошла внутрь со своей дочерью, как тут же джинн полетел к ней и несколько раздраженно спросил:
— Где ты была?
Она остановилась, а затем повернулась, чтобы ринуться опять за дверь.
— Нет, не уходи! Просто скажи мне свои три желания, я исполню их и вернусь обратно в бутылку, — она заколебалась, а джинн приковал ее к месту. — Так это работает. Я вернусь в бутылку. Ты закроешь ее пробкой, и отдашь меня или продашь, или... что-то еще. Единственное не члену твоей семьи или другу, и ты никому не должна рассказывать, что находится в бутылке. Мне нужно перейти к кому-то, кого ты не знаешь, и они не должны знать, что я делаю. И ты никогда никому не должна говорить, что я был здесь, или тысячу проклятий падет на твой род навеки. Таковы правила.
Сара никогда не могла предположить, что у джиннов могут быть правила. Она вообще никогда не думала, что джинны существуют.
Нет, она покачала головой, потому что точно знала, что джиннов не существует.
Фазир, наблюдая за ней, понял, что она все еще не верит в него.
Устало, потому что обычно на такую задачу он тратил обычно около пяти минут, а не несколько дней (обычно люди точно знали, чего они хотят, и не теряли время попусту, а он не получал по шее), он сказал:
— Просто пожелай чего-нибудь, и я покажу тебе, что смогу это осуществить.
Сара не колебалась ни минуты.
— Я хочу, чтобы вернулся Джим.
Фазир переместился на пару метров вниз и увидел неприкрытую боль на ее лице.
С помощью волшебства, конечно, он точно знал, чего она хотела, но он отрицательно покачал головой.
Это, к сожалению, а также мир во всем мире и искоренение всех пороков, нищеты, невежества, ханжества (который был также просто невежеством), эпидемий чумы и бла, бла, бла, он не мог сделать.
Таковы были правила. Большие Правила в Кодексе Джиннов, которые никто не нарушал.
Он мог вернуть Джима, только если нарушит правила, но не такого Джима она на самом деле хотела назад.
— Я хочу, чтобы Джим вернулся! — крикнула она, когда Фазир не ответил. — Я хотела бы, чтобы мой Джим вернулся! Вот мое желание. Это все, что я желаю... вернуть Джима назад.
Она кричала на него, и в ее голосе наполовину слышалась боль, наполовину страсть, Сара рухнула на пол и схватила свою малышку на руки, укачивая взад-вперед хорошенькую маленькую девочку, губы которой задрожали от страха перед криком матери.
Фазир понял, что проплыл еще ниже к полу (он не любил низко парить, годами он не дотрагивался до земли, и сама мысль заставила его задрожать от отвращения). Но все-таки, что-то в ней вынудило Фазира приблизиться.
— Женщина, я не могу сделать то, что ты просишь, твой Джим ушел, — мягко сказал он ей, — я не могу вернуть его. Ты должна пожелать чего-то еще.
Она молча отрицательно покачала головой.
— Может быть славы?
Она еще больше затрясла отрицательно головой.
— Богатства за пределами твоих самых смелых фантазий?
Она продолжала отрицательно качать головой.
— Хорошее здоровье? — продолжал Фазир.
Она просто качала головой, прижимая к себе ребенка и раскачиваясь взад-вперед.
— Я только хочу, Джима, — ее голос звучал надтреснуто, и Фазир находился в полном недоумении. Он еще не встречал такую форму человеческого существа. Обычно он просто видел жадных, или тех, кто превращался в жадных и ненасытных, ненавистных, как только они понимали, что могут иметь все, что пожелают.
Это был совершенно новый опыт для Фазира.
Он не знал, что делать. Он подумывал о возвращении в свою бутылку и вызвать Великого Гранд-Джинна Номер Один, попросить у него совета, но вместо этого Фазир решил следовать своим инстинктам.
И, годы спустя много раз вспоминая этот момент, когда ему казалось, что он сожалеет об этом, на самом деле, это было самое лучшее, что он когда-либо делал за свою очень длинную жизнь джинна.
Он протянул руку и погладил ее красивые светло-золотые волосы.
Он никогда не дотрагивался до человека за свои сотни и сотни лет.
К его глубочайшему удивлению, она повернулась своим лицом к его руке и потерлась щекой о его ладонь.
— Я скучаю по нему, — прошептала она.
— Я знаю, — прошептал он в ответ, хотя не знал, потому что он никогда ни по кому не скучал, но он не мог промолчать.
— Я отдам свои желания Ребекке, — сказала она мягко.
Фазир задрал на дюйм нос и уставился на маленького ребенка.
— Но она едва может говорить! — возразил он.
Сара встала, поставила ребенка на ножки, которая учась ходить направилась только ей ведомом направлении, и с ужасом Фазир смотрел ей вслед.
Затем Сара выпрямилась, расправила плечи и посмотрела на Фазира.
— Ну, я полагаю, тебе придется здесь задержаться на некоторое время, — сказала она спокойно.
* * *
Июль, много лет спустя
Фазир грелся на солнышке во дворе, держа трех створчатое зеркало, с картонной основой, которая Сара установила ему под подбородком, чтобы получить двойные солнечные лучи на лицо. Золотые лучи радостно отражались от пруда и было жарче, чем пекло в аду, Фазир знал не понаслышки. У него был друг, который посетил одного из мастеров в аду, и чувствовал тогда избыточное тепло, и Фазир тоже чувствовал распределяющуюся влажную жару штата Индианы в июле месяце, и скорее всего это было похоже именно на то, как описывал его друг.
