class="p1">Он чуть подался назад, скрывая в тени левую половину лица, омертвленную парали
чом, и указал Гестасу на невысокий стул, стоявший перед столом:
- Садись, оптион.
Гестас присел на край стула, и пресбевт подался вперед, ближе к нему. Черты живой половины лица пресбевта смягчились. Всем своим видом он показывал, что настроен на доверительный лад, что ему действительно необходим разговор на равных, и, значит, простому оптиону нужно перебороть в себе благоговение и робость перед высшим начальством и почувствовать себя сейчас не римским солдатом, но эллинским гражданином.
Взгляд пресбевта смягчился и подобрел, и Гестас, похолодев душой, увидел трагическую метаморфозу: на его глазах Кассий Равенна превратился в глубокого старика. Пресбевту пошел шестьдесят второй год, но он, несмотря на лицевой паралич, выглядел крепким и умел бодриться. Получив от Максимина Фракийца почетный титул "пожизненного трибуна", он перед строем своих легионариев без усилий нес на плечах тяжелый доспех. Он был широк в кости и высок ростом. Он без натуги взбирался в седло и, подняв в приветствии руку, лихо проносился перед легионом во главе офицерского турма. Солдаты видели в нем силу, хватку и гордость потомственного всадника и любили его.
Суровость взгляда и четкость движений молодили пресбевта. Но стоило ему в этот миг в тайном разговоре с оптионом Четвертой Меотийской когорты Гестасом, сыном Мириппа, смягчить взор, как им сразу овладели старческие черты, и он вдруг показался жалок и немощен. И когда слеза, скопившаяся на нижнем, отвисшем веке левого глаза, блеснув искрой, покатилась по щеке пресбевта, Гестас едва сдержал порывистый печальный вздох.
- Будь внимателен, оптион, и вникай в суть дела, - начал пресбевт, промокнув дорожку слезы платком. - О его важности ты можешь судить по особой тайне, окружающей нашу встречу... Хотя мы тебе доверяем, - иначе наш выбор не пал бы на тебя, - ты должен поклясться Юпитером Величайшим и теми богами, которым ты, быть может, поклоняешься в глубине сердца. Ты должен поклясться, что ни одна фраза из нашего разговора не будет повторена за этими стенами, хотя бы и под пыткой.
Гестас поклялся.
- Тяжелые времена, - сказал, немного помолчав, пресбевт; лицо его посуровело, ион сразу помолодел и от того даже как будто повеселел, хотя мрачным тоном произнес весьма печальную истину. - Очень тяжелые времена. Позапрошлым летом варвары сожгли Ольвию. Зимой разгромлена Горгиппия. Это - лишь начало, Гестас... Нам не привыкать к нашествиям, нападениям и поджогам, однако нынешней кровавой смутой не кончится темное время, а только начнется, неся следом такую гибельную тьму, какую нам не под силу представить. Очень, очень немногие понимают это сейчас. Ни в Риме, ни в Элладе никто до самого смертного часа не осознает, что теперь произошло не очередное завоевание, а с ним - рождение новой пустозвонной империи, но попросту - уничтожение чистой эллинской и латинской речи, гибель ясной мысли и высоких чувств, и наступает воцарение тьмы и Хаоса, откуда, спустя вечность, начнется исход новых богов и героев. Но о нас уже не останется ни крупицы памяти... Однако я не хотел бы пугать тебя, Гестас. Я лишь поделился с тобой своими недобрыми снами... Но я - бывалый воин и сердцем старого солдата предчувствую верно: нашествие грядет, и размах его будет таков, какого на памяти эллинов еще не случалось. С запада, через земли сколомтов и агафимрсов, катится великая варварская волна. Нам нужно продержаться, и сил удержаться у нас больше, чем у метрополий. Самый чудовищный шторм легко разламывает и уничтожает огромный корабль, но крохотная лодка, просмоленная и закрытая кожами, способна продержаться на высоких волнах. Именно мы в своей крохотной лодке должны продержаться, когда начнут раскалываться огромные триеры... Тогда, если боги будут к нам милостивы, Танаис станет зерном, из которого постепенно вырастет новая слава Эллады, новая эллинская держава.
Пресбевт был взволнован, и волнение это передалось Гестасу. У него вдруг перехватило дыхание и сердце забилось чаще. Он вслед за Равенной сам услышал небесный гул приближающегося урагана.
- А пока, - продолжил пресбевт, промокнув на щеке новую слезу, - повсюду, как огонь под пеплом, тлеет варварская смута и уже начинает вспыхивать на ветру пожарами... Но страшнее варваров свои, граждане, те, в ком запах огня и крови во времена смуты рождает жажду власти. За один-единственный день власти, полной тирании, хмельной и кровавой, они готовы отдать все - совесть, могилы предков и славу народа... У нас много врагов в Городе. Теперь, Гестас, мы узнали, что замышляется самое неслыханное, самое грязное предательство, перед которым гнусный поступок Эфиальта - лишь выходка мелкого воришки на торге. Хорошо ли ты знаешь Белую Цитадель?..
Белая Цитадель была небольшим укреплением на побережье, в полутора тысячах стадиев южнее Танаиса. В ней размещался самый дальний пост бенефициариев и символический пограничный гарнизон в пятьдесят пехотинцев-пельтастов. Когда-то Белая Цитадель возникла как укрепленный торговый склад в прибрежных сношениях с варварами и ныне также имела не столько военное, сколько торговое значение, оставаясь хранилищем нефти и зерна.
- Да, хорошо знаю, - ответил Гестас, насторожившись: неспроста пресбевт задает ему этот вопрос внезапно.
- Изменники подготовили варвара Годосава вероломно напасть на Белую Цитадель, посулив Годосаву за этот подлый набег большую плату золотом.
Гестас тут же вспомнил о брате и содрогнулся: его брат Атеней служил в Белой Цитадели префектом бенефициариев... Вот же откуда тянулось пепельной тенью, злым шепотом-наветом тревожное, смутное предчувствие - брат и его товарищи станут жертвой подлой измены!
И первым порывом души стремясь отвести от брата беду, отвести ее, как вражеское копье, в сторону, хотя бы и на другую, менее дорогую сердцу цель, Гестас в растерянности невольно задал вопрос:
- Зачем им нужна именно Белая Цитадель?
- Тому есть несколько причин, - ответил пресбевт. - Все знают, что Белая Цитадель - вовсе не великая крепость, а небольшое укрепление. Однако само сочетание слов "цитадель" и "белая" внушает иллюзию мощи и неприступности: "цитадель" есть цитадель, а "белое" всегда увеличивает размеры. Поэтому при словах "разгромлена Белая Цитадель" невольно содрогнешься. В Пантикапей немедля потянутся слухи, а там и вовсе никто не станет разбираться, что такое скрывается за громким названием. Второе: Цитадель весьма удалена. Это может обеспечить безнаказанность. Третья причина: охранный гарнизон при этом погребе, который до сих пор никого на погром не искушал, по традиции набирается только из эллинов. Как видишь, появляется еще один хороший повод для смуты: "наши правители не способны защитить цвет Города, они, понадеявшись на римских лентяев, набивающих
