Въ девять часовъ вечера, когда зеленыя волны, глухо вздымаясь, толчками увлекали «Красотку» въ безумную пляску, старая лодка, руководясь маякомъ, проникла въ Колумбрету-Майоръ, угасшій кратеръ, изрытый волнами, полукругъ изъ отвѣсныхъ скалъ, на одной изъ оконечностей котораго стоитъ башня маяка съ жилищами его сторожей, а посрединѣ имѣется озерко воды, всегда спокойной, если только нѣтъ восточнаго вѣтра.
Этотъ островокъ похожъ на толстую дугообразно построенную стѣну и не имѣетъ ни вершка обыкновенной сухой земли; онъ весь состоитъ изъ высокихъ вулканическихъ скалъ, безплодныхъ, такъ какъ ихъ проклятая почва, обвѣянная солоноватымъ воздухомъ, не въ силахъ вскормить даже жалкаго деревца; здѣсь нѣтъ ничего, кромѣ утесовъ, разбиваясь о которые, въ бурные дни, волны взбрасываютъ на невѣроятную высоту скелеты рыбъ и голыши. Далѣе на значительномъ пространствѣ разбросаны по морю Малыя Колумбреты: Форадада, выходящая изъ воды, словно арка подводнаго храма, и другія скалы, остроконечныя, исполинскія, неприступныя, представляющіяся пальцами доисторическаго чудовища, таящагося въ морской безднѣ.
«Красотка» стала на якорь въ заливѣ. Никто не сошелъ съ маяка, чтобы ее окликнуть Сторожа были привычны къ таинственнымъ посѣщеніямъ моряковъ, заходящихъ въ этотъ архипелагъ съ желаніемъ, чтобы на нихъ не обращали вниманія. Экипажъ лодки видѣлъ на выступѣ скалы огоньки въ жилищахъ; вѣтеръ порою доносилъ человѣческую рѣчь; но все это возбуждало не болѣе интереса, чѣмъ тысячи чаекъ, жалобно стонавшихъ, сидя на утесахъ. Вокругъ островка, по ту сторону скалистой стѣны, ревѣло бѣшеное море; но волны, пробѣжавъ по камнямъ взморья, утихали при входѣ въ заливъ.
Когда разсвѣло, Ректоръ сошелъ на берегъ и, по неровнымъ ступенямъ, высѣченнымъ въ гранитѣ, полѣзъ на вершину для наблюденій надъ обширнымъ пространствомъ воды между островомъ и далекимъ берегомъ, невидимымъ по причинѣ тумана. Онъ не разглядѣлъ ни одного паруса, а между тѣмъ не былъ спокоенъ: онъ боялся, какъ бы его не прихлопнули именио здѣсь, въ столь извѣстномъ убѣжищѣ контрабандистовъ. Онъ предчувствовалъ, что рано или поздно шлюпка разыщетъ его въ Колумбретахъ; но, несмотря на свою смѣлость, боялся выйти въ море на своей скверной лодкѣ. He въ жизни было дѣло, а въ грузѣ, представлявшемъ собою все его богатство.
Эгоизмъ собственника ускорилъ его рѣшеніе. «Въ море! Хоть бы даже акуламъ пришлось курить хорошій алжирскій табакъ! Все лучше, чѣмъ дать этимъ таможеннымъ разбойникамъ поживиться чужимъ добромъ!».
И, какъ скоро экипажъ поѣлъ, «Красотка» вышла изъ залива, такъ же таинственно, какъ и вошла, ни съ кѣмъ не простясь и провожаемая любопытными взглядами сторожей, вышедшихъ на площадку передъ башней.
Что за погода! Что за волны! «Красотка» становилась почти вертикально на гребняхъ валовъ, а затѣмъ обрушивалась въ бездну, гдѣ могла ждать ее смерть, подстерегавшая добычу. При каждой аттакѣ моря, облако водяной пыли взлетало надъ бортами, заливая палубу; пѣна стекала по клеенкѣ тюковъ, а люди, скорченные и промокшіе насквозь, только о томъ и старались, чтобы ихъ не снесло. Даже Антоніо былъ блѣденъ и стискивалъ зубы. «На другой лодкѣ – сколько угодно! А на этой надо было съ ума сойти, чтобы оставить островъ».
Но Ректоръ ничего не слушалъ. Какъ выросталъ въ опасности этотъ пузатый чортъі! Его широкая поповская рожа ухмылялась при самыхъ сильныхъ ударахъ волнъ; онъ былъ красенъ, багровъ, точно въ кабакѣ, послѣ веселой попойки по случаю какой-нибудь сдѣлки; его плотныя руки не отрывались отъ румпеля, а, массивное туловище не качалось отъ ужасныхъ сотрясеній, колебавшихъ лодку и исторгавшихъ у нея скрипъ, точно передъ гибелью. Морякъ смѣялся надо всѣмъ этимъ съ тѣмъ самымъ добродушнымъ видомъ, которымъ заслужилъ столько насмѣшекъ у себя дома, въ Кабаньялѣ.
«Это ничего не значитъ, такъ-то ее и такъ! He изъ-за чего портить себѣ кровь! Если эта дрянь откажется плыть и станетъ килемъ кверху, то тогда посмотримъ! Тутъ-то и показывать храбрость, а не по кабакамъ да съ дѣвками!.. Ну, гляди въ оба!.. Бумъ!!!.. Прокатила!.. Коли нырять придется, такъ скажемъ «Отче Нашъ» и, да и закроемъ глаза. Во всякомъ случаѣ, вѣдь адъ то у насъ, на землѣ; а на томъ свѣтѣ не нужно ни ѣсть, ни работать. И потомъ, сколько ни живи, а помирать все надо; такъ ужъ пусть лучше сожретъ акула, скотина бравая, чѣмъ источатъ черви, словно падаль… Гляди!.. Опять идетъ!..
Такъ Ректоръ излагалъ основы той философіи, какую усвоилъ въ юности, учась у дяди Борраски. Но слушалъ его одинъ юнга, блѣдный до зелени отъ страха, вцѣпившійся въ мачту и смотрѣвшій во всѣ стороны, точно не желая упустить ни одной подробности зрѣлища.
Наступала ночь. «Красотка» плыла подъ рваными парусами, страшно ныряя и совсѣмъ безъ огней, какъ судно, менѣе боящееся столкновенія, чѣмъ нескромныхъ глазъ.
Часъ спустя, ея хозяинъ замѣтилъ совсѣмъ близко огонь, прыгавшій по волнамъ: то былъ фонарь лодки, плывшей навстрѣчу. Мракъ помѣшалъ разглядѣть ее явственно; но какимъ-то инстинктомъ онъ распозналъ таможенную шлюпку, которая, утомившись крейсированіемъ вдоль берѳга, рѣшилась на смѣлый шагъ и, несмотря на дурную погоду, пустилась къ Колумбретамъ, чтобы накрыть контрабандистовъ въ ихъ убѣжищѣ. На случай, еслибъ догадка его оказалась вѣрной, Ректоръ доставилъ себѣ удовольствіе на минуту бросить румпель и своими толстыми, неуклюжими руками сдѣлать два или три нелѣпыхъ жеста въ знакъ веселаго презрѣнія: «Нате! вотъ вамъ на дорогу!»
Въ полночь моряки увидѣли маякъ родной церкви. Они были противъ Кабаньяля. Ночь благопріятствовала тайной разгрузкѣ. Но ждутъ ли ихъ?
По мѣрѣ приближенія къ сушѣ, Ректоръ утрачивалъ свою изумительную ясность: онъ слишкомъ хорошо зналъ эти мѣста. Если придется тутъ ждать въ бездѣйствіи, то не пройдетъ и двухъ часовъ, какъ «Красотка» силою вѣтра и волнъ будетъ разбита о плотину или выкинута на песокъ противъ Назарета. Вернуться въ море было невозможно: вотъ уже нѣкоторое время, какъ онъ угадалъ по глухому гулу, что въ набитомъ табакомъ трюмѣ появилась течь. Если «Красотку» продержать въ морѣ еще нѣсколько часовъ, то волны разнесутъ ее въ щепки.
Итакъ, необходимо было плыть къ берегу, несмотря на опасность. И «Красотка» полетѣла прямо, уносимая скорѣе волнами, нежели вѣтромъ, къ темному взморью.
Свѣтлая точка блеснула три раза, и Паскуало съ Антоніо вскрикнули отъ восторга: дядя былъ тамъ и ждалъ ихъ! Это былъ условный знакъ. Дядя Марьяно, по обычаю контрабандистовъ, зажегъ послѣдовательно три спички подъ защитою плаща, которымъ его люди загораживали его сзади, чтобы огонь былъ виденъ только съ моря.
«Красотка» распустила всѣ паруса. Это было совсѣмъ безумно. Она то вылетала килемъ изъ воды, то зарывалась носомъ въ волны; она дыбилась, какъ лошадь, закусившая удила, ныряла однимъ бокомъ, подскакивала другимъ. Ревъ моря усиливался съ минуты на минуту, и, наконецъ, съ вершины пѣнистой волны пловцы увидѣли взморье, а на немъ – группу черныхъ фигуръ. И вдругъ лодку встряхнулъ ужасный толчокъ: она остановилась сразу, скрипя, точно раздираемая на части; вѣтеръ растрепалъ парусъ, а вода съ силою хлынула на палубу, опрокидывая людей и унося тюки.
Они сѣли на мель въ нѣсколькихъ аршинахъ отъ земли. Цѣлый муравейникъ тѣней, нѣмыхъ, словно призраки, кинулся на лодку и безмолвно расхваталъ тюки, которые начали переходить изъ рукъ въ руки по цѣпи изъ людей, тянувшейся до берега.
– Дядя! дядя! – кричалъ Ректоръ, прыгая въ воду, которая была ему лишь по грудь.
– Я здѣсь, – отвѣтилъ голосъ со взморья, – Молчи! и надо спѣшить…
Зрѣлище получилось необычайное. Mope peвѣло во мракѣ; прибрежный тростникъ гнулся подъ налетами бури; волны надвигались, точно собираясь поглотить сушу; тѣмъ не менѣе, стая черныхъ дьяволовъ, нѣмыхъ и неутомимыхъ, тащила тюки изъ полуразвалившейся лодки или вылавливала ихъ изъ пѣнистой воды и переправляла на берегъ, откуда они тутъ же исчезали, причемъ время отъ времени, въ минуты затишья, слышался скрипъ отъѣзжавшихъ телѣгъ.
Ректоръ увидѣлъ дядю Марьяно, который, въ своихъ громадныхъ морскихъ сапогахъ, ходилъ туда и сюда, отдавая приказанія голосомъ твердымъ и повелительнымъ и держа въ рукѣ револьверъ. «Бояться нечего: таможенные ближайшаго поста уже «подмазаны» и дали бы знать, если бы нагрянуло начальство. Вотъ за кѣмъ надобенъ глазъ да глазъ: за безмолвными разгрузчиками, ребятами, проворными на руку, готовыми воспользоваться суетней и убѣжденными въ справедливости пословицы: Кто у вора украдетъ… Но нѣтъ!.. Онъ не дастся въ просакъ, чортъ возьми! Первому же, кто припрячетъ тюкъ, будетъ посланъ гостинецъ!»
